Книга будет разделена не хронологически, а тематически и будет представлять собой сборник статей на актуальные вопросы тогдашней истории, разделенные по нескольким большим группам – а в конце я подведу итог.

Приятного чтения.

Когда Михаил Зыгарь ставит во главу угла своей книги общество, когда он описывает историю начала ХХ века как историю общества, он не задается вопросом, а что такое общество в принципе, и что такое общество в России. А стоило бы задаться.

Итак, общество.

Вопрос, а что же такое общество – серьёзнее, чем кажется, и общепринятого ответа на него нет до сих пор. У России – сложный, отличный от европейского исторический путь – потому и общество в России – не то же самое, что общество в Европе. Да и в Европе, наверное, единого определения общества нет. В Великобритании, наверное, общество – это те, кто имеет полные политические права, пошло это от Магны Карты, великой Хартии вольностей. То есть, сначала обществом были только феодалы, у которых были права, потом произошла революция, потом реставрация – и права постепенно получили все подданные.

Во Франции историческая траектория была немного другой, и это было связано с революцией, но не только. Во Франции – исторически была сильна прослойка независимых интеллектуалов, которые собственно, к революции страну и привели. Потому во Франции понятие «общество» видимо более элитарно и включает в себя не всех, кто имеет политические права…

Теперь про Россию.

В России вопрос общества еще сложнее. Петр I сломил историческую тенденцию развития России; и с тех самых пор обществом начали считаться те, кто принял европейские правила поведения, одет по-европейски, отдыхает в Европе – короче говоря, является европейцем. Таких было немного, потому что жить по-европейски было элементарно дорого. Таким образом, в России начали зарождаться фактически два народа. Наверху – европейские русские. Внизу – не европейские русские, те, какими они были и сто, и двести, и, наверное, пятьсот лет тому назад.

Отмечу – ситуация это была не уникальная, она скорее была характерной для Европы. Феодалы ощущали свое родство скорее друг с другом, чем с крестьянами, которые живут рядом с их замками и платят им. Примерный процент «европейского народа» был у нас такой же как в Европе, даже, наверное, и ниже. Вопрос был скорее во взаимоотношениях власти и европейского народа, нежели европейского и русского народа.

Династия Романовых имела необычную для Европы легитимность. Это был боярский род, поставленный на власть в результате восстания простого народа против иноземных (польских) захватчиков. Проблема была в том, что польские захватчики в глазах Европы были как раз легитимными, королевич Владислав имел благословение от Папы Римского стать русским королем. Романовы – благословения от Папы не только не имели, но и находились в остром конфликте с Папой и всей Римской Католической церковью.

Более того, Романовых поставили на власть и не феодалы, как в европейских странах. Потому – Романовы, как и Рюриковичи до них – позиционировали себя как цари простого народа, что в Европе было, по меньшей мере, странно. Русские «феодалы» были не более чем слугами царя, может только более приближенными. Более того – русские цари сами выбирали себе слуг, и Романовым охотно служили самые разные люди. Бежавшие от революционной смуты французские аристократы, прусские и прибалтийские дворяне, был даже американец, который стал адмиралом. При Александре II фактически соправителем стал армянин, князь Лорис-Меликов. Подобная ситуация была по меркам Европы необычна – там господствовал принцип «вассал моего вассала не мой вассал», то есть каждый феодал был для своих подданных как бы королем, и король Франции никогда не провозгласил бы себя «королем французских виланов».

Нельзя сказать, что русские элиты не имели совсем власти над монархом – одно «Гвардейское столетие» чего стоит. Но в том-то и суть, что переворот – это событие чрезвычайное. Никакой же СИСТЕМЫ, в которой монарх бы зависел от элит, неважно, европейских или антиевропейских – в России так и не сложилось, равно как и монарх никогда не производил свою власть иначе как от простого народа. Русским аристократам тоже стоило хорошенько подумать, прежде чем что-то делать против монарха – восстания Разина, потом и Пугачева многим «вправили мозги». Даже 1917 год показал, что в сознании простого крестьянина легитимность государства выстраивается «от монарха». И если шибко умные генералы и депутаты монарха скинули – то и государства больше нет и обязательств тоже никаких нет. Гуляй, Вася.

То есть, если русские аристократы задумывали что-то сделать с монархом – то они сразу понимали, что простой народ может их всех на осинах развесить. Так что лучше, может, и не надо…

XIX век отметился одним неудачным переворотом, и на том история российских переворотов взяла паузу до злополучного 1917 года. А в России общее улучшение условий жизни, рост экономики, рост городов – постепенно начал порождать куда более многочисленное сословие «европейских русских». Которым старая аристократия не могла передать какие-то уникальные права и привилегии, потому что их не имела. А еще – эти европейские русские и денег то особо не имели. У них было образование – но было ли оно востребовано?

И вот мы снова встаем перед вопросом: если проблематика России конца XIX – начала ХХ века была связана с конфликтом государства и общества – то что мы понимаем под «обществом»?

Встречал, например, такое определение: общество – это совокупность тех, кто производит какой-либо интеллектуальный продукт. Простите, но это – интеллигенция. Да и позвольте – что значит «интеллектуальный продукт»? Судья или чиновник – производят интеллектуальный продукт? А сам Государь Император – производит интеллектуальный продукт? То есть, мы можем включить Государя в состав общества? Всех интеллигентов при этом перекосило. В особенности тех, чей интеллектуальный продукт редактор, не читая, отправляет в корзину, и кто даже собственной женой не управляет.

По факту где-то в середине XIX века в России образовалась прослойка интеллектуалов, которая попыталась присвоить себе монопольное право быть обществом и говорить от имени общества, хотя никто ей такого права не давал. И эта прослойка – была строго оппозиционной, и одним из признаков принадлежности к ней – была оппозиционность. То есть, если ты не был оппозиционером, ты не был и обществом… как то так.

Я попробую дать собственное определение общества. Общество – это совокупность тех. кто готов действовать не только и не столько в личных интересах – сколько в интересах общества в целом. И тем самым – отречением от личного, постановкой личного на второе место – они приобретают право от имени общества говорить.

Но это не отменяет того факта, что значительная часть русского общества в описываемый период – действительно была оппозиционной.

В этой книге я буду говорить про последние годы Империи много плохого. Я люблю Империю, но говорю это плохое, потому что это уроки, которые мы должны выучить и не допустить повторения. И я говорю правду. Но это – не вся правда. Правда заключается еще и в том, что за все время существования России – такие темпы экономического роста, какой имел место при Николае II – были достигнуты еще трижды – при Сталине до войны, при послевоенном развитии, и при Путине в 2000–2008 году. Что характерно – при всех проблемах поздней Империи, при всех допущенных ошибках, в том числе и в экономике – экономика при Николае II быстро росла, как росло и благосостояние людей. И достигнуто это было без рабского труда заключенных ГУЛАГа и заново обращенного в рабство колхозного крестьянства. При Николае II – последний из крестьян был свободным человеком, пусть он это иногда и сам не осознавал и не ценил. Что ж, когда приехал опер на раскулачку – спохватились, да поздно.