- Я все думаю, кто были эти люди, - говорит Джек.

- Ты что-то много думаешь, как я погляжу.

- Я не привык, чтобы стреляли в мой стакан.

- Лучше в стакан, чем в другое место.

- Кто этот Билл? Что он не босс, я уже понял.

- Билл - всего лишь подручный, - говорит хозяин салуна. - Никому не известно, кто босс. А кто дознался, того уж и в живых нет.

- А что ваш шериф?

- Разводит голубей. Как одряхлеют - пристреливает.

- Стоящий шериф, - кивает головой Джек.

- Знаешь, что я тебе посоветую, незнакомец? Ты тоже не пытайся узнать лишнего.

- Почему?

- А то будет одним трупом больше. Жалко все-таки. Ты парень симпатичный.

- Спасибо, Толстяк.

- Ты, я слышал, работу ищешь?

- Я бы ранчо купил, мне перепало кое-что по наследству.

Хозяин аж присвистывает:

- Так ты богач! А вид у тебя, как у ковбоя.

- Не такой уж я богач, чтобы меня стоило прикончить.

- Кто знает!

Янчи один за другим отправлял в рот каштаны.

- От таких бы и Джек из Аризоны не отказался.

- Это еще кто? - спросила бабушка.

- Знакомый один.

- А имя, как у нехристя.

- Уж какое досталось, - вступился Янчи.

- Главное, вел бы себя как следует, - сказала бабушка. - Смотри не научись от него баловству какому! Как бишь его зовут-то?

- Джек из Аризоны.

Янчи посмеялся бы над бабушкиными вздохами, но во рту у него были каштаны. Вдруг кухонное окно закрыла чья-то тень.

- Вон родители твои вернулись, - сказала старушка. - Чего ж тут удивительного, в такую погоду. Только бы виноград не погнил.

Вошли отец и мать, одетые во что похуже - что не жалко на винограднике трепать. От них веяло сыростью и кисловатым запахом давильни.

- Хвала господу, - поздоровался Янчи и, засуетившись, попытался было прикрыть остатки каштанов на тарелке и очистки.

- Во веки веков, - ответила мать. - Что же ты не пришел нам помогать?

- Да я... Я думал...

- А это что такое? - подошла она ближе. - Что это у тебя?

На столе красовалась миска, вокруг трудилась шелуха.

- Поди сюда, Габор, - кликнула Анна мужа. - Как ты думаешь, что это?

Мужчина скользнул взглядом по столу.

- Ты что, сама не видишь? Каштаны. И пахнут как хорошо.

- Дождешься, что твой сын станет вором. Где ты их украл, отвечай!

- Он не украл, он в траве нашел, - сказала старуха.

- А вас не спрашивают, мама. Вы и сами хороши. Что там у вас в переднике?

- Лучше бы пообедали, чем ссоры разводить. Ну подобрал мальчонка несколько штук каштанов, а ты уж... Женщина вытянулась в струнку.

- Чтоб ничего чужого в нашем доме не было! Особенно от Порколабов. Я ведь знаю, откуда эти каштаны. На днях Порколабиха на базаре убивалась, что мальчишки все каштаны посбивали. Им, мол, никак не углядеть, дерево далеко от дома. Наслушалась я, хватит. Ты что, хочешь, чтобы мне пришлось платить? Признаться, что мой сын украл?

- Да не крал я, а нашел. Под деревом, в траве.

- Каштан не слива, чтобы с дерева падать, - сказала мать. - И не смей трогать чужого! Пусть у них будет еще больше денег, чтоб им все спустить на лекарства. Моему сыну нечего искать под чужими деревьями. Хочется тебе каштанов, так я куплю!

Отец наконец-то повесил на гвоздь отяжелевшее от дождя, запятнанное осеннее пальто и повернулся к ним.

- Еще не хватало мальчонку заставлять расплачиваться за эти растреклятые каштаны! Выдумала тоже! Чтоб их громом разразило, все деревья каштановые!

- А чего бы ему самому не расплатиться, он ведь уже не маленький, сказала мать. - Да не забудь на следующей исповеди во всем покаяться.

- Да уж, исповедаться - это первым делом, - протянул отец, и губы его насмешливо дрогнули. - На это у него времени хватит. Да и в попах недостатка нет.

- Габор!

Тот лишь отмахнулся раскрытой табакеркой: мол, не хочется об этом и говорить. Тут, собравшись с духом, подала голос бабушка:

- Так сразу и платить, и исповедоваться... Он эти каштаны в траве нашел. Их кто угодно мог подобрать. И никакой у меня внук не вор. И потом... он ведь не ограбил никого, не убил. Пожаров не устраивал.

- Не о том речь, мама. Пусть не подбирает того, что ему не принадлежит. Неизвестно, за чем он в следующий раз вздумает нагнуться.

Бабушка расплакалась, сидя на кровати. Потом вдруг встала и, придерживая передник, засеменила к печке. А там с ловкостью фокусника швырнула на горящие угли и каштаны, и шелуху.

- Дай сюда миску, Янчи.

Мальчик, сдерживая дрожь, подчинился и с безмолвным гневом смотрел, как огонь один за одним пожирает собранные и испеченные им каштаны.

- Пусть будет по-твоему, дочка, - сказала старуха. - Только пора бы вам и пообедать.

Янчи потерянно стоял возле печки. Даже своего доброго знакомого, Джека из Аризоны, он видел едва-едва, как в тумане; ему приходилось напрягать все силы души и разума, чтобы по-девичьи стройный, но мускулистый незнакомец не растворился в сумрачной, переполненной горечью кухне. Он смутно различал контуры человеческой фигуры, лишь когда закрывал глаза. Джек, конечно, сражался с бандитами, а не с жареными каштанами. Джек был мужчиной, на коне, на Черной Молнии, да еще с кольтом, в котором никогда не кончались пули.

Вот уже все каштаны превратились в пепел. У Янчи, пока он смотрел, пересохло во рту; теперь у него остался только Джек из Аризоны, где-то там, далеко, в Техасе, за тысячи верст от этой кухни. Он снова стал переживать про себя подвиги бесстрашного ковбоя.

- Ты ведь и не помнишь небось, что в этом месяце и не исповедовался, и не причащался, - сказала мать. - В конце недели обязательно пойди.

- Я все запишу, - поддакнул Янчи. - А то забудешь про какой-нибудь грех... И гори потом вечно в аду. Я уж лучше что-нибудь лишнее припишу.

- Лишнего не нужно. В чем согрешил, то и запиши.

- А вдруг все-таки что-нибудь забуду?

- Что же, у тебя столько грехов? - спросила мать.

Отец подсел к столу и, насупившись, смотрел, как жена ставит на плиту чугуны с обедом. Потом потянулся за сигаретой, хотя обычно не курил перед едой.

- Стоит ли из-за нескольких каштанов, - сказал он, - докучать попам. Пусть они лучше молодух исповедуют. Они в этом знают толк.

- Габор! Пока что я воспитываю ребенка!

- Ладно, ладно... Только почему господь не крикнет с небес, что ничего дурного ты не совершал, а, сынок? - продолжал Габор. - Хотя... все одно, когда-нибудь да совершишь. Так по крайней мере заранее покаешься. С богом ведь тоже можно договориться.