Он пожал плечами.

– Каждый дрочит как он хочет.

– Да, только ты смотришь, как кто-то дрочит без рук. Как в детстве, когда катаешься на велосипеде. Мама, смотри, я без рук.

– Не, мне больше нравится, когда нет ног.

– Удивительный ты мальчик, Дима. Играешь музыку, вписываешь собак на тусовки, дрочишь на безногих людей.

Я тут же вспомнила про своего однорукого поклонника, и внутри что-то рефлекторно сжалось в испуге. Он же мог оказаться здесь так же случайно, как и половина гостей.

– Ну да, – усмехнулся он. – Эти руки не для скуки.

К нам подошел общий знакомый-незнакомый. Точнее, таких людей я называю «призрачный гонщик». Загадочный парень, который непонятно каким образом оказывается на всех вечеринках, хотя его никто не зовет. Все, что делают призрачные гонщики на тусовках, – бродят. Не пьют, не разговаривают, не сидят в телефоне. Просто бродят, будто NPC[9] из видеоигры. Странный пацан в очках, который выглядит так, словно установит тебе «1С: бухгалтерию». И встречаю я его чаще, чем собственного отца. В принципе, как и с отцом, мы просто обмениваемся с ним кивками, да и все.

Тусовкой заражаешься как вирусом. Помню, как год назад, когда я впервые встретила эту веселую толпу на улице, подумала, что быть в такой тусовке означает устаканиться в Москве. Вжиться в нее, вплестись корнями.

Переехав в Москву – правильнее будет сказать «сбежав», – я пошла по шаблонному сценарию и устроилась работать в кофейню.

Иногда я искренне скучаю по тому периоду своей жизни, потому что тогда все напоминало идиотский фильм. Я отпахивала смену в дешевой забегаловке на Арбате, варя кофе всем подряд вместе с армянской подружкой Даной, а закрыв кофейню, бежала на любые открытые микрофоны, которые могла найти.

Обычно в таких идиотских историях появляется принц, на которого ты по ошибке роняешь кофе, и тот зловонным пятном расползается по его белой, идеально выглаженной рубашке. Но так бывает в идиотских историях, а в моей жизни Сава швырнул урну в витрину и стащил банку с чаевыми.

До этого предводителем этой дикой компании я видела Саву. Слава был слишком низкорослым и тихим, а Савин рост и чудаковатая внешность позволяли ему стать заметным лидером сборища этих хипста-подростков. Периодически они захаживали к нам, брали самый дешевый кофе, в основном, как я понимаю, с жуткого похмелья, и перешучивались между собой.

А потом, в мою ночную смену, он швырнул урну. Стекло она не разбила, зато тупо отлетела прямо в него. Врезалась в живот и сбила с ног. Я неистово хохотала минут пять, упав на колени за кассой. Вся его компания тоже смеялась до истерики. А Сава получил сотрясение, о котором узнал только на следующий день. Он был настолько пьян, что и не понял, что случилось.

И вот этот истеричный смех в такой идиотской ситуации стал моим золотым билетом на эту шоколадную фабрику прикола. Дружелюбная тусня позвала меня с собой. Растерявшись, я даже впустила их внутрь и закрыла при них кассу, не заметив, что Сава прихватил с собой не только меня, но и банку с чаевыми. Мы тупо носились по центру всю ночь, забегая в круглосуточные магазины, где продавали алкоголь.

Неудивительно, что меня потом уволили.

Но я отчетливо помню, что в ту дикую ночь, абсолютно бессмысленную, идиотскую и бесцельную, я чувствовала себя до жути счастливой, причастной к чему-то. Никто даже имени моего не спрашивал, никого не интересовала моя биография. Я будто стала единицей стихийного и непонятного движения.

Потом снова тусовка. И еще одна. Драки, разборки с ментами, случайные разговоры. Люди менялись, суть – никогда. Я врастала в эту тусовку.

Мутные видео с вечеринок становились валютой. Мое «Инстаграм»-окружение росло, мне требовалось доказывать, что моя жизнь интересная, что я интересная, и я рвалась куда угодно ради пятнадцати секунд в темноте со вспышками света. Смотрите. Я есть. Мне весело.

И вот мы все вместе едем к кому-то на дачу, напиваемся. Сава постит в свой «Инстаграм» нашу совместную фотку с кучей случайных людей, подписывая: family.

И я подумала, вот она, семья, где вместо общей крови течет общий сидр. Вот они, настоящие друзья. Я всегда хотела только одного: быть причастной к чему-то.

Но потом я, разумеется, разочаровалась. Я коллекционирую способы не только разочаровывать родителей, но и разочарования в целом.

Надо прекратить пить, чтобы не загоняться еще больше. Надо улыбаться, веселиться, надо попрощаться с квартирой и стабильной жизнью так, чтобы не было жаль. Ведь раньше, в ту ночь, я это умела. Просто раствориться до основания в толпе, чтобы не слышать собственного голоса, забыть о собственной личности.

Тусовка – это способ несуществования.

Поэтому я буду пить, буду слушать идиотскую музыку, буду говорить.

Да-да, я видела новый выпуск. Тебе реально понравился новый сезон? А ты когда впервые закурил? Помню, в прошлый раз, когда мы так тусовались… Да, он реально хорош. Нет, не смотрела. Блин, оставь эту песню. Ты как будто украл ее из плей-листа моего бати. Где я могла тебя видеть? О, ты тоже ее знаешь? Уже был там? Блин, не могу вспомнить. Я так хотела пойти, но не получилось. Да-да, там я и работала. Февраль в Москве – отдельный вид ада. Луи Си Кей? Ну, это сложная история. Не знаю, как к этому относиться. Нет, не была. Думаешь, стоит пойти? Осталось еще выпить? Что? Твой однокурсник реально выпрыгнул из окна?

Болтовня, болтовня, болтовня. Бессмысленная. Да, займи ею свой мозг, генерируй разговоры, генерируй веселье. Шутки, контент, вопросы. Займешь их, займешь и себя. Надо поймать это ощущение, надо потеряться.

А какую музыку ты слушаешь? О, а ты чем занимаешься? Реально? Как интересно! Да, мне кто-то что-то рассказывал. Я? Да ничего такого. И че, какие планы на лето? Спроси у своей мамаши. Дебильная шуточка. У тебя проблемы? Узнали? Согласны?

Ты веселая, Тома. Ты нормальная. Ты обычная, Тома. Все умеют разговаривать, все умеют веселиться. Ты тоже умеешь. Давай, покажи им.

О-о-о, я так давно не слышала эту песню. Выйдем, покурим? А как вы познакомились? Видел это? Слышал то? А вот это? Ну как в той шутке. Есть сигарета? Есть зажигалка? Не, я не юзаю. Просто не особо нравится.

Теряйся. Теряйся. Теряйся.

Ты на этой тусовке, чтобы забыть некоторые вещи:

– ты пьешь антидепрессанты, которые не стоит мешать с алкоголем;

– завтра тебе будет негде жить;

– ты нищая;

– у тебя нет нормальной работы;

– уже несколько лет у тебя тяжелая форма депрессии;

– ты стендап-комик;

– они убили твою веру в дружбу;

– ты ненавидишь этих людей;

– но себя ты ненавидишь больше.

В какой-то момент кто-то пытается приготовить еду и жарит макароны. Слава пишет номер банковской карты на стене. Еще кто-то рассыпает пакет муки. Сгорел сарай, гори и хата, поэтому я беру эту муку и разбрасываю по всей кухне, швыряя на Саву, на глупых девчонок. Они подключаются, затягиваются в мой движ. Все визжат, орут, снимают сториз. Вот вам контент, получите, держите. Я устрою на своей – ха-ха, уже не своей – кухне праздник этих индийских красок, как он там называется. Без разницы. На моем празднике будут только белые краски.

Я хочу все уничтожить. Все испортить. Хочу сделать хоть что-то.

– Эй, тебе помочь?

В таком состоянии опьянения выпадают звенья. Из логических цепочек. Цыпочек. Логические цыпочки. Каламбур – низшее проявление юмора. Звено исчезло, я в ванной. Меня тошнит, кружит, фокус отсутствует.

– Давай умоемся, красотка, – голос у нее такой нежный, заранее материнский. Эта фея, что поставила меня на ноги, будет самой лучшей матерью на свете.

Она сует мою голову под кран, и уши закладывает водой. Отчего-то я вспоминаю крещение. Меня крестили слишком поздно, и я, к сожалению, помню инстинктивную панику, когда тебя окунают в таз.

– Меня крестили после первой попытки покончить с собой. Видимо, мама испугалась, что в следующий раз я действительно доведу дело до конца, и, волнуясь за мою душу, решила меня покрестить. Просто уморительно. Ведь самоубийц не отпевают, они сразу попадают в ад.