– Йо-хо-хо, на пирата, говоришь? – посмеялся он, взявшись за бороду.

– Да, на какого-то знаменитого пирата. Я помню его лицо. Ты – вылитый он. Только вот имени вспомнить не могу.

– Я твое лицо тоже где-то видел, – наигранно проведя по усам, задумался бармен. – Точно тебе говорю, видел. Да, я вчера тебя видел, – сказал он, рассмеявшись.

– Все-таки, угашенный, – взяв первый бокал в руки, сказал я тихо.

– Ну а если честно, у тебя тотемное лицо, парень, – протягивая мне второй и третий бокал, совершенно спокойно сказал он.

– Тотемное? – я ответил ему улыбкой, взял бокалы и, не дождавшись ответа, пошел к столику.

Когда я подошел к столу и поставил напитки, единственный человек, чьего имени я еще не знал, спросил:

– Что за бармен? О чем болтали?

– Да так, ни о чем. Он сказал что-то про тотемное лицо и… – я посмотрел на своего собеседника и понял, о чем говорил бармен. Это был тот, второй человек в группе после Влады, чьего лица я еще не видел в этой жизни. Обрадовавшись, я ляпнул. – Осторожней, дядя, этот бармен – пират!

И он посмеялся. Посмеялся так, как если бы тоже заметил это сходство. Покручивая свой бокал, он, сквозь смех, сказал:

– Да, я тоже заметил. Это Боннет, кажется. Стив Боннет.

– Точно! – мы одобрительно друг на друга посмотрели и представились друг другу. Его звали Витей. – Только вот не Стив, а Стид. Стид Боннет из Black Flag.

– Да, – восторженно протянул Витя. – Тоже читал эти истории?

Это был второй человек с «тотемным лицом».

Через некоторое время мне позвонила мама. Пьян я еще не был, поэтому вышел на улицу и ответил.

– Здравствуй, сынок, – ее голос звучал спокойно и ласково. Так же ласково она спросила: – Как ты там?

– Привет, мамуль, – мой голос звучал пьяно, как бы я ни старался этого скрыть. – Я хорошо. Мы с ребятами сидим в баре. Решили, вот, с одногруппниками зайти, отметить немного.

– Понятно, – ласка сменилась скрытой тревогой. – Это вы хорошо придумали. Ну, и как тебе группа? Успел уже со всем познакомиться? Как там Матвей? Не слишком вял? А …

– Так, мам, подожди. Слишком много вопросов за раз, – я бродил вокруг от одного угла квартала к другому. – Да, познакомиться успели, ребята обычные, конечно, но все равно классные. Ну, и парочка необычных есть. Такие, знаешь, с загадкой как будто в глазах. Интересные ребята. Думаю, в них что-то есть. А Матвей… Матвей нормально. Живчиком.

– Ну, так это же здорово, раз с загадкой. Вам с ними еще сколько учиться… – она перевела дыхание. Слышно было, как она улыбнулась. – Впереди еще столько всего будет. Я даже завидую тебе сейчас. Еще твой дедушка говорил, что студенческие годы – лучшие годы. Будут, конечно, не хуже. Первые дети, первые квартиры, семья, кризисы, но это все не то. Студенческое – то, в общем. Дальше – хуже, словом, – она снова улыбнулась и замолчала.

– Да, я помню эти слова. Ты уже говорила мне, – я улыбнулся ей в ответ. – Я соскучился по тебе. Даже по твоим наставлениям. Хочется признать, что они не так уж и плохи были.

– Ого, даже по моим наставлениям? – рассмеялась она. – И много же ты уже выпил, а?

– Нет, мам, ты чего? Так, бокал пива. И то не весь.

– Ну, ладно тебе. В любом случае, не налегай – пузо появится.

– Да, мам, я помню-помню… Знаешь, пожалуй, лучше без наставлений.

Она лишь посмеялась мне в трубку. Добрый материнский смех. Ни один смех на свете не улыбнет тебя так, как ее.

– Но я очень тебя люблю, – добавил я напоследок. – Пожелай мне доброй ночи, и я пойду.

– И я тебя, милый мой. Конечно, иди. Доброй ночи, – она уже убрала телефон от уха, когда вспомнила о своем материнском долге. – Да, и вы в общагу-то собираетесь вообще? Время-то позднее уже.

– Да, мам, конечно собираемся, – естественно, я забыл о времени. – Мы уже собираемся. Я напишу тебе из комнаты, часа через… пол, ладно?

– Ладно, – и снова улыбка. – Доброй ночи, сынок.

Мы потерялись во времени и не знали, успеваем ли в общагу до комендантского часа. Нам хотелось продолжать – и мы продолжали. Стопка за стопкой, стакан за стаканом нас уносило из бара. Помещение стало расплываться и, в один момент, превратилось в мольберт, на котором каждый рисовал что-нибудь свое. Друг друга мы пока не знали, но выпитый алкоголь насыщал нас, позволяя нам раскрываться все глубже и глубже. Каждый мог быть каждым или никем вообще. Мы рисовали себя в глазах окружающих и были свободны в выборе красок.

Один из ребят рассказал мне, как сильно ему хотелось бы стать политиком. Не одним из тех проходимцев, притворявшихся людьми, а человеком, не потерявшим добро и любовь к людям. Он мечтал изменить в мире хоть что-нибудь. Любую пошлую, по его представлениям, деталь человечества. Я понимал его в этом, но мои грани пошлости были куда более размытым, нежели его. Он хотел просто помогать людям и выбрал лично свой путь, дарующий ему, по итогу пройденных испытаний, возможность влиять на мир. Но правда в том, что у каждого есть такие мысли. И мысли эти должны созревать в действия. Поэтому я был особенно рад, когда услышал от него подобное:

– Забавно, как сильно может звучать человек, не заинтересованный во внушении своей правды, – едва не показавшись мне трезвым, сказал Никита. – Ты сейчас стоишь передо мной, куришь и просто говоришь со мной. То есть, говоришь со мной. Просто… – трезвым он мне уже не казался. – То есть я хочу сказать, что ты вкладываешься в слова не только своей головой, но и сердцем. Ты по-настоящему слушал меня… Я всего лишь сказал тебе, что хотел бы стать кем-то важным в этой жизни, а ты начал говорить мне все эти вещи. Вещи, так нужные мне, чтобы быть тем, кем я хочу быть, а не мечтать собой стать. Я только что понял, что это не просто желания идейного подростка, а настоящая цель!

– Это не просто цель, мой друг. Это способно поглотить тебя всего! Это может избавить тебя от смерти, тем самым сохранив или улучшив жизни миллионам других людей. Ты будешь способен не просто влиять, но звучать в чьей-то голове. Кто-то будет тебя слушать, верить, а потом получать обещанное. Ты сможешь быть лучше остальных в этом деле – я это вижу. Они, конечно, будут пытаться задавить тебя. Возможно, даже задавят… Но я просто хотел сказать тебе, что вижу в тебе. А если что-то видишь – нельзя промолчать.

Мы уже возвращались в бар, когда он спросил, отойдя слегка от нашего обсуждения:

– Слушай, а ты-то чего бы хотел?

– Я? – открывая ему дверь, улыбнулся я. – Писать. Хочется писать.

Он лишь рассмеялся.

– Так пойдем поссым. Чего такого-то?

Я рассмеялся в ответ.

– Пошли-пошли. Только в разные кабинеты, госдумовец.

Как только я зашел внутрь, меня тут же выпихали обратно на улицу. То были Влада и какая-то странная парочка. Стрельнув тому, из парочки, я предложил угостить Владу – она отказалась. Повторив процедуру со второй дамой, я достал себе и подкурил от зажигалки Влады. Они уже достали каждая свою и миленько беседовали о какой-то чуши.

Мы стояли: они в обнимку, а мы неловко. Разговор никак не завязывался, несмотря на их девичий треп. Но в один момент подул легкий ветерок и так мягко пролетел между нами с Владой, что мы посмотрели друг на друга и решили сблизиться, чтобы ветер обдувал нас двоих вместе. Мы потянулись друг к другу и обнялись. Ветерок стал обдувать нас так же мягко, но теперь еще сильней. Мы лишь улыбались, а разговор все так же не клеился.

Через некоторое время те двое ушли, оставив нас наедине.

– Это так странно, – сказала она.

– И мне, – прошептал я.

– То есть мы знакомы меньше трех часов, а мне уже хочется тебя обнимать. – она смотрела мне в глаза, слегка отпрянув. – Почему мне хочется обнимать тебя?

– Потому же, почему и мне хочется обнимать тебя, – сказал я так же тихо и поцеловал ее.

Мне не хотелось говорить ей этой фразы. Я даже не знаю, почему сказал ее. Эта девушка навевала во мне что-то приятное, вызывала интерес и жажду, но внутри ее я ничего не видел такого, что заставило бы такое говорить искренне. Вот только сказать такое означало завоевать ее поцелуй – чего я и хотел. Сорвавшись с цепи родительской будки, я стал направо и налево бросать подобные фразы. Что в разговоре с юным политиком я говорил с пафосом и демагогией, что с Владой улыбался и слышал все эти «ветерки» в голове. Также ветрено я с ней и говорил. Другое дело, что, если через десять лет я услышу его имя в новостях, это будет значить, что все мои слова – правда, и что все не зря.