— Много лет здравствовать, Иван Быкович! Прими меня в товарищи.
— Да ты кто такой?
— Я, батюшка, звездочет.
— Ну, уж на это я не горазд; будь моим товарищем.
Принял четвертого, просится пятый старичок.
— Прах вас возьми! Куды мне с вами деваться? Сказывай скорей: что умеешь?
— Я, батюшка, умею ершом плавать.
— Ну, милости просим!
Вот приехали они за царицей-золотые кудри. Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там давно сведали, что Иван Быкович будет, и целых три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива, удивляется и спрашивает:
— Что б это значило?
— Это все для тебя наготовлено.
— Фу, пропасть! Да мне столько в целый год не съесть, не выпить.
Тут вспомнил Иван Быкович про своих товарищей и стал вызывать:
— Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас пить-есть разумеет?
Отзываются Объедало да Опивало:
— Мы, батюшка! Наше дело ребячье.
— А ну, принимайтесь за работу!
Подбежал один старичок, начал хлеб поедать: разом в рот кидает не то что караваями, а целыми возами. Все приел и ну кричать:
— Мало хлеба; давайте еще!
Подбежал другой старичок, начал пиво-вино пить, все выпил и бочки на закуску одну за другой проглотил.
— Мало, — кричит, — подавайте еще!
Засуетилась прислуга; бросилась к царице с докладом, что ни хлеба, ни вина недостало.
А царица-золотые кудри приказала вести Ивана Быковича в баню париться. Та баня топилась три месяца и так накалена была, что за пять верст нельзя было подойти к ней. Стали звать Ивана Быковича в баню париться; он увидал, что от бани огнем пышет, и говорит:
— Что вы, с ума сошли? Да я сгорю там!
Тут ему вспомнилось:
— Ведь со мной товарищи есть! Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас умеет в бане париться?
Подбежал старичок:
— Я, батюшка! Мое дело ребячье.
Живо вскочил в баню, в угол дунул, в другой плюнул — вся баня остыла, в углах снег лежит.
— Ох, батюшки, замерз, топите еще три года! — кричит старик что есть мочи.
Бросилась прислуга с докладом, что баня совсем замерзла, а Иван Быкович стал требовать, чтоб ему царицу-золотые кудри выдали. Царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала.
Вот плывут они день и другой; вдруг ей сделалось грустно, тяжко — ударила себя в грудь, оборотилась звездой и улетела на небо.
— Ну, — говорит Иван Быкович, — совсем пропала! — Потом вспомнил: — Ах, ведь у меня есть товарищи. Эй, старички-молодцы! Кто из вас звездочет?
— Я, батюшка! Мое дело ребячье, — отвечал старик, ударился оземь, сделался сам звездою, полетел на небо и стал считать звезды; одну нашел лишнюю и ну толкать ее! Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась царицею-золотые кудри.
Опять едут день, едут другой; нашла на царицу грусть-тоска, ударила себя в грудь, оборотилась щукою и поплыла в море. «Ну, теперь пропала!» — думает Иван Быкович, да вспомнил про последнего старичка и стал его спрашивать:
— Ты, что ль, горазд ершом плавать?
— Я, батюшка, мое дело ребячье! — ударился оземь, оборотился ершом, поплыл в море за щукою и давай ее под бока колоть. Щука выскочила на корабль и опять сделалась царицею-золотые кудри.
Тут старички с Иваном Быковичем распростились, по своим домам пустились; а он поехал к чудо-юдову отцу.
Приехал к нему с царицею-золотые кудри; тот позвал двенадцать могучих богатырей, велел принести вилы железные и поднять ему брови и ресницы черные. Глянул на царицу и говорит:
— Ай да Ванюша! Молодец! Теперь я тебя прощу, на белый свет отпущу.
— Нет, погоди, — отвечает Иван Быкович, — не подумавши сказал!
— А что?
— Да у меня приготовлена яма глубокая, через яму лежит жердочка: кто по жердочке пройдет, тот за себя и царицу возьмет.
— Ладно, Ванюшка! Ступай ты наперед.
Иван Быкович пошел по жердочке, а царица-золотые кудри про себя говорит:
«Легче пуху лебединого пройди!»
Иван Быкович прошел — и жердочка не прогнулась; а старый старик пошел — только на середину ступил, так и полетел в яму.
Иван Быкович взял царицу-золотые кудри и воротился домой; скоро они обвенчались и задали пир на весь мир. Иван Быкович сидит за столом да своим братьям похваляется:
— Хоть долго воевал, да молодую жену достал! А вы, братцы, садитесь-ка на печи да гложите кирпичи!
На том пиру и я был, мед-вино пил, по усам текло, да в рот не попало; тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту же лоханку помоча. Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать.
КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кощей Бессмертный.
Старший сын и просит у отца благословенье искать мать. Отец благословил; он уехал и без вести пропал.
Средний сын пождал-пождал, тоже выпросился у отца, уехал — и тот без вести пропал.
Малый сын, Иван-царевич, говорит отцу:
— Батюшка! Благословляй меня искать матушку.
Он не пускает, говорит:
— Тех нет братьев, да и ты уедешь, я с кручины умру!
— Нет, батюшка, благословишь — поеду и не благословишь — поеду.
Отец благословил.
Иван-царевич пошел выбирать себе коня, на которого руку положит, тот и падет; не мог выбрать себе коня, идет дорогой по городу, повесил голову. Неоткуда взялась старуха, спрашивает:
— Что, Иван-царевич, повесил голову?
— Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлепну — мокренько будет.
Старуха обежала другим переулком, идет навстречу, говорит:
— Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову?
Он и думает: «Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли чем она?»
И говорит ей:
— Вот, бабушка, не могу найти себе доброго коня.
— Дурашка, мучишься, а старухе не кучишься[6]! — отвечает старуха. — Пойдем со мной.
Привела его к горе, указала место:
— Скапывай эту землю.
Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках; замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошел под землю: тут прикован на двенадцати цепях богатырский конь; он, видно, услышал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал.
Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, надел на коня узду, черкасское седло, дал старухе денег и сказал:
— Благословляй и прощай, бабушка!
Сам сел и поехал.
Долго ездил, наконец доехал до горы; пребольшущая гора, крутая, взъехать на нее никак нельзя. Тут и братья его ездят возле горы; поздоровались, поехали вместе; доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: «Кто этот камень бросит на гору, тому и ход будет».
Старшие братья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил на гору — и тотчас в горе показалась лестница.
Он оставил коня, наточил из мизинца в стакан крови, подает братьям и говорит:
— Ежели в стакане кровь почернеет, не ждите меня: значит, я умру!
Простился и пошел. Зашел на гору; чего он не насмотрелся! Всяки тут леса, всяки ягоды, всяки птицы!
Долго шел Иван-царевич, дошел до дому: огромный дом! В нем жила царская дочь, утащенная Кощеем Бессмертным.
Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не видит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон, кричит ему:
