«Встань, потому что это твое дело,

и мы с тобою: ободрись и действуй!»

(Ездр. 10:4)

Колокольчик над дверью тоненько прозвенел, оповещая о новом посетителе.

У меня сидел клиент средних лет, попросивший подстричь наголо без насадки.

Услышав звон, я невольно скосил глаз.

Девушка лет двадцати в цветастом платье не из «Зары» и с такими длинными ногами, что туфли на двенадцатисантиметровых каблуках казались их продолжением, относилась к разряду самых выгодных клиенток. На такой можно было срубить десять тысяч за улетную укладку для дискотеки.

Но с ней было что-то не так – вернее, не совсем так.

Холл, где ждали очереди три женщины, она миновала в два шага, на пороге зала нерешительно остановилась.

На кресле, стоящем слева у входа, работала сумеречная красавица Зоя. Ей было существенно за тридцать, хотя официальный возраст застопорился в районе двадцати семи.

Зоя подстригала челку женщине лет пятидесяти, крашенной хной. Работа тоже была копеечной, но – в отличие от стрижки наголо —требовала внимания. Чтобы выдержать ровный край, Зоя склонялась, не доверяя зеркалу.

У нее была огромная грудь – самая объемистая из виденных, раза в три больше, чем у моей жены.

Почувствовав дрожащий взгляд, Зоя выпрямилась и обернулась.

Девушка слегка порозовела, шагнула вперед, склонилась к ее уху.

Я не разобрал слов сквозь жужжание машинки, но понял, что клиентку интересует нечто не из прейскуранта, висящего в холле около витрины с красками. Она говорила долго, Зоя слушала и время от времени кивала, потом показала рукой вглубь зала.

Оглянувшись – будто кто-то за ней следил – девушка прошла к крутобедрой Алине.

Слова «крутобедрый», кажется, не существовало в современном лексиконе, его я прочитал в какой-то книжке и оно мне понравилось.

Но Алина, которая не скрывала своих тридцати четырех, состояла из одних бедер. Обтянутые черными колготками, они били наповал.

Сейчас Алина – не сумеречная, а сумрачная – делала дешевую стрижку школьнице, попутно браня ее за неухоженную кожу головы и рекомендуя десяток средств от перхоти.

Взглянув на длинноногую клиентку, она показала за спину.

Напротив Алины – на таком же хорошем кресле у окна – работала Валентина.

Ей было сильно за сорок, она не имела ни выдающейся груди, ни аппетитных ног, выглядела обычно. Но при этом считалась старшей по салону, вела журнал записи и распределяла клиентов в случае, если оказывался простой и мастера пили кофе на кухне.

Валентина сушила феном седые кудельки старушки, которая попросила уложить ее перед встречей ветеранов. Эта работа тоже ничего не стоила: у нас действовала пенсионерская скидка – хотя и особых усилий не требовала.

Сушка старушки не являлась эксклюзивной процедурой. Старшая по залу повернулась к девушке.

Та опять забормотала нечто полуразборчивое.

– Вам нужна интимная стрижка? – громко переспросила Валентина.

Мужчина в моем кресле вздрогнул и повернулся в ее сторону так, словно вопрос подразумевал, что четыре женщины: три мастера и клиентка – прямо сейчас покажут ему стриптиз.

Несчастная девушка покраснела, как морской окунь. Было видно, что она готова провалиться сквозь землю – точнее, сквозь пол, уложенный легко моющейся плиткой. Но, видимо, потребность превышала стыдливость.

– Да… – выдавила она так, будто признавалась в скотоложестве.

Несмотря на ничтожные двадцать три года, я неплохо разбирался в женских нарядах и в общей женской сущности.

Крутобедрой эта девушка назваться не могла. Да и грудь ее не образовывала существенных выпуклостей. Но она была несказанно хороша.

—…Я… – клиентка сглотнула и перевела дыхание. – Нашла в интернете, что в вашем салоне есть сертифицированный мастер по интимным прическам.

– Да, мастер по интиму у нас есть, – подтвердила Валентина. – Вам туда.

Кивок завершал девушкино движение по кругу: влево к Зое, вперед к Алине, вправо к Валентине и назад ко мне.

Я работал у самого входа, напротив Зои.

Клиентка процокала ко мне.

Шаги давались ей с мучением.

Вероятно, для нее оказалось шоком, что интимными стрижками занимается мужчина.

– Вы…

От девушки пахло солярием.

Но было ясно, что под искусственным загаром – чужеродным в дождливое лето – она вся горит.

Вероятно, красным стало не только ее лицо, но и невидимая грудь и все, что было под нею, а также двухметровые ноги и все, что было между ними.

—…Вы… мастер по… интиму?

Я выключил машинку и физически ощутил, как три пары глаз повернулись в мою сторону.

В детстве я не читал ни «Трех мушкетеров», ни «Алису в стране чудес». Моей любимой была старая-престарая книга «Парикмахерское искусство», невесть как оказавшаяся в маминой библиотеке.

Я зачитал ее до дыр, мог бесконечно рассматривать греческие валики в жемчужных нитях, сравнивать парусники на голове Марии-Антуанетты с убогими буклями пушкинских времен.

Подростком я понял, какую роль во внешнем виде человека играет хорошо сделанная прическа, и профессию выбрал осознанно.

Нацелившись на результат, после школы я поступил в колледж бытового обслуживания и окончил его по специальности «парикмахерское дело». Наш выпуск оказался последним: группу упразднили, через пару лет развалилось и само учебное заведение.

После колледжа надо мной нависла угроза призыва. Армию я считал абсолютным злом и ради того, чтобы не служить, был готов отрезать себе руку. Но резать не пришлось: с помощью тестя, имевшего связи, мне удалось навсегда «откосить» от защиты отечества по состоянию здоровья. На самом деле я был здоров, как бык: не пил, не курил, не кололся, не закидывал таблеток — и мне открывалась жизнь без единого ненужного поворота.

Мастера-мужчины – да еще и с дипломом о среднем специальном образовании — в нашем убогом городе были на вес золота.

Поэтому меня с радостью приняли на работу в салон красоты, лучший в районе и довольно престижный.

Я говорю про «приняли», поскольку на самом деле имел трудовую книжку с соответсвующей записью, мне шла символическая зарплата и что-то отчислялось в пенсионный фонд, хотя о пенсии я думал примерно как о смерти.

На самом деле зарабатывали мы с выручки по системе «пятьдесят на пятьдесят». Это означало, что с каждой стрижки половину заплаченных денег мы оставляли себе, а половину отдавали хозяину — моему ровеснику, армянину по имени Рубен.

Такая система была общепринятой. В последнее время хозяева парикмахерских вообще не набирали работников, а отдавали кресла в аренду за фиксированную дневную сумму. Иногда это оказывалось выгодно и тем и другим, иногда только тем, иногда — только другим.

Формальное трудоустройство создавало нам иллюзию уверенности в завтрашнем дне, а хозяин знал, что салон в самый неподходящий момент не окажется закрытым из-за ухода арендаторов. Так или иначе, нынешней системой были довольны все.

Когда я сюда пришел, заведение процветало. Статус салона красоты давал возможность держать высокие цены и приманивать клиентов широким спектром услуг.

У Рубена в городе имелось два салона.

Наш был женским и назывался «Нефертити».

У меня название вызывало усмешку: каждый образованный человек знал, что легендарная египетская царица — тысячелетний символ женской красоты — в парикмахерских услугах не нуждалась, ей хватало постижера. Причесок она не делала, а носила парики, под которыми оставался ежик в пять миллиметров.