Мы должны были пострадать – мы сами заслужили это своим поведением. Наш враг, как волна, прорвавшая дамбу, разрушил наши дома, опустошил наши поля, и доставил нам бесконечные страдания. Помимо этого, на боеспособность коммандо оказывали сильное влияние разговоры о вмешательстве третьих держав. В нашем коммандо, которое в значительной степени состояло из неосведомленных людей, пересказывались самые странные истории. Одна из них была о том, что русские высадились где-то в Южной Африке со 100 орудиями. Постоянно возникали слухи о большой европейской войне, которая вот-вот начнется, и последствием этого было то, что буры рассчитывали на вмешательство или помощь от других государств, вместо того, чтобы надеяться на собственные силы и упорство. Самые разумные из нас говорили о том, что все это ерунда. Ни для кого не было большого интереса в том, чтобы вмешиваться в дела Южной Африки, и не было и никакого разумного оправдания, потому что Чемберлен своим поведением сам вынудил нас стать агрессорами.
Война была неизбежна. Рано или поздно это должно было произойти. После рейда Джеймсона, который и был настоящим началом войны, трансваальское правительство признало опасность положения, в котором оно оказалось, будучи в полной изоляции, и поэтому было обязано вооружить себя самым современным оружием, прежде, чем заглохнет ненависть к англичанам, вызванная рейдом. Последствием рейда было то, что пропасть между бурами и англичанами стала шире, симпатия уитлендеров к нам стала сильнее, а партия африканеров (Бонд) укрепила свои позиции. Престиж Англии в Южной Африке был под угрозой, и под угрозой было ее положение как первой державы мира. Она должна была подтвердить свое доминирующее положение в Южной Африке, в то время как для нас вопрос стоял иначе –все или ничего. Англия преуспела в том, что смогла обставить все отношения с иными правительствами таким образом, что никакое вмешательство не стало возможным.
Помощь к Ледистмиту подошла 28-го февраля, в день Маюбы, который в наших календарях был отмечен как праздничный. В течение девятнадцати лет враг стремился стереть воспоминание об этом дне, и, наконец, сделал это так блестяще. С этого времени мы были оскорблены и унижены. Наше падение было полным. Впервые была общая паника. Обе республики, бросившие рискованный вызов сильнейшей монархии, почувствовали, что почва колеблется у них под ногами.
IV. Деветсдрифт – Возвращение к нему и отступление от него – Претория
После снятия осады с Кимберли и Ледисмита мы решили, что скоро начнутся решающие сражения. Хотя мое колено еще не было вылечено, я отправился в Гленко, куда отступили наши коммандо. Я отсутствовал пять дней, потому что был не в состоянии нести военную службу. Затем я снова отправился в Уормбад, где провел несколько недель с господином бергмейстером Потгитьером и его семьей, и, вернувшись в Преторию, оставался в своем офисе до начала мая.
Тем временем Фриц возвратился из Оранжевой республики, а мое колено было вылечено. Мы купили по крепкому пони и вместе с другими бюргерами отправились поездом до Клерксдорпа, откуда пошли к Деветсдорпу на реке Вааль. Там генерал Вильжуэн с несколькими сотнями бюргеров охранял брод. Оттуда мы на расстояние в четыре-пять часов пути углублялись на территорию Свободного государства, чтобы следить за движениями врага.
От Деветсдрифта мы под началом комманданта Бошоффа отправились к Шумансдрифту, Вентерскруну и Линденкдрифту. Наше отделение было частью охраны орудий. Маршрут проходил по красивым местам. Вааль извивался между двумя высокими горами, напоминая сделанную англичанами дорогу, идущую между двух рядов фургонов, в роли которых были холмы Хугевельд. В каждом месте , где горы расступались, находилась ферма, представлявшая собой небольшой дом, окруженный ухоженными полями. Почти в каждой ферме горевали хотя бы об одном из родственников, попавших в плен вместе с Кронье, о судьбе которого они не знали. Принимали нас очень приветливо. Везде нам давали молоко и хлеб, и мы думаем, что эти люди были самыми добрыми из тех, кто пострадал от войны.
Поскольку враг был уже на пути к Иоганнесбургу, мы должны были отступить настолько быстро насколько возможно, сначала к Бэнк Стэйшн, около Почефструма, и затем поездом к Ланглаагту. К северо-западу от Иоганнесбурга у нас случилась перестрелка с врагом, который напал на нас, когда мы кормили лошадей. Очевидно, наша охрана не исполняла своих обязанностей. Я никогда не видел, чтобы лошадей седлали так быстро. Большинство бюргеров поскакали прочь и оставили нас с орудием. Один фургон с боеприпасами увяз в грязи и был оставлен, но был потом доставлен в полной сохранности в Преториию моим товарищем Францем Лоттерингом, который специально вернулся за ним с несколькими артиллеристами, когда все остальные сбежали. За свою храбрость Лоттеринг получил саблю от генерала де ла Рея. Из-за ошибок наших офицеров в этот раз мы потеряли одно орудие, несколько фургонов и несколько человек.
Почти всю ночь напролет мы отступали с нашим орудием к Претории. Мы не утратили храбрости. Все мы говорили о том, что наше правительство укрепит Преторию, и большом сражении, которое там произойдет. Все считали, что столицу будут упорно оборонять. Какое же разочарование нас постигло, когда оказалось, что правительство решило не оборонять город! Причины этого решения будут обнаружены историками. Последствием же было то, что многие буры были деморализованы и разъехались по домам, и большое сражение так и не состоялось.
Фриц и я решили дать нашим лошадям отдых на несколько дней перед новым походом навстречу врагу.
4 июня, около двенадцати часов, в то время как мы завтракали, лиддитовый снаряд упал близко к форту, подняв облако пыли. Моя мать вышла наружу и быстро вернулась, чтобы сказать нам, что это не был выстрел не со стороны форта, но со стороны врага. Снаряды падали один за другим. Они пролетали над фортом Шанцкоп, и падали рядом с нашим домом в Саннисайде. Поскольку почва была каменистой, взрывались они хорошо. Моя мать и сестра сбежали с нашими соседями в город, а мой брат и я оседлали наших лошадей и оправились к Кваггаспоорту.
Снаряды летели из-за гор, на южную часть города, как ласковое предупреждение от хаки, что будет лучше сдаться, чтобы избежать большого бедствия.
Было грустно смотреть на то, как мало лошадей было у подножия горы. Здесь четыре, там десяток – явный признак того, что количество бюргеров на позициях было очень небольшим. Когда враг появился в Кваггаспоорте, мы заметили, что бюргеры с направления Крокодайл-Ривер отступили, и мгновение спустя все они уже бежали. Один из моих товарищей, брат Лоттеринг, был ранен в руку осколком снаряда во время отступления и должен был остаться в Претории. Ту ночь мы с братом провели в нашем собственном доме, но оставили город следующим утром и ушли в направлении Сильвертона как раз перед появлением врага.
Надо было самому там оказаться, чтобы понять состояние государства и характер бюргеров.
Поскольку столица была в руках врага, было достаточно легко убедить наших бесхитростных людей в том, что наша страна безвозвратно нами потеряна. Поэтому последовал период уныния и деморализации. Много бюргеров, из тех, кто все это время смело сражался, теперь оставались в городах или на своих фермах, не осмеливаясь оставлять жен и дочерей во власти солдат. Мы, не можем их судить, но сами мы, из чувства долга или страсти к приключениям, действовали по-другому. Некоторые говорили, что правительство продалось , война должна была быть остановлена, и что буры не желают сражаться. Так они изменили не только стране, но и тем, с кем начали воевать. Те буры, которые решили добровольно сдаться, получили прозвище «руки вверх». Так зерно было отделено от мякины: трусы и предатели остались, а желающие продолжать войну пошли в вельд, хотя и продолжая отступать. Мы были настроены очень оптимистически. В районе Лиденберга наши все еще удерживали хорошие позиции, и мы слышали о том, что де Вет перерезал коммуникации англичан в их тылу. Железнодорожная линия к заливу Делагоа тоже была в наших руках.
