– Ладно вам ссориться, – примирительно сказал Егорка, – мне отец обещался на следующий год в церковно-приходскую школу отдать – там грамоте обучат и петь буду в церкви на воскресных службах. Завтра еще поколотим зерна, чтобы было что веять и молоть в жерновах. Отец сказал, что урожай ржи и пшеницы ноне хороший и должно хватить для оплаты аренды и нам на пропитание до новины в будущем году, а послезавтра мы с мамкой и сёстрами собираемся в лес по грибы – говорят рыжики и грузди появились, так надо их насобирать для засолки на зиму. Варёная картошка с груздями очень вкусна получается. Пойдём, Ваня, с нами.

– Не могу, мне теперь в школу надо каждый день ходить, – огорчился Ваня.

– Так ты не ходи, авось не заметят, что тебя нет, – посоветовал Егорка.

– Нет, Егорка, учитель может сказать отцу, когда он будет учительствовать в церковной школе по арифметике, школы же рядом, я не хочу огорчать отца, а обманывать и вовсе нехорошо.

– Ладно, в воскресенье, после обедни, все вместе сходим в лес, если дождя не будет, авось грибы ещё останутся и для нас, – успокоил товарищей Федя. На том и порешили. Друзья еще сбегали на речку, побросали камешки с берега в холодную уже воду и разошлись по домам – осенний день стал уже заметно короче и начало смеркаться.

В воскресенье друзьям удалось побродить по лесу в поисках грибов. Два дня назад ночью прошёл дождик, еще по-летнему тёплый и грибы народились, как на подбор: крепкие грузди приподнимали шляпками землю и по бугоркам этой земли можно было собрать в кузов всю семейку. Рыжики, с пятак размером, устилали хвою под соснами и ребята острой щепочкой, взятой из дома вместо ножа, подрезали ножку, торопясь побыстрее набрать полный кузовок.

Лес после дождя уже просох, светило осеннее солнце, в небе тянулись клинья птиц, улетающих на юг, что сулило скорое наступление холодов. Высоко – высоко пролетела стая лебедей, печальным курлыканьем извещая всех на земле, что они покидают родные края, чтобы переждать в чужих, но тёплых землях зимнюю стужу и вновь возвратиться сюда весной для продолжения жизни своей стаи. Ваня читал в книге, что эти перелётные птицы заводят гнёзда и выводят птенцов лишь здесь, на родине, а там, на чужбине только зимуют в ожидании прихода весны здесь.

В лесу было тихо, тепло и светло. Часть берез и осин уже скинули листву, оголился кустарник и лес стал чистым и прозрачным. В чистом и прозрачном воздухе осени виделись далеко окрест поля, оголившиеся после жатвы, прозрачные берёзовые рощицы, а за ними, если смотреть с пригорков на опушке, виднелась ближняя деревенька и рядом с ней, но поодаль, местечко, где проживали инородцы с чёрными бородами и висячими косичками у мужчин, завидев которых мужики плевались и чертыхались. Но сейчас никого из людей ни поблизости, ни вдали не виделось и мальчикам казалось, что они одни в лесу на всем белом свете.

Вдруг в селе зазвенел переливами церковный колокол, зовущий людей к воскресной вечерне, и мальчики с полными кузовами грибов заспешили домой, чтобы засветло обрадовать домашних удачным лесным сбором.

Ваня хотел было отдать свой кузов с грибами Феде, но тот отказался: мол, отнеси домой и ваша Фрося засолит грибы в бочонке из-под масла.

На развилке дорог друзья разошлись, а на следующий день начались дожди холодные и с ветрами, и погожих дней больше не было до самых холодов и снега.

IV

В дожди и непогоду Ваня ходил лишь в школу, укрывшись от дождя куском парусины, чтобы не промокнуть насквозь. В школе уроки шли своим чередом. Младшие учили буквы, складывали их в слога и на уроках слышалось постоянное тихое бормотание малышей, старательно учившихся грамоте.

Ваня грамотой владел и потому учитель частенько поручал ему учить сверстников чтению, что Ваня делал охотно и прилежно. Взамен ему разрешалось читать не азбуку и букварь, а книгу, принесённую из дома. Этих книг для детей в усадьбе было достаточно – они остались от учёбы старших детей Петра Фроловича и весьма кстати пригодились теперь его младшему сыну. Иногда Ваня читал младшим ученикам небольшой рассказ или русскую сказку, чтобы они понимали, как это хорошо уметь читать.

Сложнее было с уроками чистописания. Отец не стал учить Ваню письму, чтобы не испортить ему почерк неумелой учёбой и потому Ваня занимался письмом вместе с остальными, старательно выводя в тетради сначала палочки и нолики, потом буковки раздельно и соединяя их между собой в слоги, вырабатывая почерк письма.

Буквы почему-то выходили у него ровные, но с наклоном влево, а учитель учил писать с наклоном вправо. Как Ваня не старался, но наклон букв вправо у него не получался, даже если он и поворачивал тетрадь на столе влево – буквы все равно тоже наклонялись влево. Так у Вани на всю жизнь и закрепилось письмо: буквы ровные, будто чеканные, но с наклоном влево.

На переменах ребята грудились в коридоре, поскольку, во двор на постоянный осенний дождь выбегали лишь по нужде в уборную, что находилась в дальнем углу двора: пробежать туда надо было быстро, но и не поскользнуться на мокрых досках настеленных прямо на землю, чтобы не носить грязь в школу.

Утром, придя в школу, ученики мыли свою обувь в большом ушате с водой, стоявшем у крыльца. Многие ученики, даже в дождь, ходили в школу в лаптях, и потому лишь вытирали лапти пучками старой травы во дворе, а на крыльце снимали лапти, отжимали промокшие онучи, вновь наматывали их на ноги, одевали лапти и так и сидели с мокрыми ногами все уроки, благо, что в школе было тепло и сухо.

Старшие ученики на перемене жевали хлеб, принесённый из дома, или играли в биту – это когда считалкой избирался водила, он становился спиной к ребятам и выставлял левую ладонь под правую мышку, а остальные становились позади в кружок и кто-то из них бил своей ладонью по этой ладони водилы, который после удара, порой весьма чувствительного, быстро поворачивался и должен был угадать, кто его ударил. Если угадывал, то тот становился водилой, а если нет, то игра продолжалась до угадывания.

Первогодки из крестьян, числом семь, обычно толпились в углу коридора, сосали ржаные сухари или жевали сушёную морковь-парёнки, запечённую в русской печи и подсушенную до состояния сухаря. Если эту паренку долго сосать, слегка пожёвывая, то она размягчалась слой за слоем до состояния сладкой слизи, отсюда и пошло выражение бедности: мол он ничего в детстве слаще морковки не ел. Ваня тоже пробовал эту морковку и ему нравился её сладковатый вкус.

Сыновья лавочника и урядника сдружились и держались отдельно от крестьянских детей, показывая свою значимость. Частенько, в сильный дождь, их привозили в школу на конской коляске то один, то другой родитель, поскольку жили они неподалёку друг от друга в самом центре села.

Ваня тоже держался особняком, но не потому, что считал зазорным общаться с крестьянскими детьми, а потому, что увлёкся чтением книг и теперь всякую свободную минуту он доставал из ранца книгу из домашних запасов и читал всё подряд, что попадало под руку: сказки, приключения, путешествия, а иногда и книгу из жизни взрослых – если брал наугад.

Возвращаясь домой он продолжал чтение, поскольку в непогоду на улицу не высунешься, а так хорошо устроиться у тёплой печки, слушать треск горящих поленьев и, положив книгу на край стола, под свет масляной лампы, читать о приключениях белого человека в Америке среди диких и кровожадных индейцев, готовых чуть что, содрать скальп со смелого белого человека, стоит ему немного зазеваться.

Итак, в школе Ваня учился лишь чистописанию и русскому языку, чтением увлекался самостоятельно, а арифметике его продолжал учить отец, давая домашние уроки. Пётр Фролович и в этом году продолжил учительствовать арифметике в церковно-приходской школе – нужны были деньги на лечение жены Пелагеи, которая с наступлением осенних сырых и холодных дней расхворалась ещё сильнее. Часто, приходя из школы, Ваня заставал дома доктора, который приезжал из города по вызову отца, слушал мать, покачивая головой, выписывая ей какие-то снадобья и уезжал, чтобы через несколько дней появиться вновь.