После того отправились мы в деревню, в которой старшиною был родной брат моего убийцы. Тут г. Стюарт имел предосторожность спрятать меня опять. Жители призваны были один за другим; им роздали табаку. Но все розыскания опять остались тщетны. Наконец меня показали, и сказано было старшине, что мой убийца был родной его брат. Он потупил голову, и отказался отвечать на вопросы белых людей. Но мы узнали от других индийцев, что жена моя с дочерьми останавливалисъ е этой деревне на пути своем к Дождевому Озеру.
Мы тотчас туда отправились и нашли их задержанных в конторе. Подозрение тамошних купцов было возбуждено их беспокойством и ужасом, также и моим отсутствием. Коль скоро меня завидели, старуха убежала в лес; но купцы послали за нею погоню; ее поймали и привели.
Гг. Стюарт и Грант предоставили мне самому произвести приговор над женою, явно виновной в покушении на мою жизнь. Они объявили ее преступление равным злодейству Ом-чу-гвут-она и достойным смерти или всякой другой казни. Но я потребовал, чтобы ее только прогнали из конторы без запасов и запретили б туда являться. Она была мать моих детей: я не хотел, чтоб она была повешена или забита до смерти (как предлагали мне купцы); но вид ее становился мне несносен: по просьбе моей, ее прогнали без наказания.
Дочери сказали, что в ту минуту, как упал я без чувств на камень, они, почитая меня мертвым и повинуясь приказанию матери, пустились в обратный путь и предались бегству. В некотором расстоянии от островка, где я лежал, старуха причалила к кустарнику, спрятала там мое платье и после долгого перехода скрылась в лесу; но потом, размыслив, что лучше бы сделала, если б присвоила себе мою собственность, воротилась. Тогда-то услышал я крики дочерей, сопровождавших старуху, которая подбирала мое платье на берегу…]
М-р Стьюарт оставил меня у фактории на Рейни-Лейк, поручив заботам Симона Мак-Джилливрея (сын человека, некогда занимавшего влиятельное положение в «Северо-Западной компании»). Тот выделил мне небольшую комнату, где дочери готовили для меня еду и перевязывали раны. Я был очень слаб, рука страшно распухла, и время от времени из раны выходили осколки кости. Я находился в фактории уже 28 дней, когда туда прибыл офицер пограничных войск Соединенных Штатов майор Делафилд. Услышав о моих приключениях, майор предложил доставить меня в Маккинак в своем каноэ. Я с удовольствием принял бы его предложение, но был еще слишком слаб для такого длительного плавания. Делафилд и сам понял, что я еще не могу путешествовать, но, уезжая, оставил мне много хороших продуктов: два фунта чая, сахар и другую еду, а также палатку и одежду.
Через два дня мне удалось вытащить из руки оленью жилу, которая была привязана к пуле. Она была зеленого цвета, 5 дюймов в длину и толщиной с палец. Ом-чу-гвут-он, стреляя в меня, зарядил ружье двумя пулями. Одна из них пролетела близко от моей головы.
Тотчас после отъезда майора Делафилда отношение Мак-Джилливрея ко мне резко изменилось к худшему. Только из страха перед офицером он уделял мне какое-то внимание. Когда же тот уехал, он начал осыпать меня руганью и оскорблениями и под конец вышвырнул из дома. Но несколько французов сжалились надо мной, раздобыли шесты и ночью тайком от Мак-Джилливрея поставили мне палатку. Благодаря великодушию майора Делафилда у меня был достаточный запас всего необходимого, а дочери все еще оставались со мной, хотя Мак-Джнлливрей неоднократно грозил прогнать их. Даже после того, как я покинул форт, он продолжал меня преследовать и дошел до того, что разлучил с дочерьми, которых хотел заставить спать в мужском бараке. Но дочери оттуда убежали и скрылись в доме одного старого француза, тестя Мак-Джилливрея, с которым успели подружиться раньше.
Прошло уже 43 дня со времени моего приезда в факторию, и мне приходилось очень тяжко, так как я был лишен всякой помощи со стороны дочерей. Вдруг в моей палатке неожиданно появился мой старый друг м-р Брус. Вместе с несколькими другими белыми он сопровождал майора Лонга, возвращавшегося с озера Виннипег. Брус полагал, что этот офицер согласится вызволить моих дочерей из рук Мак-Джилливрея и даже перевезти их в Маккинак.
Едва держась на ногах, я все же трижды поздним вечером наведывался в лагерь майора Лонга. И каждый раз майор говорил мне, что его каноэ перегружены и что он ничего не может для меня сделать. Но потом, узнав более подробно мою историю, он как будто больше заинтересовался мною. Когда же я показал ему бумаги, полученные от губернатора Кларка и других лиц, он назвал меня глупцом за то, что не сделал этого раньше. Ведь майор принял меня за одного из тех никчемных белых, которые из-за лени и пороков убегают в леса, чтобы жениться там на индианках. Но теперь, поняв, кто я, он обещал мне помочь. Захватив с собою нескольких человек, майор сам отправился в факторию, чтобы найти моих дочерей. Он намеревался уехать на следующее утро после своего прибытия, но, посвятив почти всю ночь моим делам, решил задержаться в этом месте еще на один день, принимая все меры к розыску моих детей.
Но как мы ни старались разузнать что-нибудь в самой фактории и ее окрестностях, это ни к чему не привело; мы только пришли к убеждению, что из-за козней Мак-Джилливрея и семьи его тестя мои дети попали в руки Кау-бини-туш-квау-нау, старейшины нашей деревни в Ме-нау-цхе-тау-науне. Итак, мне пришлось отказаться от надежды забрать детей в этом году. В том отчаянном положении, в котором я находился, у меня осталось одно желание: добраться до Маккинака, чтобы спокойно провести зиму с белыми и с моими младшими детьми.
Я знал, что м-р Мак-Джилливрей, как почти все купцы «Северо-Западной компании», плохо относился ко мне, помня, что я был на стороне лорда Селкирка и принимал участие в захвате фактории на реке Ред-Ривер. Я понимал также, что мои своеобразные отношения с индейцами не позволят мне получить разрешение на пребывание в факториях той или другой компании или даже поблизости от них. Ведь я был тяжело ранен одним из индейцев и, согласно их обычаям, должен был отомстить своему обидчику или одному из членов его рода. По крайней мере индейцы этого от меня ждали, и, если бы стало известно, что я нахожусь в фактории одной из торговых компаний, вряд ли кто-нибудь из индейцев рискнул бы ее посетить.
Все эти соображения побудили меня принять любезное предложение майора Лонга и отправиться с ним в Соединенные Штаты в одном из его каноэ. Но не прошло и двух часов, как я убедился, что в таком состоянии не смогу выдержать столь длительного и тяжелого пути. Майор также это понял и, доверив заботу обо мне одному торговому служащему, отправил обратно в форт.
Зная, что двери фактории «Северо-Западной компании» для меня закрыты, я обратился к своим прежним хозяевам из «Американской пушной компания». Молодой м-р Девенпорт, управлявший в то время факторией, тотчас внял моим просьбам и предоставил мне комнату. Но так как на этой стороне реки с продовольствием было плохо, заботу о моем пропитании взял на себя Д-р Мак-Лофлин из «Северо-Западной компании», сменивший тем временем м-ра Мак-Джилливрея. Он ежедневно присылал продукты не только для меня, но и для м-ра Девенпорта и его жены.
Я прожил там совсем недолго, как явился м-р Кот, сменивший м-ра Девенпорта. Войдя ко мне в комнату и увидев меня в постели, он бросил только: «Вот что, всю эту кашу ты заварил только ради самого себя». Вечером он велел подать мне ужин, а на следующее утро выгнал из фактории. Но этого ему было мало. Он запретил мне не только жить в фактории, но и появляться на территории Штатов. Ни мои мольбы, на уговоры д-ра Мак-Лофлина не помогли.
Учитывая мое безвыходное положение, доктор решил впустить меня на британскую территорию и взял на себя заботы о моем пропитании и уходе за мной. Между тем он хорошо знал, что этот великодушный поступок повредит его зимней торговле. К началу зимы мои раны немного зажили, и я мог иногда охотиться, держа ружье в левой руке. Но за несколько дней до нового года, отправившись вечером за водой, я поскользнулся на льду и упал. Этот несчастный случай привел не только ко вторичному перелому руки на старом месте, но и к повреждению ключицы.
