– Нет, – обречённо выдохнула женщина, которая их разнимала.

– Мы уезжаем, – в последний раз категорично заявил беглец.

Конфликт был исчерпан.

Те, кто поддерживал его, а их было человек пять, вместе с ним сели в машину камуфляжного окраса. Раздался оглушающий залп звуков, захлопывающихся дверец и в следующую секунду завёлся мотор. Мы теперь в растерянности стояли, и молча смотрели, как они уезжают. Через стекло двери я взглянула на лицо мужчины в джинсовой куртке, севшего за руль. Уже отъезжая, он в ответ столкнулся со мной взглядом. Его помутившиеся глаза выражали уверенность и… страх.

Мне кажется, он понимал, что делает. С полной осознанностью, в полной мере. И даже совесть в отдалении призывала к нему. Но он слишком боялся. Он сожалел, но своя жизнь, ему, само собой, дороже.

Глядя, как автомобиль уезжает вдаль, по дороге в город, люди, стоявшие возле хранилища, испытывали обречённость. Конечно, ничего ещё не кончено, и мы не обречены, но… Это казалось предательством. Впрочем, какая теперь разница. Они уехали, забрали машину и уехали. Их всё равно никто и ничто не остановило.

Дилан, вскинув брови, стоял не шелохнувшись. Мне хотелось окликнуть его, но я отчего-то не стала. Я осмотрелась. С нами осталось всего три человека: мужчина в синем свитере, женщина, и ещё один парень лет двадцати семи-восьми. Так мало. Остальные уехали. Я даже не помню, кто был среди тех людей, не помню их лиц. Увижу ли я их когда-нибудь снова? Сомневаюсь. А вот машин осталось всего две. И вскоре, вопрос коснулся и этой важной детали.

Мужчина в синем свитере отошёл от недоумения, в котором без сомнения были мы все, первым. Он стоял перед нами, глядя вслед беглецам, но вскоре обернулся и, собрав волю в кулак, серьёзно произнёс:

– Нужно решить, что делать дальше.

Дилан ожил следующим. Он нахмурил брови, и открыто глядя на того мужчину, кивнул ему. Переведи взгляд на меня, он дал мне понять, что не забыл обо мне. Дилан слегка, через силу, улыбнулся и, не произнося ничего вслух, одними губами беззвучно сказал мне:

– Всё в порядке. Я скоро вернусь.

Пальцем он указал, что отойдёт с человеком в свитере и другим парнем в сторонку. Было и так ясно, что мужчинам нужно поговорить.

Мы остались одни с женщиной, которая так отчаянно пыталась помешать драке. Она была довольна красивая, длинные рыжие волосы колыхались на ветру. Но лицо её было напряжённым и слишком уж опечаленным. Мне казалось, что она вот-вот заплачет. Наверное, стоило бы её успокоить, но я не смогла. Я не знала, что следует сказать, я и сама была раздавлена сложившейся ситуацией. Иногда я вижу себя такой беспомощной, когда смотрю со стороны. В обычной жизни я не была такой. Да, ключевые слова «в обычной жизни».

Когда мужчины вернулись, нам рассказали, о чём они говорили и какое решение приняли. Их идеи и выводы нам понравились, мы одобрительно закивали. Потом все вместе обсудили план наших действий, попутно познакомившись друг с другом. Я узнала, что мужчину в тёмно-синем свитере звали Колтэн, а женщину Эмилия. Они, вроде как, были знакомы. А парень, который тоже был с нами, похоже, не представился. Или я просто не расслышала.

Колтэн стал негласным лидером, потому как был очень рассудительным человеком и, помимо того, старше остальных парней. Он взял всё на себя, и решение спуститься за людьми в бункер и сообщить им о положении вещей. Никто ему не препятствовал в этом.

После того, как Колтэн уехал на лифте в убежище, я взяла возле зернохранилища кусок старой фанерки, и мы с Диланом пошли в поле, к дороге. Не стоило мешаться возле лифта, там сейчас и так будет полно людей и неуёмная суета. Поэтому мы отошли подальше, я бросила фанеру на землю и села на неё. Дилан сел на траву рядом со мной, и мы оба по пояс скрылись в ней.

Прошло около минуты нашего взаимного молчания, как он, вдруг отведя взгляд, сказал мне:

– Прости.

– За что? – удивилась я.

– Я не спросил тебя, хочешь ли ты уехать, – тихо произнёс он, ещё больше отвернувшись, чтобы не смотреть мне в глаза. – Может быть, так действительно было бы лучше. Может, это имело смысл, кто знает. Прости меня.

Я вскинула брови. Не сразу я поняла, что Дилана терзают сомнения на этот счёт.

– Никто не знает, – спокойно ответила я, а потом приблизилась к парню, попытавшись заглянуть в его лицо. – Но всё в порядке. Я не собиралась ехать.

Его как будто не убедили мои слова. Тогда я ещё больше наклонилась, чтобы увидеть его глаза, которые он отвёл и потупил в землю. Ему что, стыдно? Подождав с полминуты, и поняв, что он не почувствовал себя легче от моего ответа, я взяла его руку и подтянула к себе, чтобы он наконец повернулся в мою сторону. Парень непроизвольно подался ко мне. На своё лицо я усиленно попыталась натянуть честную улыбку.

Дилан посмотрел на меня своими тёмными глазами, в которых отчётливо читалась тревога и даже толика злости. Брови снова сползли к переносице. Он сильно стискивал зубы, отчего кости нижней челюсти и его без того острые скулы постоянно напрягались и выпирали. Чёрные ресницы то и дело вздрагивали. Отчего ему так плохо? Он сжал губы, но молчал.

– В чём дело? – не удержалась я.

– Я должен был подумать в первую очередь о тебе, – резко, не дав мне и рта закрыть, ответил он, словно бы только и ждал этого вопроса.

– Я не хотела ехать. Говорю же, всё в порядке.

И снова я его не убедила.

– Да неважно! – вскинул свободную руку он. – Если бы уехать было лучше, то неважно, хотела ты или нет.

– Но я бы не уехала! – настаивала я. – Ты же не уехал.

– Может, должен был! Взять тебя за руку, сесть в этот чёртов автомобиль и уехать.

– Но я же могу сама решить за себя! Ты берёшь на себя слишком много ответственности.

И зачем я это сказала? Боже, кто только тянул меня за язык? Я видела, как он опешил, не ожидая такого от меня. Зачем? Зачем? Не нужно было этого говорить.

– А что, не стоит? – его явно задели мои слова. – Мне не стоит брать ответственность за тебя?

– Прости… – опомнившись, тихо прошептала я, но он, кажется, не услышал.

– Может здесь есть другой человек, который подумает о тебе? Подумает тогда, когда ты сама о себе не думаешь. Тот, кто смог бы позаботиться о тебе. Я тебя не знаю, да, но у нас никого кроме друг друга здесь нет, – закончил он и снова отвернулся, с силой прикусив губу.

Теперь мне стало стыдно.

– Дилан, прости.

– Не надо, – остановил меня он, снова взглянув мне в глаза. – Никогда не извиняйся передо мной.

– Я не это хотела сказать, – стала оправдываться я.

– Неважно… Я понял.

Мне стало больно. В груди защемило. Мне хотелось приободрить его, только я не знала как. Слова не помогают, он им не верит или просто не хочет слушать. Но я не хотела, чтобы ему было так тяжело. Я взяла его ладонь обеими руками и прижала её к своей щеке. Закрыла глаза и стала прислушиваться.

Сначала он дышал так же резко и дёргано, как и в тот момент, когда говорил. Но как только Дилан ощутил ладонью тепло моей кожи, стук его сердца постепенно начал успокаиваться и замедляться. Мышцы расслаблялись, я чувствовала это, держа его запястье. Дилан тяжело выдохнул, прежде чем я поняла, что он перестал-таки себя винить.

Я услышала шум, открыла глаза и посмотрела в сторону множеств зазвучавших голосов. Первая группа людей поднялась на лифте к поверхности, и они с возгласами стали высыпать на улицу и оглядываться. Странное было ощущение, как будто я смотрю на них из кинозала, как будто я не с ними и не понимаю их. Я как-то отстранилась от их реакций, словно не понимала, что они чувствуют, хотя сама пережила это буквально полчаса назад. Но мне не хотелось думать о них и их чувствах. Мне хотелось смотреть на них безучастно, именно как из кинозала.

– Расскажи что-нибудь, – вдруг обратилась я к Дилану, продолжая смотреть на людей, выходящих из лифта и начавших разбредаться по округе. – Что угодно. Просто расскажи.