Надо взять себя в руки. Надо же, так раскисла, совсем расклеилась. Подумаешь, старая тетка бесится, что у нее сына уводят. В конце концов, ее тоже можно понять! Ведь она потеряла всех, всю свою семью, он один остался. Немудрено, что она трясется над ним!

А она, Ниточка, совсем уж до ручки дошла! Вот уж точно – крыша едет. Надо срочно брать себя в руки! И нечего в своей душе растить такую же ответную злобу! Она и в самом деле должна понять, должна проявить больше сочувствия. Ведь это его мать, и он любит ее. И она, Ниточка, тоже должна позаботиться о том, чтобы в семье был мир и покой. Рано или поздно женщина поймет, что ее ребенок вырос и не может больше быть пристегнут к маминой юбке. И еще она поймет, что никто не собирается ее бросать. Они будут ее навещать, и тогда когда наконец-то смогут переехать. И заботиться о ней будут, будут обязательно!

Но сейчас надо просто немножко от нее отдохнуть. Нельзя злиться на мать за то, что она слишком любит своего сына. Просто надо сделать перерыв. Побыть им с мужем только вдвоем, хоть пару недель. И сразу станет намного легче!

Ниточка автоматически погладила книжные листы. Она снова улыбалась. Она радовалась, что смогла успокоиться, прогнать это ужасное истерическое состояние. Мысль о том, что она поговорит с мужем и скоро уедет отсюда ее успокаивала. Муж ее поймет, обязательно поймет, должен понять. И вообще, в конце концов, иногда надо и исполнять капризы беременной женщины!

– Ах! – воскликнула свекровь. Клубок пушистой сиреневой шерсти, из которой она вязала, соскользнул с ее колен, и укатился под диван. – Вот я растяпа!

Она принялась тяжело подниматься.

– Сидите! – Ниточка вскочила. – Я достану.

– Куда ты, дочка! Еще чего не хватало. В твоем-то положении…

– В моем положении абсолютно ничего плохого не произойдет, если я достану клубок из-под дивана, – мягко возразила девушка, опускаясь на колени. Только что принятое твердое решение придало ей сил снова общаться со свекровью приветливо и ласково. Она заглянула под диван, клубок лежал совсем рядом. Ниточка взяла его, оперлась рукой о диван, чтобы подняться, другой осторожно придерживая живот… И почувствовала, что старческие пальцы крепко ухватили ее за волосы у затылка, прижимая к полу.

– Что? – растерялась она. – Что вы делаете?

– Ну что, дрянь? – голос женщины больше напоминал шипение. – Что, расслабилась? Страх потеряла? Решила, что тебе померещилось?

Свекровь сильно тянула ее за волосы, заставляя медленно поворачивать лицо в ее сторону.

– Отпустите меня! Вы что, совсем уже? – девушка запрокинула голову как можно дальше назад, старалась осторожно дотянуться руками до сжавших ее пальцев. Она и в самом деле боялась запрокидывать руки, напуганная рассказами о том, что от таких движений ребенок может перевернуться в животе.

– Я – совсем? Ах ты дрянь! – старуха тряхнула ее, да так, что Ниточка чуть не взвыла. В сухих старческих пальцах, сведенных судорогой ненависти, оказалось столько силы! – Ты мерзкая маленькая потаскушка! Девка вонючая! Думаешь, я не знаю, как ты моего сынка каждую ночь ублажаешь? Думаешь, не слышу оттуда, как ты стонешь, как последняя проститутка?

Ниточку бросило в жар при мысли о том, что старая карга каждую ночь подслушивала. Появилось мерзкое чувство, что ее пустили голой по улице. Почему-то особенно отвратительно было именно от того, что говорила эта бабка.

– Мерзота ты! Тварь! Думаешь, он мать на тебя променяет? Думаешь, принесешь ему в подоле, так и все, меня побоку? А вот хрен тебе собачий! Ты его не получишь!

В этот момент она окончательно развернула Ниточку к себе и та разглядела ее лицо. Оно, это лицо, было дикое. Не человеческое. И на этом, сведенном злобой лице страшно пылали совершенно больные глаза.

– Отпустите меня! – девушка отчаянно рванулась, но злобные пальцы держали очень крепко. Затрещали волосы, она вскрикнула от боли, но не смогла даже пошевелить головой. Из глаз сами собой покатились непрошенные слезы.

– Плачь, гадина, плачь. Рыдай, тварь, хоть тебе это и не поможет! Я тебя не пожалею. Ведь ты меня не жалеешь, гадина! Пришла, чтобы забрать его у меня. А у меня только он один и есть! И я тебе его не отдам!

Девушка снова отчаянно рванулась, и снова без толку.

– Ах, ты еще рыпаешься, дуреха? Замри, я сказала! – с этими словами пожилая женщина схватила спицу и нацелила ее девушке прямо в глаз. Ниточка забилась, задергалась, но старуха держала ее так крепко, с такой силой, на которую способны только совершенно невменяемые люди. Девушка зажмурилась, и с ужасом ощутила, как острый кончик спицы прижался к веку.

– Дура ты! – упивалась свекровь. – Дура! Тебе надо было бежать отсюда еще после моего первого предупреждения. Я ведь ясно тебе сказала – ты его не получишь! А ты осталась! Ты решила тягаться со мной! Со мной! С его матерью! Но нет… Нет! Не удастся тебе это! Слышишь? Не удастся… Вот проткну тебе глаз сейчас, и посмотрим, будет ли он любить такое пугало… Такое лихо одноглазое!!!

Девушка последним отчаянным рывком подалась назад и в сторону, кое-как увернувшись от острой спицы. Свекровь потеряла равновесие, и с воплем повалилась на колени. Пока она, выкрикивая совсем уж непотребные вещи, кряхтя и причитая, поднималась, девушка, не помня себя от ужаса, побежала в сени.

Одним движением скинула тапочки, сунула ноги в босоножки, даже не пытаясь их застегнуть. Схватила висевшую на крючке сумку, и с вешалки первый попавшийся плащ, и выскочила на улицу.

Сначала просто бежала, плача, не разбирая дороги. Потом у нее слетела босоножка, и она с ходу наступила на какой-то острый обломок. Нестерпимая боль ударила в ногу, Ниточка рухнула на колени, и разрыдалась, судорожно прижимая к себе впопыхах схваченные вещи.

***

Спустя некоторое время ей удалось немного успокоиться. Она осторожно встала – из распоротой пятки капала кровь. Морщась, надела упавшую босоножку, застегнула. Попробовала. Неприятно, конечно, но идти можно.

Она осмотрелась, куда это ее занесло. Оказалось, что в панике она убежала в самую дальнюю и старую часть дачного поселка. Домики здесь были совсем ветхие, сюда мало кто приезжал. Вокруг стояла тишина, лишь в отдалении кто-то стучал топором, да звенел где-то сигнал велосипеда. Неудивительно, что никто к ней не подошел.

Кое-как, утирая постоянно набегающие слезы и придерживая разболевшийся живот, она побрела к станции. Она встретит мужа. Она все ему расскажет. Она больше никогда ни за что не останется наедине с этой полоумной!

Ниточка зябко повела плечами. Потом вспомнила, что у нее в руках есть одежда. Это оказался плащ мужа. Он был ей совсем велик, и свисал с плеч, зато надежно укутал ее, даже несмотря на то, что она уже заметно выросла. От плаща шел такой родной запах, его запах… Ниточка улыбнулась. Потерлась щекой о воротник. Они справятся с этим. Вместе они справятся.

Она добралась до станции, и тихо присела на лавочку. Ей было плохо, подташнивало, очень хотелось лечь в постель. Девушка чувствовала себя смертельно уставшей, разбитой и больной. И все-таки она терпеливо ждала мужа.

Ей повезло. Ждать пришлось недолго, всего через сорок минут он сошел с электрички. Такой родной, такой любимый! Он совершенно не ожидал ее здесь увидеть, и поэтому чуть не прошел мимо, ей пришлось его окликнуть.

– Ниточка? – поразился он. Лицо озарилось улыбкой, которую тут же словно стерли, когда он получше ее разглядел. – О господи, милая, что с тобой? Что случилось? Почему ты здесь? Где мама?

– Андрей, послушай… – она хотела ему все рассказать! Хотела! Но при слове «мама» в горле сам собой возник комок, а потом вырвалось рыдание. Слезы брызнули из глаз.

– Ниточка, малышка, ты что? Что случилось? Что-то с мамой? – он совершенно растерялся. Усадил ее на лавочку, обнял, принялся гладить. Но девушку била дрожь, из горла вырывались только рыдания, когда она пыталась хоть что-то сказать.

Она поняла, что просто не может, ну физически не может сейчас все ему объяснять. У нее самой не укладывалось это в голове! Ей было плохо, очень плохо. И еще она совершенно точно знала, что не вернется на эту проклятую дачу!