Мы оставались три дня в горах Данди, и в течение всего этого времени шел непрерывный дождь, перемежающийся градом и ветром. Однажды, когда на несколько часов прояснилось, мы получили приказ напасть на город, но снова пошел дождь, и всю ту ночь мы должны были провести на своих позициях при сильном холоде, не имея укрытия. К счастью, той же ночью враг оставил свой лагерь и когда мы смотрели вниз на город следующим утром, хаки исчезли. Мы же только накануне смогли установить орудие, направленное на лагерь.
Когда мы возвратились к нашим седлам, лошади разбрелись, так что потребовался почти весь день, чтобы их собрать. Мой дядя, Пол Марэ, бывший прежде членом фольксраада от Заутпансберга, накормил нас жареной кукурузой – это было первое, что мы получили от коммандо, и мы поели с большим удовольствием.
Тем временем коммандо ушло. Мы последовали за ним и вошли в Данди, где помогли сами себе обзавестись хорошими вещами из магазинов, до которых остальное коммандо пока не добралось.
Такой грабеж – неизбежное зло. Всегда есть начальники и подчиненные, и когда коммандо попадает в дом или на ферму, которая уже была ограблена, они продолжают грабеж, потому что это нужно им для того, чтобы воевать. Так мы рассуждали, и тоже участвовали в грабеже. К чести наших бюргеров я могу сказать, что вначале намерения разграбить город не было, и были попытки это предотвратить. Основную ответственность за это несут уитлендеры их низших слоев, которые присоединились к нам не по убеждению, а только чтобы иметь возможность захватить добычу, и именно они на них лежит ответственность за дурную славу, которую распространяли о нас люди, не знавшие истинного положения вещей. То же самое касалось воровства. Если кто-то терял лошадь, искать ее следовало только у ирландцев или у других уитлендеров, и иногда он не мог признать свою лошадь, потому что воры подрезали ей гриву и хвост. Не стану говорить, что сами мы были без греха. Бывало и так, что бур оставлял уитлендеру свою клячу в обмен на его чистокровную лошадь, потому что для бура лошадь – это все. Правда и то, что лишь немногие из людей защищены от деморализующего влияния войны, и я не стану отрицать, что война показала не самые лучшие наши стороны; но все же я не буду в своем рассказе выставлять в дурном свете своих товарищей, ведь мир и так отвернулся от нас, поскольку мы не оправдали его ожиданий.
После нашего отъезда из Данди грабеж беспрепятственно продолжался. Уже тогда мы начали замечать опустошения, которые являются непоправимым последствием войны. Здесь и там дома были полностью разграблены. На станции Гленко я вошел в дом начальника станции – хорошо устроенный, уютный дом, с красивыми картинами, книгами, зеркалами. Некоторые массивные серебряные кружки и другие ценные вещи валялись на полу. Семья только что обедала, поскольку скатерть все еще лежала на столе. Я поел то, что было на столе, написал письмо домой ручкой и чернилами, которые нашел там же, и оставил дом. Позже, когда я возвратился, все было полностью разграблено, а некоторые зеркала разбиты. В окрестностях было много всякого сброда, в том числе кафров и кули, и, судя по всему, это была их работа.
Когда наше коммандо оставило Данди, чтобы переместиться в направлении Ледисмита, часть коммандо из Претории послали, чтобы подкрепить Лукаса Мейера, который должен был следовать за войсками, бегущими из Данди, со своим коммандо. Мой брат и я пошли с ними. В это время началась ужасная гроза, и в течение всего марша к Ледисмиту шел сильный дождь. В любой момент мы ожидали увидеть неприятельские войска, но они сильно оторвались от нас, и мы их так и не настигли. Мы опять опоздали. Один английский генерал сказал, что буры храбры и могут придумать хороший план, но – на двадцать четыре часа позже, чем нужно. Это можно объяснить тем, что мы были приучены воевать против кафров, которые прятались в лесах или горах, и против них мы должны были двигаться с предельной осторожностью, чтобы кто-нибудь преждевременно не расстался с жизнью. Поэтому и в начале этой войны мы были очень осторожны. Мы не пошли бы на большие жертвы, чтобы выиграть сражение.
30 октября мы находились при Лукасе Мейере во время сражения у Ледисмита, но мы в нем не принимали участия, потому что нашей задачей было прикрывать позиции от нападения с тыла. На нас враг не нападал, если не считать нескольких случайных снарядов. Потом англичане потерпели тяжелое поражение у Моддерспруйта и вынуждены были поспешно отступить. С нашей позиции мы видели, как среди бегущих разрываются снаряды, они на мгновение терялись, но потом продолжали движение.
Тогда мы часто нуждались в еде. Нужно перенести голод, чтобы знать то, что это означает. В нескольких сумках я нашел несколько бисквитов, которые сперва раскрошились, а потом размокли в кашу от дождя и лошадиного пота. Когда голод становился невыносимым, я добавлял туда немного сахара и с удовольствием съедал.
Несколько дней спустя мы оставили Лукаса Мейера и возвратились к нашему коммандо, которое тем временем переместилось к северу от Ледисмита. В течение нашего отсутствия Зедерберг вместо Мелта Марэ стал фельдкорнетом.
II. Осада Ледисмита-Сражения при Роойрандьес – Подрыв орудия
Когда мы окружили город и началась осада, все разговоры о бананах, которые мы скоро будем есть на юге Наталя, закончились сами собой.
Ледисмит вообще не должен был быть осажден. 30 октября мы должны были использовать наше преимущество. Если бы мы преследовали врага, идя за ним по пятам, когда он бежал в полном беспорядке, мы должны были, по всей вероятности, легко взять позиции, что повлекло бы немедленную сдачу города. Это стоило бы многих жизней, но все же не столько, сколько было потеряно во время осады, и те люди, которые были заняты во время осады, могли бы быть использованы в других местах для нападения на врага. Мы же начали осаду, вместо того чтобы использовать свои преимущества. Тем временем враг использовал все возможности, чтобы укрепить свои позиции, а когда город уже был укреплен, большинство бюргеров было против того, чтобы брать его штурмом.
Коммандо города Претории и района Крокодайл-ривер заняли позицию, самую близкую к Ледисмиту. Это был холм на север от города, с плоской вершиной, окруженной каменной стеной. Во всей вероятности, эта ограда, имевшая в окружности примерно 500 шагов, использовалась как загон для скота. Напротив этого копье (холм с плоской вершиной) мы поставили свои палатки. Из нашего лагеря мы наблюдали за большой плоской горой, которую назвали Маленькой Маюбой, потому что там 30 октября впервые было захвачено много пленных. У подножия нашего холма проходил овраг, а за ним, на расстоянии примерно в 1000 шагов, возвышался другой продолговатый холм, занятый врагом. Этот холм мы назвали Роойрандьес (Красный хребет).
8 ноября мы получили приказ от нашего генерала атаковать Роойрандьес на следующий день. Нас были приблизительно 250 человек, и мы не сомневались в успехе, поскольку эта позиция еще не была укреплена. На горе с правой стороны от нас было установлено орудие, которое должно было на рассвете начать обстрел позиций врага. Приказ гласил, что наш фельдкорнет должен был быть у подножия Роойрандьеса со своими людьми перед рассветом. Но что-то снова пошло не так, как надо, и было уже совсем светло, когда мы достигли оврага. Мы оказались на расстоянии приблизительно 700 шагов от Роойрандьеса, и должны были пересечь открытое пространство, если бы все еще желали штурмовать позицию. Часовые врага уже начали стрелять по нам.
Капралы позволили своим людям наступать в группах по четыре человека от оврага до копье, используя термитники как укрытие, за которым можно залечь. Наша очередь была последней, но тем временем враг получил подкрепление, а самые близкие термитники были почти все заняты, так, что одновременно могли пойти только трое. На нас обрушился такой ливень пуль, что мы только чудом остались живы. К счастью, я нашел свободный термитник. Мой брат должен был разделить еще один с товарищем.
