– Так, докладывайте, – обратился он к сосулям. – Сначала мужчина, там работы побольше.

Как раз в этот самый момент Люк придвинул нос к самой поверхности, вглядываясь куда-то внутрь, и тут же, прямо перед его лицом, пленка поверхности сморщилась и неуловимым движением сформировала большой, сантиметров на тридцать, рот, который по-солдатски гаркнул:

– Повреждения свода и основания черепа исправлены, клеточная структура в порядке. – Рот смачно чмокнул и скривился в ехидной усмешке. – Были проблемы с эндокринной железой, но это уже не ко мне, это к Гоше. Ой, а чой-то с молодым человеком?

Люк в то самое мгновение, когда рот на сосульке только открылся для доклада, прыжком отскочил назад и замер, весь дрожа от испуга.

– Что-что – предупреждать надо! – почти сорвавшись, крикнул он и повернулся к доктору. – Так и до инфаркта можно довести!

– Ничего страшного, я же врач, вылечу, просто сейчас надо поторапливаться, – заметил он и сухо добавил: – А у вашей жены нервы покрепче будут.

Наташа, также отступив, прижалась к мужу, и они молча смотрели, как Соломон Яковлевич принимает странный доклад. То на одной сосуле, то на другой в разных местах появлялись и исчезали, сообщив нужную информацию, разных размеров рты. Некоторые из них переругивались между собой, отпуская соленые шуточки. В один момент на каждой из сосулек возникло по три рта и поднялся такой гвалт, что доктор был вынужден прервать перепалку.

– Вижу, что все прекрасно справились, теперь пора закругляться!

Он вытащил откуда-то из стены между полок прозрачный шланг и прикрутил его к тройнику на перекладине тележки. От места соединения шли два патрубка, которые были вставлены прямо в желеобразную массу каждой подвешенной груды.

– А ну марш все по своим куклам! – строго произнес Соломон Яковлевич и крутнул крантик на шланге. Тотчас раздалось глоточное бульканье, и по шлангу побежала вязкая жидкость, а сосули стали уменьшаться в размерах, всасываясь в патрубки как насосом. Прошло не более минуты, как на крюках остались покачиваться, как парашютисты на ремнях, два тела, которые были совершенно сухими, а одежда даже как будто выглажена – ни единой складочки.

– Очуметь! – выдохнули хором Люк с Наташей и посмотрели, теперь уже с нескрываемым уважением и страхом, на доктора.

– Ну, это еще не все! – Он отпустил шланг, который втянулся в стенку, и подошел к раздвижной двери, за которой висели Наташины покойники. – Эй, вы там! Готовы?

Дверь скользнула в сторону, и из проема вышли один за другим шестеро абсолютно одинаковых близнецов, белобрысых и покрытых веснушками так, словно их обрызгали из пульверизатора. Они весело толкались, как парубки-призывники в военкомате, и, шпыняя друг друга, беспрерывно веселились.

– Так, галдеж прекратить, не на базаре! – повысил голос Соломон Яковлевич, а потом обернулся к молодоженам: – Это мои помощники, медбратья, так сказать, по разуму. Прошу любить, хотя жаловать не положено! – Потом опять обернулся к близнецам, построившимся в неровную шеренгу: – Представьтесь!

Братья стояли, задорно поблескивали глазами и ухмылялись, но, осознав серьезность процедуры, деловито переглянулись и один за другим шагнули вперед.

– Я – Паша!

– Я – Саша!

– Я – Тоша!

– Я – Гоша!

– Я – Проша!

– Ну, а я – Сигизмунд!

– А почему Сигизмунд? – ошалело спросила Наташа.

– А я последний вылупился! – бодро чеканя слова, совершенно непонятно объяснил крайний левый в шеренге.

– Так-так, шестерка из ларца, одинаковых с лица, – важно надув губы и прохаживаясь перед шеренгой, промолвил Соломон Яковлевич. – Можете идти развлекаться, только чтоб завтра – как из пушки, с первой зорькой все на работу. Куда вы сейчас?

Братья переглянулись и, широко скалясь, наперебой стали излагать.

– Сегодня гонка, Док!

– Тарантулы! Финальный забег, Док!

– Ща по пиву и на стадик!

– Док, а вы птера своего, Леху, дадите смотаться по-быстрому?

– Ладно уж, возьмите…

Близнецы, шумно топая ногами и гогоча, дружно двинулись к выходу, словно футболисты в раздевалку после трудного, но победного матча. Все они были одеты в одинаковые майки-безрукавки с номерами от одного до шести и шорты бежевого цвета. Проходя мимо Люка и Наташи, каждый из них либо двусмысленно чмокал и строил девушке не очень пристойные гримасы, либо просто пялился бесстыжими глазами. Только последний, который назвался Сигизмундом, радушно подмигнул забытому французу – и захлопнул за собой дверь. В комнате стало так тихо, что было слышно, как где-то в глубине огромного дома продолжает глухо стенать коза Элеонора.

– А теперь, молодые люди, ух, самое для вас, безусловно, интересное. – слегка волнуясь, громко проговорил Соломон Яковлевич. – Сейчас, уф, наступает очень важный момент. Момент, когда вы вернетесь, ух, на короткое время, безусловно, – он показал жестом большого и указательного пальцев, насколько короткое, – буквально на две-три минутки, в свои тела. Ух! Это абсолютно необходимо в медицинских целях! В медицинских, ух, прошу заметить, и ни в каких больше! Туда и обратно! Готовы?

– Вы сначала объясните, что это за развеселая медбратия была? – осторожно произнес Люк.

– Да! – поддержала Ната. – Откуда они появились в этом шкафу, и куда делись мертвецы!

– Времени у нас мало, ну, да ладно, – нахмурившись проговорил доктор. – А это и были ваши, Наташенька, покойники, ух! Просто они на время работы перезагрузили все свои шесть Я в клеточный бульон и ваши организмы лечили, по три брата на организм, уф, разве не понятно? Вот в тот, по меткому замечанию вашего мужа, кисель, который обволакивал вон те ваши туловища. А затем они вернулись в свои тела, точнее в куклы, а бульон, ух, слили в бидоны для дальнейшего хранения. Теперь все ясно? Можем приступать?

Люк неуверенно скосил глаза на Наташу, и они оба молча пожали плечами. Сразу после этого не очень выраженного согласия Соломон Яковлевич развил бурную деятельность. Из туманной темноты коридора с огоньками выскочила вторая тележка с перекладиной, на которой покачивались две подвесные системы на ремнях.

– Быстренько одевайте всю эту сбрую и начнем, а то, – доктор сделал наигранно страшные глаза, – навсегда останетесь в Юнькиных телах! А ваши родные придется выбросить на помойку. Не все еще в нашем мире подвластно медицине, уж поверьте мне. Торопитесь!

Он опять достал зеленую трубочку, которая потемнела и с концов стала почти черной. Было понятно, что с ней что-то происходит, и супруги, неожиданно и полностью поверив доктору, стали лихорадочно разбирать ременные подвески и примерять на себя. Полностью поглощённые сложной задачей одевания, и Люк, и Наташа обменивались лишь односложными фразами, типа: «Подтяни вот здесь, а то провисает» или «Как ты, нормально?» и тому подобными.

– Прям как в космос собираемся, – мрачно пошутил французский муж, застегивая последний карабин на ремнях и свободно качнувшись на перекладине тележки. Наташа не доставала до крюка, и доктор пододвинул ей маленькую скамеечку для удобства. Наконец, они оба повисли, как на качелях, и уставились на хозяина кабинета.

– Теперь что? – спросил Люк.

– Теперь? Уф! – радостно пыхтя, пробормотал доктор. – Теперь домой! В родное тело! Ух!

Он схватил тележку и подкатил ее к первой, на которой висели тела молодоженов в горнолыжных костюмах. Он аккуратно подогнал обе конструкции как можно ближе друг к другу и суетливо забегал вокруг, что-то придвигая и подстраивая. Люк оказался прямо напротив своего второго, точнее первого, тела и увидел свое лицо, как в зеркале. Оно казалось и чужим, и родным одновременно. Внезапно его стала пробивать легкая дрожь.

– Плюньте на свою правую руку оба! – раздался властный голос хозяина кабинета, и молодые люди непроизвольно повиновались.

– А теперь возьмите и поздоровайтесь сами с собой, пожмите руки!

Люк вздрогнул и наискось протянул руку безжизненному телу напротив. То же самое делала и Наташа, безвольно подчиняясь резким приказам. Дотянуться до рук висящих тел было несложно, но как-то жутко, и она заплакала, молча глотая слезы.