Вытащенная на берег рыбина оказалась большой серой щукой, которая трепыхалась на траве, открывая большую зубастую пасть. Федя схватил её под жабры, рыбина затихла и он вытащил крючок, зацепившийся щуке за губу. К их удивлению на крючке сидел еще и окунёк, проглоченный щукой.
– Наверно окунь схватил кузнечика, а щука с налёта схватила окунька – вот и попались на один крючок две рыбы, – сказал Федя. – А щука здоровая попалась: наверное, фунта два или больше.
– Можно сходить в местечко и там продать эту щуку жидам за две копейки или алтын – они всегда щук покупают у рыбаков, – предложил Егорка. – И потом купить пряников, – продолжил он свои мечты, видимо, не забыв еще вчерашних пряников, поданных им сестрой Вани.
– Нет, – возразил Ваня, – эту щуку я отнесу домой и похвалюсь отцу и маме, а пряники и так купим – у меня есть две копейки, дома спрятанные. На том и порешили. Мальчишки смотали удочки, которые Федя забрал себе, поскольку крючки были его отца, потом Федя и Егорка нанизали на ивовые прутья пойманных им окуней, чтобы вся деревня видела их улов, когда пойдут по улице и ребята двинулись к своим домам. Ваня нёс свою щуку, держа двумя руками за жабры так, что хвост рыбины волочился по земле. На развилке, как и вчера, мальчики расстались.
Открыв локтем затвор калитки, Ваня вошёл во двор усадьбы и бросил щуку на стол у печи, где хлопотала Фрося.
– Можешь пожарить эту рыбу сегодня к ужину, – гордо сказал мальчик работнице.
– Да где ты её взял? – спросила удивлённо Фрося, – крестьяне что ли подарили для барина?
– Нет, я сам поймал эту щуку на удочку в реке, а вовсе не взял и не подарили.
– Как же тебе удалось вытащить из реки такую большую рыбину, – продолжала удивляться Фрося, разглядывая щуку, которая вдруг трепыхнулась на столе, показывая, что она ещё живая и, как в сказке про Емелю, её надо бы вернуть в реку.
На ахи и охи Фроси из дома вышел отец и, узнав историю щуки, похвалил Ваню за удачную рыбалку, приказав Фросе немедленно поджарить щуку к ужину, чем она и занялась. Даже мама Вани, которой к вечеру немного полегчало, вышла во двор и тоже выслушала рассказ сына об удачной рыбалке.
Гордясь своей добычей, Ваня слушал похвалу родителей и спустя немного времени, вся семья на веранде ужинала жареной щукой, умело приготовленной Фросей на летней печи во дворе.
Поужинав, отец закурил махорку на веранде, а Ваня, вспомнив об уроках, взял книгу про богатырей и начал читать её вслух сидя на крыльце, чем окончательно порадовал отца в этот день.
Солнце склонилось к западу и скрылось за деревьями, Фрося, закончив дела, ушла к себе в деревню, а Ваня, почитав книгу и выпив холодного молока с хлебом, пошёл в свою комнату спать: день оказался насыщенным яркими впечатлениями, и мальчик почувствовал усталость от всех событий этого дня.
На дворе было еще светло, но в спальне оставался полумрак, поскольку ставни в этот день тоже не открывались, хотя жары, как накануне, не было. Ваня порылся в ящике тумбочки у своей кровати, нашёл там монету в две копейки и положил её на тумбочку, чтобы взять с собой завтра и купить друзьям пряников, как он и обещал.
Закончив все дела, он сбегал в туалет за сараем, минуя отца, который всё ещё сидел на веранде с потухшей цигаркой, пожелал отцу спокойной ночи, вернулся в спальню, разделся, лёг и сразу заснул, переполненный дивными событиями минувшего дня.
III
Лето для Вани прошло быстро и незаметно в ребячьих хлопотах и приключениях и в сентябре, как закончилась осенняя крестьянская страда, настало его время обучаться в школе. Пётр Фролович долго размышлял, где Ване учиться: здесь на селе или в городе в гимназии?
Как дворянин, Ваня имел право обучаться бесплатно в гимназии, но тогда пришлось бы отдать мальчика в пансион на проживание при гимназии, или завести лошадь и кучера и каждый день возить Ваню и город на занятия, что было весьма накладно для отставного офицера. Пётр Фролович, выйдя в отставку досрочно, по причине смерти отца, получал лишь половинную пенсию, поскольку до полной пенсии ему не хватило трёх лет службы. Впрочем, и этих средств было достаточно, но он желал скопить некоторые средства на поддержку сына Вани при его взрослении, учитывая свой, как он считал, уже большой возраст, который, однако, не мешал ему заниматься амурными делами с работницей Фросей, украдкой от жены и сына.
Итак, гимназию Пётр Фролович исключил для Вани и оставался выбор между церковно-приходской школой при сельском храме и земской школой, открытой три года назад, стараниями старосты села и двух дворян: дальней родни Домовых, бывших в составе дворянского собрания уезда.
В церковно-приходской школе учительствовал и сам Пётр Фролович, ведя уроки арифметики по понедельникам, когда местный дьячок, учительствующий в школе, отдыхал после воскресных служб и возлияний, доплачивая за занятия Петру Фроловичу по пять рублей в месяц, кроме лета, когда уроки не проводились.
Земская школа находилась там же, в центре села, на соседней улице от церковно-приходской школы. Четыре года назад, зимой, в пору крестьянского безделья, староста завёз лесу и крестьяне-умельцы срубили дом под школу и жильё учителя, обустроили его печами, сенями и дворовыми постройками и следующей осенью, с разрешения уездных властей, земская школа открылась. Там было трёхгодичное обучение в подражание гимназическому обучению, но в упрощенном виде: для сельских учеников из крестьян, лавочников, кустарей и прочих разночинцев.
Учительствовал в земской школе молодой учитель, закончивший Оршанское городское училище на звание народного учителя и вот уже три года жил в селе при школе вместе с женой и маленьким сыном, родившемся в прошлом году.
Учитель и уборщица содержались за счёт казны, которая обеспечивала и школьные принадлежности нуждающимся ученикам, школа и квартира учителя содержались сельской общиной, что требовало небольших средств: дрова для зимы и кое-какой ремонт инвентаря и самого школьного дома.
В эту земскую школу Пётр Фролович и решил отдать своего Ванюшку для начального обучения, а потом, через три года, отдать его для продолжения учёбы в гимназию или в уездное училище, сдав там испытательные экзамены.
Можно, конечно, и оставить Ваню на домашнее обучение и через три года сдать в школу, но Пётр Фролович опасался, что сын в домашней обстановке не приучится к дисциплине и порядку и потом ему будет трудно без этих навыков жить и учиться вдали от дома.
В начале сентября, на Богородицу, Ваня впервые пошёл в школу. Фрося отгладила ему брюки и гимнастёрку, что купил отец в их поездку в город и намазала жиром полусапожки, так что они заблестели. Ваня сложил все книги в ранец и закинул его за спину. Отец загодя подтянул лямки у ранца, и он висел на спине у Вани как влитой. Сборы закончились, на крыльцо вышла мать, поцеловала сына в щёку, перекрестила, и Ваня с отцом направились в село, шагая прямо по дороге, на которой не было ни ездоков, ни пеших: село ещё заканчивало осеннюю страду и крестьянам не было дела ни до поездок, ни до школы – успеть бы управиться с уборкой на полях и огородах до осеннего ненастья.
Стояла тихая и солнечная погода, какая бывает ранней осенью, когда лето уже прошло, а осень еще не проявилась в ненастье, ветрах и ночных холодах. Осина уже отливала медью листьев, а берёзы и дубы стояли еще совсем зелёные, лишь зелень листьев немного поблекла за лето и побледнела перед грядущей желтизной и листопадом. Чуть заметный ветерок проносил мимо серебристые нити паутинок, на которых маленькие паучки отправлялись от родных мест в путешествие на новые места обитания – туда, куда их прогонит этот ласковый и теплый ветерок.
На видневшейся с дороги речной глади не было ни единой морщинки, и тихая заводь реки отливала зеркальным серебром под лучами солнца, которое тоже утратило нестерпимую ярость и светило тёплым и ровным светом, словно большая лампа на керосине, что купил отец в городе, и зажигал эту лампу поздним вечером, любуясь её ярким светом и читая книгу без очков.
