– Всем образованным русским оно близко и понятно, – вмешался в разговор Антуан Модюи, только сегодня введенный своим другом в дом Шарло, но уже чувствовавший себя здесь вполне свободно. – Русские дворяне воспитаны на французской культуре, ибо своей у них нет и никогда не было.

– Извини меня, Тони, но мне кажется, ты не прав. – Огюст оторвался от скромного созерцания пальчиков мадемуазель Шарло, лежавших на краю стола, поставил свой бокал и поднял глаза к порозовевшему от шампанского лицу Антуана. – Я не видел России, не знаю ее, но у меня есть возражения против твоих слов.

– То есть? – поднял брови Антуан.

– Не могу судить, есть ли в России литература, например, я русского языка не знаю (но и ты не знаешь его!), а вот архитектура, если уж на то пошло, была у них и до преобразования России императором Петром. Я видел альбомы и зарисовки некоторых путешественников. Они произвели на меня неотразимое впечатление. Храмы Москвы, Киева и… (о Боже, как его?) Владимира, если правильно произношу, – все они интересны, они, по-моему, талантливо задуманы и выстроены, хотя никто даже толком и не знает, кто их строил. То была предтеча нынешнего великого взлета России, ее приобщение к Византии стало началом грядущего приобщения к Европе.

– Возможно, и с этим я не буду спорить. – Модюи слушал друга с некоторым удивлением. – Но, Огюст, согласись, что Россию нынешнюю сделали мы. Да ведь столицу России, блистательный Санкт-Петербург, от начала до конца строили и строят немцы, итальянцы и французы. Французы больше всех. О какой же своей архитектуре могут они говорить?

– Нет, это не так! – еще решительнее возразил Монферран. – Прежде и я так думал, но мне недавно показали несколько графических листов… Оказывается, в Петербурге построен недавно великолепный собор, Казанский, кажется, да? И его строил русский архитектор. Но вот фамилию его мне не выговорить.

– Во-ро-ни-хин, – по складам произнес Модюи. – Знаю я этого выскочку, имел счастье видеть. Да, он не лишен таланта. Но, во-первых, он учился во Франции, а во-вторых, собор его, если уж так, – маленькая копия собора Святого Петра в Риме.

– Позволь, это неправда! – распалившись, вскричал Огюст, даже не замечая восторженного взгляда, которым в это время сжигала его Люси Шарло. – Я видел изображение петербургского собора, и я с тобой не согласен: условное сходство абсолютно ничего не значит, а объем, пропорции, вся архитектоника там самостоятельны, я же разбираюсь в этом не хуже тебя! Считать этот собор копией – значит ни черта не видеть!

– Позвольте, позвольте! – наконец вторгся в спор приятелей хозяин дома. – Это уже слишком. Мало того что вы кидаетесь словечками, нам вовсе не понятными, любезные господа, – словечками вроде «архитектоника» и тому подобное, так вы еще и ругаться тут начали. Я вам запрещаю – здесь дамы…

Оба молодых человека, опомнившись, извинились перед хозяйкой и Люси и, разумеется, получили прощение.

– Надо же! – Мадемуазель Люси нежно и стыдливо улыбнулась Монферрану. – Как мсье Огюст отстаивает Россию… Будто у него там есть друзья…

– Нет, дело не в том! – Мсье Шарло загадочно улыбнулся. – Однако я чувствую, что пришла пора мне кое о чем вам рассказать, не то вижу, никто из вас ничего не знает. Кажется, даже мсье Модюи.

– А что я должен знать? – Антуан удивленно посмотрел сначала на хозяина, потом на внезапно покрасневшего Огюста. – В чем дело-то?

И так как Огюст молчал, почему-то все сильнее краснея, то мсье Пьер Шарло фамильярно хлопнул его по плечу и проговорил:

– Дорогие мои, три дня тому назад произошло событие удивительное, и я вам о нем хочу рассказать. Мы только что пили за здоровье русского императора, так вот о нем и пойдет речь…

– Об императоре Александре?! – Мадам Шарло даже выронила из рук вилку с кусочком рыбы. – Вы что-то узнали, дорогой, интересное о нем?! О, расскажите поскорее!

– Его величество русский император, – улыбаясь, продолжал Пьер Шарло, – третьего дня прогуливался по Люксембургскому саду в обществе князя Талейрана[17], графа Витроля[18] и еще кого-то из своей свиты. Вдруг его величеству сообщают, что к нему просит быть допущенным некий молодой человек. Император, этот отважный витязь, отринув мысль о возможном заговоре, помня, что взял Париж в честном сражении, и не веря в коварство французов, разрешает допустить к своей персоне этого незнакомца. И перед ним появляется никому не известный молодой парижанин, белокурый и кудрявый, как Эндимион…[19]

– И курносый, как Силен![20] – вставил Огюст, от смеха закрывая лицо руками и продолжая краснеть до совершенно пунцового цвета.

– Бог мой, так это были вы?! – вскричала пораженная Люси, так и подскакивая на своем стуле. – Вы видели его?!

– Да подожди же, дочка, не прерывай меня! – грозно сверкнул глазами хозяин дома. – Дайте мне договорить. И вы, мсье, раз уж сразу не рассказали всего сами, теперь помолчите.

– Да вы-то откуда это знаете, а? – жалобно спросил Монферран.

– Я знаю все! – величественно изрек хозяин. – И будет вам мешать мне. Итак, император видит перед собою незнакомца и на груди его замечает, к некоторому своему недоумению, орден Почетного легиона. Кстати, он и сейчас на нем. Огюст, для чего такой вызов? Зачем вы его носите?

Молодой человек довольно резко повернулся к своему предполагаемому тестю и не менее резко проговорил:

– Этого ордена никто еще не упразднил. И думаю, никто не упразднит. Я имею право его носить и буду носить, и это – мое дело!

– О, Огюст! – в один голос с великим восторгом прошептали обе дамы.

– Но зачем тебя понесло к русскому императору, да еще с крестом Почетного легиона? – спросил Модюи, поморщившись, ибо слова товарища показались ему слишком пылкими и возвышенными, этого он уже не понимал.

– Я вам все расскажу, слушайте же! – возмущенно возопил мсье Шарло, кажется не обиженный словами Монферрана и недовольный лишь тем, что ему не давали говорить. – Словом, русский император оценил смелость нашего друга и улыбнулся ему. Тогда незнакомец поклонился и сказал его величеству, что он – простой француз, парижский архитектор, что ему известно об интересе его величества к искусству и что он недавно подготовил несколько проектов, которые, возможно, могут вызвать интерес великого императора, а потому он (и тут наш герой наконец себя называет!), потому он смеет преподнести в дар его величеству альбом своих проектов. Ну и преподносит сей альбом с низким поклоном. Император принимает подарок, весьма приветливо говорит с дерзким гостем (ну согласитесь же, что такой поступок все же дерзость!) и обещает в ближайшие дни сообщить свое мнение о даровании парижского Аполлодора[21].

– И вам уже известно, что он затем сообщил дерзкому гостю? – спросил Монферран, улыбнувшись млеющей от восторга Люси.

– Как?! – Хозяин даже схватился рукой за сердце. – Вы уже получили ответ?

– Император Александр тебе ответил?! – вскричал, вскакивая со своего места, Модюи.

– Ответил сегодня утром, – не меняя тона, очень негромко, но с тайным торжеством сказал Огюст. – Вот, извольте, раз уж речь об этом зашла.

И, вытащив из нагрудного кармана, над которым вызывающе покачивался его орден, узкий белый конверт с изображенным в уголке двуглавым орлом, молодой человек положил его перед Шарло, однако Антуан, в волнении позабыв всякие приличия, подхватил его первым и, вытащив из конверта лист тонкой ароматной бумаги, вслух прочитал дрожащим от напряжения голосом: