В любом случае, у Гарри было чем заняться, хотя беспокойство ушло: он чувствовал себя вполне готовым и совершенно спокойным. Все должно быть хорошо.
Так и получилось. Комиссия — пожилой потрепанный дядька и две тетки учительского вида — погоняли его по устным вопросам и быстро проверили письменные работы. Сказали, что оценки пришлют ему в школу через десять дней, но на самом деле он молодец, и оценки ниже «Б» он не получит, так что он вполне может учиться в хорошей школе. «Как мама», — подумал Гарри и улыбнулся. Насчет хорошести школы, в которую он пойдет, у него были сомнения, но, по крайней мере, там должно быть интересно, оба его мозга были с этим согласны.
***
На следующий день после экзаменов миссис Бересфорд стало лучше. Миссис Кейн тоже отпустили врачи, и весь Клуб снова собрался в одной большой комнате. Магнитофоны и телевизор тоже были там, и они разбирали записи минута за минутой, секунду за секундой, целую неделю. Записи дополнялись собственными ощущениями. Теперь они знали о волшебниках много, очень много.
Они знали, что у Темного Лорда, убившего папу и маму Гарри, много имен, причем в детстве его, скорее всего, звали Томом. Судя по возрасту мистера Розье, он учился в школе лет пятьдесят назад, если, конечно, волшебники стареют так же быстро, как и обычные люди. Это значило, что Том родился еще до войны, и если бы они могли получить доступ к школьным архивам волшебников, они смогли бы узнать о нем еще больше — если у волшебников, разумеется, есть архивы. А искать там было что — мисс Стрит заметила, что, если Том не любит вспоминать свою молодость, скелетов в шкафу у него должно быть очень много.
Они согласились, что такие вот лорды могут иметь мерзкую привычку умирать не насовсем, причем, по-видимому, это было редкостью даже среди волшебников. Майор Бутройд успокоил Гарри: тот волшебник, что подчинил себе мистера МакФергюссона, согласно заключению авторитетных специалистов, умер по-настоящему, и если Гарри захочет, он может сам в этом убедиться. Не то чтобы Гарри горел желанием убеждаться — там, на лужайке, он старался не смотреть на мертвого злодея, так что он просто поверил майору на слово. Плюс выяснилось, что волшебники вполне могут умереть и от обычной пули. Это было хорошо во многих смыслах, а еще лучше — то, что друзья мистера Розье в Литтл-Уингинге так и не появились, а значит, тот действовал действительно один.
Они поняли также, что можно следить за людьми с помощью заколдованных предметов (впрочем, они об этом и так подозревали со времен истории со складом «Армии Спасения»), и что можно скрыть что-то, например дом, от обычных людей специальными чарами, и что существуют мантии-невидимки… А то, что Дамблдор нанимает на работу идиотов, они знали и так.
Разумеется, больше всего внимания они уделили тому, как мистер Розье контролировал Дерека: это было самым неприятным и самым опасным из того, что продемонстрировали волшебники. Да, старый шотландец смог сопротивляться — но, как сказал майор, вряд ли на это способны многие. Видимо, дело тут в силе характера и воли. МакФергюссон смог как минимум выиграть время, а вот смог бы он освободиться вообще, если бы не вмешалась миссис Бересфорд? И смог бы противостоять этому «Империо» кто-то другой? Разумеется, каждый подумал о себе, и это было невесело. Взрослые даже налили себе «шотландского успокоительного», а Гарри принесли колы.
Они изучили заклинания, которые использовали волшебники, тем более, что некоторые из них удалось снять на видео. Это было стирание памяти — «Обливиейт», разоружение — «Экспеллиармус» и то, которым одноглазый уничтожил камеру — «Редукто». Гарри отметил, что видео с двумя первыми ему не показали, движения были нарисованы на больших плакатах. Гарри повесил эти плакаты у себя в палате и перед сном водил вдоль линий барабанной палочкой, выкрикивая волшебные слова. Разумеется, ничего не получалось — ведь палочка, в отличие от слов, была не волшебной. Только один раз мальчику показалось, что бумажный лист с надписью «Экспеллиармус!» немного шелохнулся. Скорее всего, это показалось ему от усталости, потому что сразу после этого Гарри еле успел доплестись до кровати и тут же заснул.
Каждый день после обеда с Гарри занимались психологи — учили его прятать мысли. Он задумывал число, а врачи — те же самые, что занимались до этого с миссис Кейн — пытались его угадать. Гарри не очень понимал, как они это делают — но сначала у них это получалось почти всегда, но день ото дня он прятал ответ все дальше и дальше, и даже жужжащий аппарат, который называли умным словом «Полиграф», уже не помогал врачам. В конце они даже попросили разрешения сделать ему укол, чтобы проверить, насколько хорошо он научился прятать мысли.
Гарри согласился, но только при условии, что все три пожилых леди будут рядом с ним, а миссис Кейн вернут ее «Вальтер». Психологи сильно удивились, но Гарри объяснил, что если он доверит им колоть себя, им придется доверить миссис Кейн пистолет, и никак иначе. В конце концов они согласились.
Укол был не болючим, он просто вызывал легкость в голове и желание говорить, причем говорить много. Но он справился, потому что использовал секрет миссис Кейн. Он поселил в голове двух Гарри — веселого и грустного. И пока «Веселый Гарри» под действием лекарства разговаривал с психологами, «Грустный Гарри», который и запоминал числа, сидел глубоко внутри головы и ничего психологам рассказать не смог. Да и не хотел.
***
Еще через три дня майор Бутройд сказал, что можно возвращаться, потому что установленные в доме Аткинсов микрофоны и датчики показали, что все волшебники ушли, так ничего и не дождавшись. Еще он сказал, что Кингсли Шеклболт — здоровенный чернокожий дядька с серьгой в ухе, а Гестия Джоунс — очень симпатичная молодая женщина. И что оба одеваются довольно забавно, как, впрочем, это и принято у волшебников. Впрочем, по фотографиям, которые принес и показал всем майор, это и так было видно. Так или иначе, пора было ехать домой.
В результате утром четвертого дня Гарри и миссис Кейн сидели в карете «Скорой Помощи», которая должна была перевезти мальчика в другую больницу, где сейчас «лечилась» его так и не сожженная одежда и откуда его через несколько часов, уже переодетого обратно в нее, должен был забрать дядя Вернон.
— Миссис Кейн, — спросил Гарри, когда карета отъехала от больницы, — а почему майор не показал нам видео о Вас и Локхарте? Ведь оно точно есть, иначе откуда бы он узнал как надо двигать палочкой, чтобы разоружать и стирать память?
— Увы, малыш, — улыбнулась она, Гарри в последнее время уже не разбирал, кто перед ним — Шарлин или Саманта, — есть определенные правила. То, что может поставить под угрозу жизнь других людей, или, скажем, успех крупной операции, никогда не рассказывается и не показывается никому, кроме тех, кому это необходимо.
— То есть Вы завербовали Локхарта, — кивнул Гарри, — и это было на том видео?
— Я не скажу тебе ни «Да», ни «Нет», по обоим вопросам, — улыбнулась миссис Кейн.
— А почему он не показал, как Вы разговаривали с Дамблдором, уже потом?
— На самом деле, я с ним не разговаривала. И… Это очень личное. Я не хотела показывать это никому. Но тебе расскажу. Только расскажу. Понимаешь, когда я была на войне, я совершила одну ошибку. Я была на территории, занятой врагом, во Франции. И попалась наци.
— Немцам?
— На самом деле, французам — тем, что сотрудничали с немцами. Но да, потом они передали меня им. И у меня были… большие неприятности.
— Вас пытали?
— Да, малыш. Очень сильно. И… я не выдержала. Я рассказала тем, кто меня пытал, все, что знала. Я сопротивлялась, но боль оказалась сильнее меня. Из-за этого — из-за слабости, из-за предательства — погибло несколько людей. В том числе человек, которого я любила.
Миссис Кейн полезла в сумочку, достала тот самый мундштук, пачку сигарет и закурила. Водитель за глухой стеклянной перегородкой с неудовольствием глянул на нее в зеркало, но инструкции «не вмешиваться» были совершенно четкими. Глаза миссис Кейн были исполнены горя, но на этот раз они хотя бы были живыми.
