Мальчик не очень любил собирать ягоды – мелкая кропотливая работ не приносила ему большого удовольствия. Но и ходить в лес никогда не отказывался.

– Не пойму, почему у вас быстро получается ягоды собирать, а у меня медленно, – расстраивался он иногда.

– А вот, смотри, – отвечала сестренка. – Я когда ягоду срываю, смотрю на следующую, потом опять также. Вот быстрее и выходит.

– Кусты вот так разворачивай, ягоды внизу под листиками прячутся, – добавляла тетя.

– Ладно, попробую.

Если найти хорошую полянку, можно на ней одной набрать сразу пол-литровую банку земляники. Далеко в лес никогда не ходили, тетя и особенно дети боялись заблудиться. Маленькие и большие леса окружали деревню с трех сторон, с четвертой стороны шла дорога в районный центр. Если углубиться чуть дальше от опушки, начинался старый лес, как называли его жители, туда никто не ходил. Иногда тетя с детьми приближались к нему и разворачивались. Действительно, те места напоминали леса из русских сказок: вековые деревья, много поваленных, поросших мхом, никаких дорог и тропинок, овраги и буреломы, солнечный свет почти не проникал через крону. Загадочно и страшно.

Свежие ягоды разминали с сахаром и как варенье намазывали на хлеб. Еще можно было просто залить молоком, добавить сахар, перемешать и съесть с хлебом. Такой вот аппетитный живой летний суп!

Вскоре после ухода деда мальчик с сестрой и родителями перебрались жить в районный центр в новый уютный дом, в деревне остались бабушка и тетя с большим хозяйством и огородом. Двум пожилым женщинам управиться со всем этим было, конечно же, просто невозможно. Да и хозяйство они содержали не для себя, а для всех. При умелом подходе свое хозяйство позволяло не только выживать, но и получать хоть и не огромные, но вполне ощутимые доходы: молоко от коровы ежедневно сдавалось (каждое утро приезжал молочник, обычно на телеге с большими бидонами, и собирал молоко со дворов), куриные яйца также сдавались в магазин, откуда отправлялись в центр. Подросших телят продавали в колхоз. Кто-то разводил свиней и продавал поросят на рынке, для этого несколько раз в году в центре проводились специальные ярмарки. Корма для животных и птиц, как правило, не покупали, а выращивали сами.

Для такой жизни требовалось много сил, в том числе мужских. Поэтому родители мальчика ездили в деревню регулярно – раз в неделю или чаще. Все каникулы дети проводили там же, помогая взрослым всем, чем могли, и на что хватало времени и сил. Никто не горел жгучим желанием поскорее заняться тяжелыми и грязными полевыми работами, но сладостное чувство окончания этих работ, радость осознания, что урожай хороший и он уже в погребах, мало с чем сравнится.

Другой жизни просто не было, никто не знал про нее. Взрослые и ругали такую жизнь, и любили. Но своих детей постепенно готовили для жизни в городе.

Не любить деревню, свое родное гнездышко, было просто нельзя. Откуда берется эта любовь, эта непреходящая тоска при длительном расставании? Никто не знал и даже не думал про это. Почему птицы, рискуя жизнью, возвращаются в те места, где родились, чтобы продолжить жизнь? Почему некоторые виды рыб или черепах, уплывая из мест, где родились, возвращаются на нерест за многие километры именно туда же? Это великая тайна природы, которую невозможно разгадать, можно только прожить, погрузиться. Именно так человек приобщается к законам Земли и Вселенной. Именно на своей малой родине человек впервые слышит этот древний завораживающий язык: «ты здесь свой, здесь все твое…» Только много позже мальчик научился слышать эти невысказанные слова в шуме морских волн, в грохоте горных рек, в шуме леса за тысячи километров от своего родного гнезда.

Но в детстве Вселенная была маленькая, ограниченная этими горами и лесом. Он знал и про другие города и страны, про Луну и звезды. Но все это было даже не столько далеко, сколько не нужно. Ведь были свои луга и реки, свои деревья и тропинки, своя земля и родники. Зачем еще что-то? От того, что деревня скрыта от посторонних глаз и чужих людей здесь почти никогда не было, она становилась еще роднее, еще ближе.

К сожалению, законы современной цивилизации выталкивали детей из сельской жизни, направляя получать высшее образование и искать счастье в городах. Но деревенская жизнь с ее заботами и радостями еще тесно была вплетена в жизнь мальчика всю школьную пору и первые годы студенчества, питая его сознание и определяя мировосприятие.

Через месяц Володе предложили уйти с подготовительного отделения в бухгалтерию экономистом, на что он сразу же согласился, так как в качестве куратора подготовительного отделения приходилось находиться на работе целый день. А как же тогда карьера преподавателя? Для него придумали должность – экономист с правом преподавания экономических дисциплин, перевели в другой кабинет, поручили подготовку нескольких несложных предметов у этих же «подготовишек», благо, их в тот год набрали достаточно много. Хотя в институте приходилось также быть весь день, но работать экономистом было не очень сложно, и оставалось много времени на библиотеку и книги. Новое рабочее место находилось в небольшом кабинете, в котором находился еще Эдуард Михайлович, вместе с ним в жизнь Володи вошли новые чувства и переживания.

Эдуард – личность неординарная по всем внешним признакам: выпускник МГУ им. Ломоносова, с развитым интеллектом и широкими интересами, в юношестве увлекся идеями буддизма, вскоре после окончания вуза с двумя друзьями уехал монахом в буддийский монастырь, где провел около года. На вопрос, почему все-таки уехал оттуда, ответ давал всегда уклончивый: «Не тот это буддизм, неправильно там все». Смысл такой, что не получил он там того духовного развития и тем более просветления, на которое рассчитывал, поэтому решил искать недостающее в другом месте. Сильно увлекался конспирологией, причем пытался максимально применять полученные знания на практике – везде ему виделись заговоры, любые сомнения окружающих начисто отвергал, везде и во всем был абсолютно категоричен. Был не против поговорить об искусстве, вплоть до того, чтобы обсудить некоторые картины Ван Гога или что-нибудь в этом роде.

Эдуард поначалу производил очень сильное впечатление на Володю, просто затмевая его своим интеллектом и познаниями тайн жизни, разговоры с ним занимали значительную часть рабочего дня и во многом определяли все его мысли того периода.

– Буддизм – это тебе не религия или слепая вера, это в первую очередь психология, – утверждал Эдуард.

– Подожди, есть четыре главные мировые религии – христианство, ислам, иудаизм и буддизм. Все они основаны на вере в бога, – не соглашался Володя.

– Нет, в буддизме нет идеи бога, там как раз объясняются глубинные мотивы поведения человека. Ты не спорь со мной, я долго жил в монастыре, поэтому знаю.

– Ну хорошо, и в чем тогда отличия? В Библии тоже объясняется поведение людей.

– Все религии – это профанация! Только в Гите и буддизме содержится истина, – безапелляционно, как отрезав, подводил итог Эдуард.

Такие разговоры велись между ними практически каждый день, когда выпадала свободная минута. От Эдуарда Владимир узнал и про буддизм, и про медитацию, и про жизнь в монастырях и еще много чего. От него он услышал необычное слово – «духовность». Затаенный смыл слова пробуждал в нем какие-то смутные и волнующие нотки, веяло глубиной и неким туманным спокойствием. В Эдуарде Владимир видел сильную незаурядную личность, прикоснувшуюся к тайнам познания, искал в нем подпитку своим исканиям и надеждам. И не находил. А несколько позже Владимир окончательно разочаровался в своем случайном духовном наставнике. Через много лет он понял причину – Эдуард в своих поисках духовного просветления выбрал путь не избавления от эго, а наоборот – его подпитки. Незаурядный ум, хорошее образование, жизнь в монастыре вознесли Эдуарда в собственных глазах почти на вершину духовной и социальной иерархии, он считал себя самым просвещенным человеком, по крайней мере, внутри этой организации и этого города, о чем неоднократно был не прочь намекнуть или даже сказать в открытую. А окружающие не видели в нем никаких сверхспособностей, и поэтому никакого намека на особое отношение не проявляли. Отсюда возникали большие и маленькие конфликты. Часто о других Эдуард выражался неуважительно, называл их невежественными и глупыми, причем по малейшему поводу, даже когда их интересы не пересекались. При этом ректор института терпеливо и с уважением относился к Эдуарду, полагая, что неординарные люди полезны в коллективе, несмотря на их конфликтность. Возможно, он был прав, и Эдуард сыграл некоторую роль в первоначальном становлении вуза в качестве легенды: выпускник юридического факультета МГУ, буддийский монах – это чего-то стоит.