Их приход невозможно предугадать. Они возникают яркими вспышками, и я жду их появления со стыдом и нетерпением. Невероятные по силе и накалу эмоций, они то дарят надежду, истязая сладким самообманом, то приносят минуты близости с любимым человеком, когда всё моё тело, ликуя, превращается в звенящий наслаждением оголённый нерв, то терзают жестокой безысходностью, и тогда, просыпаясь, мне больше не хочется жить.

Так случилось и сегодня ночью.

…Я нахожусь у подножия высокого холма, покрытого пучками пожухлой прошлогодней травы, подтаявшим, рыхлым снегом и мелкими острыми камнями. Наверху, скрестив руки на груди, стоит Северус. Такой, каким я запомнила его в последнюю встречу: отрешённый, молчаливый, равнодушный. Мне нужно, во что бы то ни стало нужно добраться до него и рассказать о своей любви. Объяснить, что я не мыслю без него своего существования. И тогда — я это точно знаю — в моей жизни всё обязательно изменится.

Сначала мне кажется, что подъём не такой крутой, и я сумею преодолеть его быстро, но не тут-то было! Босые ноги глубоко проваливаются в колючий снег. Камни заставляют меня раз за разом оступаться, падать, съезжать вниз по склону. И даже если мне удаётся сделать несколько шагов вперёд, Северус почему-то не становится ко мне ближе.

Тогда я опускаюсь на колени и начинаю ползти на четвереньках, помогая себе руками. Я не обращаю внимания на то, что моя одежда уже промокла насквозь и превратилась в разодранную в нескольких местах тряпку, что пальцы сводит от холода, а ладони исцарапаны до крови.

Неимоверными усилиями, делая рывок за рывком, мне всё-таки удаётся достичь небольшого уступа. Я поднимаю голову, встречаюсь взглядом с Северусом и радостно улыбаюсь, ожидая, что он вот-вот протянет руку и поможет забраться к нему наверх. Но он только наблюдает, и его будто забавляют мои упорные попытки преодолеть все препятствия, чтобы соединиться с ним.

Внезапно на его губах появляется издевательская усмешка, словно он готов расхохотаться над моими тщетными усилиями и глупыми надеждами. И в тот же самый миг я срываюсь, лечу вниз по склону, кувыркаясь через голову. Через несколько секунд я растягиваюсь у подножья холма, откуда и начинала свой злосчастный путь. Жалкая, грязная, растрёпанная, полубезумная, я раз за разом зову Северуса, умоляю его помочь, но на вершине уже никого нет…

— Мэри, я жду ответа, — вклинивается в моё сознание голос мужа. Требовательный, раздражённый. Лишний.

— Ты действительно хочешь это знать? Хорошо, я скажу тебе, — я чувствую себя безмерно усталой. — Это человек, которого я люблю. Давно, ещё со школы. Я всегда его любила.

Смысла лгать больше нет, хотя я прекрасно вижу, что своим признанием не только делаю больно Джеральду, но ещё, возможно, ставлю крест на будущей совместной жизни с ним.

— Вы… любовники? — после долгого молчания почти спокойно спрашивает он.

Я отрицательно мотаю головой.

— Между нами ничего не было, если ты об этом. И не будет.

— Значит, первая юношеская любовь?

Джеральд неуверенно улыбается. Кажется, он даже готов вздохнуть с облегчением — от того, что всё оказалось не так плохо, как он себе вообразил.

— Да. Первая. И единственная... Прости меня, Джерри.

Вот и всё. Я наконец-то сказала и сделала то, на что, наверное, нужно было решиться раньше.

В глазах Джеральда медленно проступает понимание. Он шокирован моими словами. Но более всего тем, что я совсем не пытаюсь изворачиваться, юлить и не хочу солгать даже тогда, когда он с распростёртыми объятиями готов принять мою ложь — ради самообмана и спасения хрупкого, ускользающего миража счастливой семьи.

Не зная, что ещё можно сказать или сделать в такой ситуации, он поднимается с кресла, устало распрямляется и выходит из комнаты.

* * *

02.05.1998. Госпиталь св. Мунго

…Погруженная в тягостные воспоминания, она чуть не пропустила момент, когда холодные пальцы неуловимо дрогнули в её ладони.

— Северус?..

В ответ — короткий хриплый вздох. Стон, впрочем, совершенно беспощадно подавленный.

— Больно?..

Левой рукой она осторожно погладила его висок, чувствуя тонкую ниточку лихорадочного пульса под пальцами. И внезапное видение далёкого осеннего дня, дня их общих воспоминаний, взорвалось в её сознании.

* * *

01.09.1971. Хогвартс

Мириады свечей, парящих над столами меж полом и высоким, сводчатым потолком, принявшим облик вечернего осеннего неба. Сотни взволнованных лиц…

Сухощавая высокая дама в зелёном, просившая называть себя «профессор Макгонагалл» выкликает первоклассников по списку.

— Абрахамс Агата!

Смуглая девочка с тремя десятками цветных заколок в мелких темных кудряшках взбирается на высокий табурет, выставленный у директорской трибуны, на всеобщее обозрение. Прямо на заколочки приземляется огромная остроконечная мятая шляпа в заплатах, сползает девочке на глаза. Мгновение тишины… И — каркающий, громогласный возглас, летящий, кажется, прямо из-под потолка:

— Равенкло!!!

— Поздравляю, Эгги! — Улыбается Макгонагалл, — вы попали к нашим славным умникам и умницам, ваш стол — справа, ваш декан — профессор Флитвик…

Эгги Абрахамс таращит лиловые глаза на усатого очкастого чудака с большими ушами за профессорским столом. Тот — почти одного роста с ней — встаёт на стул, чтобы его было всем видно, картинно кланяется своей новой ученице, взмахивает волшебной палочкой. Строгий чёрный галстучек на тонкой шее Эгги меняет цвет на лазоревый в сверкающую металлизированную полосочку. Справа дружно рукоплещет весь состав факультета Равенкло.

— Эйвери Мэттью!

Полноватый блондинчик шествует к трибуне смешной, натянутой походкой. Неуверенно взбирается на шаткий табурет. Закрывает глаза…

— Слизерин!!! — рокочет Шляпа.

Слева за длинным столом сдержанно и ритмично отбивают ладошами овацию школьники с зеленой отделкой мантий.

— Блэк Сириус!

Давешний нахальный кудрявый пацан, что цеплялся к нам с Лили в поезде, прежде чем шагнуть к табурету, громко шепчет:

— Спорнём на три кната, что попаду на Гриффиндор?..

— Попадешь… в пруд с гриндилоу, вверх тормашками! — сквозь зубы шёпотом ответствую я. И тут же опускаю глаза под жёстким взглядом профессора Макгонагалл.

Всего-то ничего пообщались, но как же мне успел осточертеть этот Блэк!!! Шляпа, однако, проявляет с его мнением удивительную солидарность и громко каркает, едва коснувшись буйной шевелюры нахала:

— Гриффиндор!!!

«Ладно, пруд пока откладывается… Но только на время, Сириус Блэк!»

— Боунс Арнольд!

Рослый, длинношеий мальчик, стриженный «под ноль», стискивает правой рукой спрятанный под мантией оберег. Решительно шагает вперед.

— Хаффлпафф! — после минутных раздумий выдыхает Шляпа.

Галстук Арни тут же меняет цвет на чёрный с золотом. Стриженый разочарован. Уши его алеют… Но над его факультетским столом уже летают восторженные возгласы, слышатся аплодисменты — и на пухлых телячьих губах парня расползается улыбка…

— Эванс Лили!

Ты незаметно стискиваешь мою руку под чёрной полой форменного плащика. Поднимаешь на меня глаза. Я чувствую, как дрожат твои колени, как под новенькой школьной формой отчаянно колотится твоё сердце. Когда ты делаешь первый шаг к злосчастному табурету, успеваю шепнуть:

— Не бойся!..

Профессор Макгонагалл опускает Шляпу на солнечное облако твоих волос.

— Гриффиндор!!! — и парящие свечи замирают под потускневшим искусственным небом. У меня перехватывает дыхание. Я слышу собственный голос:

— Не-ет…

Поджав губы, ты стягиваешь с головы Шляпу и отдаёшь учительнице. Шляпа шевелится, будто живая, что-то ворчит темной складкой суконного рта, шелестит заплатами…

— Иди же, Лили, тебя ждут твои друзья! — профессор Макгонагалл легонько подталкивает тебя к бушующему приветствиями столу Гриффиндора. Ты бежишь туда, но по пути внезапно останавливаешься и грустно смотришь мне в глаза…