-- Обслуживание номеров. Доставка девочек по вызову.
-- Агент, такие шутки у нас прописаны в кодексе деонтологии? -- Николя решил, что после Алехандро второй ухарь за утро будет перебором.
-- С пятой статьей у меня всегда были проблемы, -- согласился шутник. -- Надеюсь, это останется между нами.
-- Останется, если я не начну терять терпение.
-- На выход, мадмуазель, -- полицейский поспешно распахнул заднюю дверь.
-- Пусть садится на переднее сиденье, -- Николя тронул кнопку замка.
Девушка оказалась щуплой, похожей на подростка: худощавая фигура, бледное личико с запавшими глазами, короткая прическа как у Мары Кейт в последних фильмах. Штаны с накладными карманами и камуфляжная куртка делали из неё армейского новобранца. Полицейский усадил её, галантно придержав дверь. Девушка сразу подалась вперёд на сиденьи, зажала руки коленями, начала мерно раскачиваться. Полицейский решил, что его миссия утреннего сутенера выполнена и откланялся.
Николя включил радио. Шестой канал его никогда не подводил в жизненных перипетиях, он был настроен на станцию классической музыки. Из динамиков тихим вздохом печали зазвучало фортепиано. Моцарт, двадцать третий концерт, вторая часть. Лучше не придумаешь, сейчас скрипки разовьют тему до полного трагизма.
"Хочешь горячий шоколад? Он давно не горячий, но с ним не так тошно жить. Не самый лучший напиток после загула, но это всё что у меня есть" -- предложил Николя, отхлёбывая не менее холодный эспрессо. Девушка бросила на него косой взгляд, но стаканчик Тим Хортон взяла, обхватила его двумя руками и сделала робкий глоток. Её тонкие губы подрагивали на плотном картоне. Николя достал из дверного отделения пачку клинекса, положил её на подлокотник между сиденьями. Какое-то время они молчали, слушая Моцарта. Девушка сделала ещё пару глотков, откинулась на спинку сиденья.
-- Почему ты ничего не спрашиваешь? -- спросила она отрывисто.
-- Любимое место хочу услышать.
-- Думаешь, что проймёшь меня своей музычкой?
-- Могу выключить.
-- Пусть играет. А какое любимое место?
-- Там, где вступает флейта. Краткий луч света в царстве печали.
Она дождалась ля мажора, когда флейта и кларнет запротестовали против меланхолии фортепиано. Посмотрела на Николя более внимательно.
-- А ты не соврал, по-настоящему любишь музыку.
-- Свою работу я люблю больше, -- Николя выключил радио.
-- Я бы тебе рассказала, но ты всё равно ничего не поймешь, -- девушка сделала глубокий глоток и поставила стакан в разъем.
-- Думаешь, ты изъясняешься сложнее Моцарта?
-- Хорошо, -- она хлопнула себя по коленям, -- убедил. -- Меня бросил любимый человек. Я как дура, напилась в баре, а потом полезла в цирк сфотографироваться с лошадью.
-- Почему с лошадью?
-- Потому что лошади лучше людей. Поставила бы фото себе на тумбочку. Лошадь никогда не предаст.
-- Фото можно посмотреть?
-- Нет, -- сердито ответила девушка. -- Там всё время крутился патлатый такой слюнтяй. Я нашла палатку для гостей и раздобыла там полбутылки шампанского. Меня окончательно развезло. Вышла, в глаза ударила вспышка, я побежала к забору. Не помню, как перелезла и спрыгнула копам прямо в руки.
Показывая какой длины были волосы Шона, девушка подняла правую руку к плечу и Николя заметил знакомую татуировку на внутренней стороне правого запястья. Расстояние было небольшим, была отчётливо видна тонкая цепочка на изгибе буквы "С", которую он принял за черточку.
-- Ты раньше работала в Кавалии? -- спросил он осторожно.
-- Нет, с чего ты взял? -- фыркнула девушка.
-- Татуировка у тебя примечательная. Мне показалась, что она символизирует узы с Кавалией.
-- Связь она символизирует. Родство душ. "С" значит Сonnection -- отчеканила она по слогам. -- Такие татуировки есть только у двух людей.
Ах вот как! Не хулиганы изничтожили плакаты, а эта вот пигалица. Николя был больше чем уверен, что регулярные прогулки с ножом, рано или поздно приводят к желанию кого-то убить. К тому же, почему-то все импульсивные холерики, уверены, что удобней всего это сделать, вырядившись а ля американский рейнджер. "Хорошо сказано, но это не повод резать плакаты Эмми Лов, а тем более стараться убить её лошадь" -- сказал он с сарказмом.
Это было точное попадание. Через секунду девушка превратилась в разъярённую фурию, её кулачки замолотили по плечу Николя как крылья ветряной мельницы в разгар тайфуна. "Ты, ты всё знал. Играл со мной. Моцарт хренов. Всё по камерам увидел. Даже Эмми успел позвонить" -- хрипло выкрикивала она, вкладывая в каждое слово столько ярости, что её могло хватить на прайд львов, атакующих буйвола. Остановить напор стихии могло только одно радикальное средство. Улучшив момент, Николя залепил ей хорошую оплеуху. От неожиданности девушка схватилась за щёку и растерянно захлопала глазами. С истеричками всегда так: свою агрессию они выплёскивают, не задумываясь, но малейшая встречная жестокость ввергает их в ступор.
-- Вот видишь, я как ты -- преступник. Нарушил все мыслимые и не мыслимые нормы для полицейского. Можем теперь поговорить на равных, спокойно? -- Николя поднял руки и положил их на руль.
-- Говори, -- процедила сквозь зубы девушка.
-- Я забываю про покушение на лошадь Эмми Лов, ты забываешь про мою пощёчину. Никаких камер видеонаблюдения нет. Никто ничего не знает. Ты возвращаешься в участок и рассказываешь про свою трагедию. Где нож?