— Боже мой. Мануэль, почему ты мне об этом не рассказывал? Мыльная опера стала бы короче, — заключила Бланка со вздохом.
Это разрушило напряжение и разрядило атмосферу. Мы посмотрели друг на друга в желтоватом свете свечи, робко улыбнулись, а чуть погодя уже рассмеялись, сначала несколько нерешительно, а затем с энтузиазмом, над абсурдным и несущественным обстоятельством. Потому что если речь не идёт о донорстве органа или наследовании состояния, неважно, кто мой биологический предок, имеет значение только привязанность, которая, к счастью, у нас есть.
— Мой Попо и есть мой дедушка, — повторила я ему.
— Никто в этом и не сомневается, Майя, — ответил он мне.
Из сообщений моей Нини, которая пишет Мануэлю через Майка О’Келли, я узнала, что Фредди был найден в бессознательном состоянии на улице Лас-Вегаса. По счастливой случайности, которую «Вдовы Иисуса» приписывают силе молитвы, скорая помощь привезла его в ту же больницу, где он был раньше и где с ним познакомилась Олимпия Петтифорд. Фредди оставался в отделении интенсивной терапии, дыша через трубку, подключённую к аппарату вентиляции лёгких, в то время как врачи пытались взять под контроль двустороннюю пневмонию, угрожающую пациенту дверями крематория. Затем они вынуждены были удалить ему почку, отбитую в прошлой драке, и лечить многочисленные болезни, вызванные плохой жизнью. Наконец, он пошёл спать на этаж к Олимпии. Тем временем она привела в действие спасительные силы Иисуса и свои собственные ресурсы, чтобы Служба защиты детей или закон не забрали мальчика.
К моменту выписки Фредди Олимпия Петтифорд получила разрешение суда на то, чтобы заботиться о нём, ссылаясь на мнимое родство, и таким образом спасла от детского центра или тюрьмы. Похоже, в этом ей помог офицер Арана, который узнал, что в госпиталь доставили мальчика, похожего на Фредди, и в свободное время отправился навестить его. Офицер столкнулся с внушительной Олимпией, блокировавшей доступ, поскольку она решила контролировать посещения больного, который всё ещё находился на грани между жизнью и смертью.
Медсестра боялась, что Арана намеревается арестовать её протеже, но он убедил её, что хочет лишь узнать какие-нибудь новости о его подруге, Лауре Баррон. И сказал, что готов помогать мальчику, и поскольку оба на этом сошлись, Олимпия предложила ему выпить сока в кафетерии и побеседовать. Медсестра объяснила, что в конце прошлого года Фредди привёл к ней домой некую Лауру Баррон, наркоманку и больную, а затем исчез. Она ничего не знала о мальчике, пока он не вышел из операционной с одной почкой и не упал в комнате на её этаже. Что касается Лауры Баррон, Олимпия могла сказать только, что ухаживала за ней несколько дней, и едва девушка немного поправилась, к ней приехали родственники и забрали её, вероятно, на программу реабилитации, как она и советовала. Куда именно, Олимпия не знала, и у неё больше не было номера, который дала девушка, чтобы позвонить её бабушке. Фредди нужно оставить в покое, — предупредила она Арану тоном, не допускающим возражений, потому что мальчик ничего не знает об этой так называемой Лауре Баррон.
Когда Фредди, похожий на пугало, вышел из больницы, Олимпия Петтифорд привела его к себе домой и передала в руки грозной команды «Вдов Иисуса». На тот момент мальчик уже два месяца страдал абстинентным синдромом, и его энергии хватало лишь на просмотр телевизора. При помощи диеты «Вдов», основанной на жареной пище, он постепенно восстанавливал силы, и когда Олимпия подсчитала, что Фредди сможет сбежать на улицу и вернуться в ад наркомании, она вспомнила о человеке в инвалидном кресле-коляске, чью карточку хранила между страницами Библии, и позвонила ему. Медсестра забрала свои сбережения из банка, купила билеты и вместе с другой вдовой в качестве подкрепления доставила Фредди в Калифорнию. По словам моей Нини, они, нарядно одетые, появились в каморке без вентиляции рядом с тюрьмой для несовершеннолетних, где работал Белоснежка, который их и ждал. История наполнила меня надеждой — ведь если кто-нибудь в этом мире и может помочь Фредди, так это Майк О`Келли.
Даниэль Гудрич с отцом присутствовали на конференции юнгианских аналитиков в Сан-Франциско, где основной темой была только что опубликованная «Красная книга» (или Liver Novus) Карла Юнга, которая десятилетиями находилась в швейцарском сейфе, была скрыта от глаз всего мира и окружена великой тайной. Сэр Роберт купил по цене золота одну из роскошных копий, идентичную оригиналу, которую и унаследует Даниэль. Воспользовавшись свободным воскресеньем, Даниэль отправился в Беркли, чтобы повидаться с моей семьёй, и привёз фотографии своей поездки по Чилоэ.
В лучших чилийских традициях моя бабушка настояла на том, что гость должен ночевать у неё дома в этот вечер, и расположила его в моей комнате. Она была покрашена в более спокойный цвет, чем оттенок манго, как я запомнила в детстве, из неё исчезли свисавший с потолка крылатый дракон и изображения страдающих от недоедания детей на стенах. Гостя ошеломили моя колоритная бабушка и дом в Беркли — более ворчливые, ревматичные и красочные, чем мне удалось описать. Звёздная башня использовалась арендатором жилья для хранения товаров, но Майк послал нескольких своих раскаявшихся преступников соскрести грязь и поставить старый телескоп на место. Моя Нини говорит, что это успокоило моего Попо, который раньше бродил по дому, спотыкаясь о коробки и чемоданы из Индии. Я воздержалась от того, чтобы сказать ей, что мой Попо находится на Чилоэ, потому что, возможно, он находится в нескольких местах одновременно.
Даниэль с моей Нини отправился познакомиться с библиотекой, старыми хиппи на Телеграф-стрит, лучшим вегетарианским рестораном, пеньей, чилийской вечеринкой, и, конечно, с Майком О’Келли. «Ирландец влюблён в твою бабушку, и, я думаю, что и она неравнодушна», — написал мне Даниэль. Хотя мне трудно представить, что моя бабушка могла бы серьёзно относиться к Белоснежке, который по сравнению с моим Попо — жалкий тип. Правда в том, что О’Келли совсем не плохой, но любой будет жалким типом по сравнению с моим Попо.
В квартире Майка находился Фредди, который, должно быть, сильно изменился за эти месяцы, потому что описанный Даниэлем мальчик не похож на дважды спасшего мне жизнь. Фредди лечится по реабилитационной программе Майка, трезв и здоров внешне, однако очень подавлен: у него нет друзей, он не выходит на улицу и не хочет ни учиться, ни работать. О’Келли считает, что ему нужно время, и мы должны верить, что Фредди справится, потому что ещё очень молод и у него доброе сердце, а это всегда помогает. Мой друг отнёсся с безразличием к фотографиям Чилоэ и новостям обо мне; если бы не отсутствие двух пальцев на руке, я бы подумала, что Даниэль перепутал его с кем-то другим.
Мой отец приехал в то воскресенье в полдень из какого-то арабского эмирата и пообедал с Даниэлем. Я представляю всех троих дома, на старомодной кухне: потёртые белые салфетки, тот же зелёный керамический кувшин для воды, бутылку «Верамонте Совиньон Бланк», любимое вино моего отца, и ароматное рыбное рагу моей Нини, «чилийский вариант итальянского чиопино и французского буйабеса», как она сама его описывает. Гудрич ошибочно заключил, что моего отца легко растрогать, поскольку папа был взволнован, увидев мои фотографии, и что я не похожа ни на кого в моей маленькой семье. Он должен увидеть Марту Оттер, эту принцессу Лапландии. Проведя день, окружённый великолепным гостеприимством, Даниэль уехал с мыслью о том, что Беркли — страна третьего мира. Он хорошо ладил с моей Нини, хотя единственное, что у них общего, — это я и слабость к мятному мороженому. Взвесив риск, оба договорились обмениваться новостями по телефону — это средство связи наименее опасно, если они не упоминают моё имя.
— Я попросила Даниэля приехать на Чилоэ к Рождеству, — сообщила я Мануэлю.
— В гости, остаться или за тобой? — спросил он меня.
— Ну я не знаю, Мануэль.
— А что бы предпочла ты?
— Остаться! — ответила я без колебаний, удивив его своей твёрдостью.
