– Нет, Софья Николаевна, мы пехота, инфантерия. Партизанский отряд, вы же знаете, под моим личным командованием. Задержались немного, пришлось догонять на пролётках. А мороз-то, какой! А? Снег под ногами скрипит. Ночь звёздная, а, значить, холодная. «И горели в небе звёзды, как глаза волков голодных».

– А вы поэт, Виктор Витальевич, – улыбнулась Софья.

– Так точно, прапорщик. Барышни, а что вы своими ножками, почему не в санях?

– Там же раненные.

– Так тем более. Согреете.

– Да как же мы туда полезем? Они же мужчины, а мы женщины.

«Офицерочки» были явно смущены.

– Так что из того? Кто же согреет мужчину, если не женщина?

– Мы не женщины, мы солдаты.

– Вас как-то не понять: то вы женщины, то вы солдаты.

– Мы к ним приляжем, а у них что-то зашевелиться в штанах, что тогда? – смеялись прапорщики.

Круглолицая сестра милосердия, правящая санями, обернулась и сказала:

– У кого зашевелиться – тот выживет, а у кого нет – тот не жилец.

– О! Ксения Васильевна? – удивился Зимин. – Вот уж не ожидал!

– Почему? – спросила сестра милосердия. – Где ещё быть сестре милосердия, если не в армии?

– У вас же вроде как «медовый месяц?»

– Правильно. Поэтому я и здесь: с мужем в одной колонне. Только он своим делом занимается, а я своим. По-моему всё правильно.

– А кто у вас муж? – спросила де Боде.

– Разрешите представить: Ксения Васильевна Чиж, – сказал Зимин.

– Чиж? – улыбнулась Софья. – Какая милая фамилия.

– В девичестве, – добавил Зимин, – а теперь жена генерала Деникина.

– Деда Антона? – удивилась Софья. – Такая молодая!

Ксения улыбнулась бестактности баронессы:

– А сколько вам лет, прапорщик?

– Двадцать один.

– А мне двадцать пять. А Антону Ивановичу – сорок шесть и, поверте, не такой он уж и старый.

– Извините, – засмущалась Софья.

– Ничего, – сказала Ксения.

– Господа офицеры! Вольно! Опекать господ прапорщиков! – приказал полковник Зимин. – И, кстати, Софья Николаевна, мне тридцать пять лет. Я не очень стар в ваших глазах?

– Ой, ладно вам, господин полковник. Вы же женат.

– Я помню.

– Сколько у вас в отряде человек? – спросила Софья, что бы переменить тему разговора.

– Двадцать восемь, вместе со мной. А что?

– Так. И опять мы вместе. Как в Москве, как под Ряжской.

– Да, а в Москве могли бы победить, если бы полковник Рябцев с большевиками не разговоры разговаривал, а просто бы всех расстрелял тогда, в ночь на 28 октября прошлого года.

В голосе полковника слышалась досада.

– Ничего, ещё наверстаем, – убеждённо сказала баронесса де Боде.

– Дай то Бог.

– А вы сомневаетесь, Виктор Витальевич? – обернулась Ксения Деникина.

– У большевиков людей больше. За ними идут. Они обещают всё! Землю, заводы, национальным окраинам – автономию. Выползли они в июле неизвестно откуда, а в октябре уже власть в свои руки взяли. Все думали, что месяца на два, а они уж четвёртый месяц держаться.

Полковник тяжело вздохнул и продолжил:

– А мы что можем предложить? Старую жизнь? Но даже среди нас не все хотят вернуть старую жизнь. Кто-то хочет царя, а кто-то – нет. Да что говорить: Корнилов лично арестовывал царя и всю царскую семью! А большевики что народ просит, то и обещают. Вот, кстати, интересно, в Замоскворечье фабрика по производству телефонных аппаратов, чем сейчас занимается? Кому сейчас нужны телефонные аппараты! Фабрика в руках рабочих! И что дальше? Телефонные аппараты на хлеб не поменяешь, крестьянам они точно не нужны.

– Настроение у вас какое-то не боевое, полковник Зимин, – сказала Ксения.

– А откуда ему взяться боевому? Боеприпасов нет, народ против нас! Только что – «Наше дело правое!» да «С нами Бог!»

– Хотя бы! И народ скоро поймёт – кто такие большевики! Вот мой Антон Иванович сын крепостного крестьянина, а Корнилов сын казака-землепашца. А у большевиков? Ленин – дворянин, а остальные иудейского вероисповедания. Какое они имеют отношение к русским крестьянам и рабочим?

– Да причём здесь это? Власти они хотят! Власти! Вы бы сказали мужу, Ксения Васильевна, пусть они с Алексеевым и Корниловым лозунг какой-нибудь придумают, программу действий какую-нибудь.

– Так программа действий есть. На Кубани вместе с Кубанской Радой объединить юг России в одно государство, Сибирь подключить. Набраться сил и скинуть большевиков.

– А Кубанская Рада спит и видит, как стать опять Россией?

– Штатом Российской Федерации. Так Алексеев говорил.

– А почему вы тогда воюете, если в победу не верите? – спросила Софья.

– Во-первых, присягал Отечеству, а присягают один раз, Софья Николаевна. А во-вторых, я рыцарь! А рыцарь всегда на стороне слабых и гонимых.

– Шутите, Виктор Витальевич.

– Разумеется, прапорщик.

– Но на данный момент, мы действительно слабы и гонимы, – вздохнула Ксения Деникина. – И наши командиры больше сейчас волнуются, как армию накормить. А вдруг казаки продукты не будут нам продавать?

– Как так?

– Да просто. Мой-то Иваныч в детстве наголодался, к голоду привычен, да и Корнилов тоже. А остальные-то как?

– А остальные с голодом в окопах познакомились, – ответил Зимин, – не об этом надо думать.

– А о чём?

– Как русский народ образумить. Сбили его большевики с пути истинного.

До Аксайской станицы чуть больше версты. На дороге встречает квартирьер, докладывает Корнилову:

– Атаман и старики станичные сказали, что держат нейтралитет и нас решили не пускать в станицу.

– Чёрте что твориться! – разозлился Корнилов. – Казаки! Стыдно даже, что принадлежу к этому сословию! Иван Павлович, – обратился он к генерал-майору Романовскому, – вы, как начальник штаба, и вы, всё-таки местный, с Луганска, съездите в станицу, разберитесь.

– Есть, – козырнул Романовский, нашёл сани, развернул их в сторону станицы и сказал Деникину:

– Антон Иванович, поехали со мной, как будущий заместитель главнокомандующего, поговорим с этими трусливыми идиотами.

Деникин согласился, подумав, что мокрым ногам лучше быть в санях, чем на снегу.

За ним верхом поскакали ординарцы.

Атаман Аксайской станицы сидел в своём курене, на втором этаже в зале на лавке в углу под образами. Керосиновая лампа под низким потолком. Вокруг него за столом расположились станичные старики и прочие уважаемые в станице люди. Генералам предложили два табурета с дальнего от атамана торца стола. Они сели, винтовки между ног.

– Так чего вы боитесь, станичники? – начал Романовский.

– Так неизвестности, – честно сказал атаман. – Вот если бы вы наступали. То мы бы с радостью. А большевики, кто их знает, что за люди.

– Потому и отступаем, что вы нам не помогаете, – заметил Деникин.

– А вы, извините, господин, кто будете?

– Заместитель главнокомандующего Добровольческой армии генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович.

– А обмундирование ваше где?

– В Батайске.

– Здесь не далеко.

– Да, но железная дорога в руках у большевиков. Думали, что от Батайска наше наступление начнётся. Туда и направили боеприпасы, армейское имущество и моё обмундирование с прочими вещами. Да вот не получилось.

– Так я и говорю: «Вы бы наступали, господа генералы!» Тогда бы мы вам помогли. А как же! А так вы уйдёте, красные придут. С меня спросят. Ещё, не дай Бог, безобразничать начнут.

– И часто они у вас безобразничают? – мрачно спросил Романовский.

– Бог миловал, но в других станицах, слышно, пошаливают.

Начались бессмысленные разговоры, станичники упёрлись: не хотели пускать белых. А белые генералы, давили, знали: у них там люди мёрзли.

На втором часу переговоров один из станичников вышел по нужде на баз и на обратном пути его остановил ординарец Романовского, разбитной казак Луганской станицы, которому надоело ждать в холодных сенях, и сказал:

– Долго чего-то вы там. Смотрите, дождётесь! Подойдёт Корнилов, он вас всех повесит, а станицу из орудий разнесёт.