Нужно сказать, что это он меня подзуживал всё это время на общение с этим профессиональным мучителем, уверяя, что «игра стоит свеч!». Сам Валерка нашёл в моей пьесе какие-то тайные смыслы, которые мне самой были неведомы, и собирался превратить её в «мистическую феерию, которая взорвёт подмостки самых престижных театров». Самое смешное, что я в это верила! Мне было лестно и дико любопытно. Нас с ним сближала одна ярко выраженная черта — склонность к фантазиям, которые порой полностью затмевали собой реальность.

Спустя какое-то время лиса-продюсер предложит мне избавиться от Валеры, как от «лузера», тянущего меня на дно, и «поиграть в мистификацию», а именно — передать авторство моих пьес моей собственной дочери, четырнадцатилетнему подростку. «Это должно выстрелить», — сказал он, — «особенно пикантно будут выглядеть эротические сцены». Я ответила, что от его предложения будет в восторге только один человек — моя дочь (представив себе при этом выражение лица моего малолетнего деспота, услышавшего такое предложение), и отказалась от его услуг.

Здесь, поскольку в этом повествовании речь, в какой-то степени, идёт о выкрутасах судьбы, я не могу удержаться, чтобы не рассказать историю «лузера» Валеры. Её неожиданный финал изменит всю его жизнь.

— Жизнью человека управляет случай, — любил говорить Валера. — Но хотелось бы знать, кто управляет случаем! — И договорился.

Несколько лет назад Валера написал пьесу. Тогда у него ещё не было своей компании, и он пытался продать текст «на сторону», надеясь на минимальную материальную компенсацию. Он влез в долги и заплатил профессиональному переводчику, чтобы иметь текст на хорошем французском.

В течение какого-то времени он стучался во все двери, пытаясь добиться, чтобы его пьесу хотя бы прочли. Он посылал десятки экземпляров текста по разным адресам, в агентства и лично на имена режиссёров и продюсеров, выуженных им в театральных обозрениях. Всё было бесполезно. Никто не читал. Он не принадлежал к «допущенным», не имел ни имени, ни связей в этом, насквозь семейно-блатном, культурном французском «мильё», и поэтому не имел никаких шансов.

Прошло два года. Однажды, в своей, ставшей уже привычной депрессии, валяясь с банкой пива на продавленном диване в снимаемой им убогой квартирке, он, от полной безнадёги развлекался заппингом, то есть бессмысленно переключал каналы своего старенького, подаренного кем-то телевизора. И неожиданно напал на какой-то дурацкий фильм. Здесь ему показалось, что у него начались галлюцинации — он понял вдруг что смотрит свою историю в исполнении каких-то второстепенных артистов в очередном низкопробном телефильме. Он не мог поверить своим глазам. Дождавшись финальных титров, он убедился, что его имени нигде упомянуто не было.

И он понял, что его элементарно «кинули».

Раскинув мозгами, он также понял, что может подать на авторов фильма в суд и выиграть кое-какие деньги. Фильм был явно малобюджетным, но тем не менее ему могло кое-что перепасть.

По зрелому размышлению он понял, что ему нужен хороший адвокат, чтобы тягаться с адвокатами компании, выпустившей фильм, но хороший адвокат стоит дорого, а денег нет даже для того, чтобы заплатить за первое «рандеву».

Он понял, что и здесь шансы его стремятся к нулю, но всё-таки позвонил одному приятелю, тот, в свою очередь, позвонил своему приятелю — просто так, чтобы рассказать историю.

Через неделю ему позвонил человек, представился адвокатом и, убедившись, что текст пьесы был зарегистрирован во французском авторском обществе на Валерино имя, предложил свои услуги в качестве защитника его интересов. Здесь нужно отметить, что адвокаты, специализирующиеся на профессиональных сварах между «культурными объектами», откликаются гораздо резвее профессионалов от искусства как такового. Валера признался в своих «финансовых затруднениях» и адвокат, очевидно уже готовый к такому признанию, согласился вести дело бесплатно, за 50 % от вырученного гонорара, в случае выигранного процесса. Валера понял, что это грабёж среди бела дня, но так как других предложений у него не было и не предвиделось, согласился.

Процесс против кинокомпании был начат и тянулся уже почти год, когда выяснилось ещё одно непредвиденное обстоятельство. В тот день, когда Валера, валяясь на своём продавленном диване, совершенно случайно нажал в нужный момент на нужную кнопку на пульте своего телевизора, он был не один, кто совершил это бессмысленное действие.

В этот же самый день и примерно в ту же минуту, в отеле «Ритц», что на Вандомской площади, в своих шикарных апартаментах «Коко Шанель», раскинувшись на атласных подушках королевских размеров кровати, тот же самый жест на своём пульте «Банг&Олуфсен» совершила некая голливудская звезда мировой величины. И внимание его привлекла эта незатейливая второстепенная «продакшн».

Он вдруг увидел в ней «Историю» с большой буквы, из тех, что, по слухам между авторами-любителями, ищут в Голливуде все, начиная от Сильвестра Сталлоне и кончая Спилбергом. Он, видимо, сразу понял, что наняв профессиональных голливудских скрип-райттеров и крепкого режиссёра, из этого материала можно сварганить нечто внушительное.

Через неделю его адвокаты (высокооплачевыемые) подписали договор с компанией, укравшей Валеркину пьесу и выпустившей свой суррогат.

Ровно через год после этого события состоялась мировая премьера кинобоевика с бюджетом в несколько сотен миллионов долларов.

Теперь дело приняло совершенно новый оборот. И Валеркин адвокат, учуяв своим высокопрофессиональным носом лакомую добычу, накинулся на это выгодное дельце с удесятерённой энергией.

Валере кто-то справедливо посоветовал пересмотреть условия контракта, так как речь шла уже о новом, в десятки раз большем деле, и, соответственно, на кону была уже совершенно другая сумма. Они сошлись на 30 % адвокату, с покрытием остальных расходов за Валеркин счёт.

Три месяца назад дело было выиграно в первом слушании. Но кинокомпания, которой в случае окончательного проигрыша и выплаты Валере требуемой суммы (включая бессовестную продажу прав Голливуду), грозило разорение, подала, естественно, на аппеляцию, наняв целую команду высокопрофессиональных адвокатов против одного Валеркиного.

Дело грозило затянуться на многие месяцы, а, может, и годы. И Валера, нюхнув волшебного дыма эфемерных миллионов, продолжал пребывать в бедности и зависимости.

Забегая вперёд, скажу, что дело было всё-таки окончательно выиграно в последней инстанции через шесть месяцев Валеркиным, как оказалось, очень ловким, адвокатом.

Валере, сидевшему к тому моменту почти в долговой яме, достался чистый куш в пару миллионов. В день объявления решения он так переволновался, что прямо из зала суда его, в предынфарктном состоянии, отправили в больницу. Его можно понять. О подобных деньгах он не мог и мечтать, даже если бы ему, каким-то чудом, удалось продать права на свою пьесу напрямую самому Спилбергу.

Но всё кончилось хорошо. Он выжил. Расплатился с долгами, купил себе квартиру в Маре, а остальные деньги вложил в собственную театральную компанию. И тут он пустился во все тяжкие. Имея в обычной жизни абсолютно невинный вид, в стенах собственного театра он превращался в абсолютного разбойника — норовил наголо обрить заслуженных артистов, снять штаны с пожилых мастеров сцены, изуродовать макияжем красивых актрис, вытащить на сцену для «нужд» спектакля какую-нибудь несовместимую живность (петуха и какую-нибудь дворовую псину, например) и заставить их гоняться друг за другом и так далее. Однажды, в процессе постановки пьесы он, по каким-то своим «мистическим» соображениям, целый месяц (февраль) проходил босиком. Деньги, свалившиеся ему на голову, стали постепенно таять в неокупаемых постановках. Но пыл его не охладевал.

В данный момент повествования, после очередного унизительнейшего свидания с нашим монстром-продюссером, я в сердцах, в который уже раз, сказала Валере (который готов был, в его тогдашнем положении, терпеть что угодно, надеясь на результат) и себе, что оно было последним. Моё терпение лопнуло!