Арсений сказал, что насколько ему известно, нет. «Если только моя любовь к ней не является таким излучением», — подумал он при этом.

— Значит должна быть какая-то другая причина для такой резкой вспышки. Лейкемия в такой острой форме — не такое уж распространенное явление. Эта болезнь может развиваться достаточно долго.

— Но какая? Может быть, солнце?

— Не могу знать. Причина может быть как внешней, так и внутренней. Я знаю пациентку всего три дня.

— Но что же делать? Что в таких случаях делают?

— Пересадка костного мозга. Срочная.

— Ради бога! Возьмите мой. Сделайте это немедленно.

— Всё не так просто, молодой человек. А в её случае всё осложняется и довольно редкой группой крови, отрицательным резусом. Количество потенциальных доноров очень ограничено. У нас, в Англии, на них огромная очередь. И не забывайте, это ведь не просто переливание крови, это целая операция. Двойная. Надо, чтобы донор согласился лечь на операционный стол, рядом с больным.

— Но откуда вы знаете? Вдруг подойдёт моя? — Арсений был уверен, что у них с Никой должна быть одна группа крови, какой бы редкой она ни была.

— Это было бы мистическим совпадением, в которые я не очень верю. Мы, конечно же, сделаем вам анализ крови, но очень рассчитывать не советую. Если бы у вас была именно эта редкая группа, вы, несомненно, были бы в курсе. Вы знаете вашу группу крови?

— Точно нет, но кажется нулевая.

— Вот видите. Это значит, что у вас, в отличии от неё, одна из самых распространённых.

— Но, что же делать? — беспомощно взмолился Арсений.

— Насколько я понимаю, мадам является французской подданной?

— Да, у неё французский паспорт.

— Ну вот! Значит у неё там есть история болезни. Лечащий врач, наконец. Все её данные имеются в общей компьютерной базе данных, а это значит, что возможность найти подходящего донора там намного выше. Я уже не говорю, что не будучи официально вашей женой, она не подпадает под вашу страховку и своей здесь у неё тоже нет. Вы знаете, сколько стоят сутки пребывания в нашем госпитале? А операция по пересадке? А длительное лечение и постоянное наблюдение? Это может разорить даже очень богатого человека.

Арсения охватила паника. Ещё вчера, ну неделю назад, он был безоблачно счастлив. Мир не может рухнуть вот так, в одночасье. Какой рак? Откуда? Это всегда было про других. А теперь это случилось с ним (у него с самого начала было ощущение, что болен именно он, а не Ника и теперь этот страшный диагноз поставлен ему). За что это наказание? Им, которые только начали жить?

Нике показывать свои панические настроения он не имел права. Он знал, что её поставили в известность. Она, как ни странно, восприняла это гораздо спокойней, чем он. Так, как если бы ожидала чего-то в этом роде.

— Значит надо вернуться в Париж, — сказала она трезво, — там найдут донора, сделают пересадку, и я выздоровею. Я тебе обещаю поправиться. Я сильная. А французская медицина ещё сильнее. Это известно.

— Ты знала, что у тебя… ммм… странная… редкая кровь?

— Знала. Когда после аварии мне понадобилось переливание крови во время операции, оказалось, что мою формулу найти очень не просто.

— А где тебе делали операцию?

— В госпитале у моего мужа, который тогда ещё моим мужем не был.

— И он нашёл нужную кровь?

— Нашёл. Свою. Но потом ему стало её так жалко, что он решил на мне жениться. Чтобы на будущее у каждого из нас было по собственному донору.

— Ты шутишь?

— Нет. У нас с ним действительно одна и та же, редкая, группа крови. Мы с ним взаимно-потенциальные доноры.

— Но у него нет лейкемии? Или, может, он со своей кровью передал тебе раковые клетки?

— Нет. Он бы об этом знал. И потом это было пятнадцать лет назад.

— Ты думаешь, я могу ему позвонить? Как врачу?

— Безусловно. Я могу позвонить ему сама.

— Нет. Это должен сделать я.

Вернувшись домой, Арсений сразу же позвонил Робину. Он достаточно сумбурно пересказал ему разговор с врачом и сказал, что всё теперь зависит от него, как от донора. Робин попросил у него координаты и телефон госпиталя, где лежала Ника и обещал перезвонить.

Он перезвонил через час и сказал, что в Париже, в госпитале, где он работает, для Ники готова палата в отделении онкологии и перевезти её нужно немедленно.

Через день они были уже в Париже. Через неделю состоялась первая операция.

Ника и Робин лежали в одном операционном блоке, оба под общей анестезией и прямая пересадка длилась больше двух часов. Потом, не зная деталей их частной жизни, их как мужа и жену положили в одну реанимационную палату. Там их и навещал Арсений. «У меня неожиданное прибавление в семействе», — пытался шутить он.

Первое, что сказала проснувшаяся от наркоза Ника, была фраза, что если только её болезнь может вот так свести вместе самых любимых её людей, она не имеет ничего против оставаться больной всю оставшуюся жизнь. Робин сказал, что он, конечно же, к её услугам, но ему было бы гораздо спокойней, если бы эти услуги больше не понадобились.

Его уже через сутки выписали. Нику же оставили на неопределённое время, чтобы понять, как её организм прореагирует на это вмешательство, не будет ли отторжения. Прошла ещё одна неделя. Снова были сделаны все анализы, теперь уже по более глубокой схеме. На этот раз Арсения пригласил к себе в кабинет Робин. Он был, как всегда, прохладно-вежлив, спокоен, но говорил с Арсением участливым тоном, как лечащий врач говорит с близкими своих пациентов.

— Пересадка прошла относительно удачно, — сказал он.

— Почему относительно?

— Потому что это только первый этап. Я бы даже сказал: временная мера.

— Нужно искать новых доноров?

— Нет. Существуют новые методики лечения. Она может быть своим собственным донором.

— Разве это возможно? Но… ведь…

— Попытаюсь вам объяснить… мм… доходчиво. Берётся «забор» её собственной костно-мозговой жидкости. Она обрабатывается специальным образом, радиооблучением, химическим воздействием, так, что поражённые клетки уничтожаются, а здоровые заставляют размножаться. И по истечении определённого времени эта новая оздоровлённая субстанция пересаживается ей обратно. В промежутке между двумя операциями ей должна быть сделана радио или химиотерапия, это уж как решат специалисты. Таким образом не только не возникает никакого отторжения, но эта новая оздоровлённая субстанция должна вытеснить собой поражённую. Я доходчиво объясняю?

— Вполне. Значит, есть надежда на выздоровление?

— Надежда есть всегда. Медицина — это не математика, здесь всё просчитать невозможно. Мы, врачи, — не боги. Но зато можно рассчитывать на какие-то собственные, порой неожиданные ресурсы организма.

— Понятно, — сказал Арсений. — А я? Могу я что-то сделать?

Между ними вдруг повисло молчание. Довольно напряжённое. Как топор в воздухе, который неминуемо должен упасть на чью-то голову.

— Для вас у меня есть ещё одна новость, — наконец обрушил топор Робин, при этом вид у него был достаточно смущённым. — Мне сообщили её по ошибке… так как я всё ещё считаюсь её законным мужем…

— Это… что?…

— Она беременна. Срок около девяти недель.

— Что?!.. — Арсению показалось, что он ослышался и в тот же момент он понял, что нельзя ослышаться с такими подробностями. — Но… но это невозможно. У неё не может быть детей. — Он понимал, как по-идиотски это звучит в данной ситуации — перед лицом её мужа, с которым она прожила пятнадцать лет и который к тому же был врачом. Он опустил голову и закрыл лицо руками.

— Мы тоже так думали, — сказал Робин спокойно. — У неё были серьёзные гормональные проблемы и мы, в силу обстоятельств, решили не настаивать.

Мозг Арсения отказывался понимать. Какие «обстоятельства»? Кто это «мы»? Он настолько считал Нику уже частью себя, что отказывался понимать, что она когда-то могла быть «частью» другого мужчины, с которым у неё могли или не могли быть дети.