— В том-то и дело, Кэсс. Я никогда не хочу останавливаться.

Я знаю, что он задержал дыхание, потому что его лёгкие облегчённо выдохнули.

— Тогда помоги мне с этим, — произносит он, протягивая руку к коробке с презервативами и кладя мне на ладонь тонкий пакетик из фольги.

— Повернись.

Я целую его в спину и убираю ноги с его тела, когда он поворачивается на кровати лицом ко мне. Его член стоит, большой и твёрдый, и у меня перехватывает дыхание, когда я обдумываю то, что прошло уже больше двух лет с тех пор, как у меня был секс. Я тихо сглатываю и надеюсь, что он будет медлителен и нежен и что моё тело помнит, как это делается. Я не хочу, чтобы это было больно. Тем не менее, я также надеюсь, что минет, который я сделала Кэссу несколько минут назад, поможет ему продержаться, потому что я была в состоянии сильного возбуждения в течение нескольких дней и умираю от желания освободиться.

Я пристально смотрю ему в глаза, поднося пакетик ко рту, и открываю его зубами. Убрав фольгу, я достаю презерватив и снова смотрю на него.

— Готов?

На долю секунды я задумываюсь, стоит ли нам поговорить несколько минут, прежде чем он потеряет свою девственность со мной, но один взгляд в его глаза говорит мне, что время для разговоров закончилось. Это происходит. Так скоро, как возможно. И мы оба более чем готовы.

Он тянет мою руку к своему члену.

Я сжимаю кончик презерватива и покрываю его твёрдую гладкую эрекцию латексом, используя пальцы, чтобы раскатать оболочку по его напряженной длине.

— Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, — говорю я, кладя руки ему на плечи, чтобы сесть к нему на колени, — но, Кэссиди, я лю…

— Я знаю, — говорит он настойчивым и сдавленным шёпотом, прерывая меня. — И я хочу, чтобы ты знала, что если бы всё было по-другому для меня, Бринн… если бы всё было по-другому, я клянусь…

Его голос затихает, когда я опускаю своё тело на него, пронзая себя его пульсирующим членом с резким стоном, сопровождаемым блаженным вздохом. Он большой внутри меня — толстый и горячий — но я растягиваюсь, чтобы вместить его, и мы прекрасно подходим друг другу. Я не знаю, откуда у него столько самообладания, но его глаза остаются открытыми всё это время, тонкие круги синего и зелёного цвета обрамляют широкие чёрные зрачки, когда он охотно пронзает меня, делая меня своей, если не навсегда, то на этот момент.

— Ты…, — бормочет он с придыханием, делая несмелые движения бёдрами вверх, высовывая язык, чтобы облизать губы, — величайшее… сокровище… всей моей жизни.

Слёзы собираются в моих глазах, накапливаясь до тех пор, пока его лицо не становится прекрасным пятном, и я чувствую, как они текут по моим щекам. На самом деле, эти слова так дороги мне, так любимы, что я сжимаю мышцы вокруг него так сильно, как только могу, желая его глубже, желая, чтобы он был как можно ближе ко мне. Я обвиваю руками его шею, качаясь на нём, прижимаясь грудью к нему, когда он снова толкается вверх.

Я плачу и одновременно смеюсь, когда он находит ритм. Когда я чувствую такую глубокую любовь к нему в моём сердце и ощущаю его, горячего и пульсирующего, глубоко внутри меня, моя кульминация ускоряется, приближаясь с каждым толчком его бёдер. Его член массирует стенки моего лона с каждым ударом, и я всхлипываю рядом с его ухом, кусая, пока мягкая плоть его мочки не оказывается у меня между зубами. Он задыхается, затем стонет, звук глубокий и тяжёлый. Его руки крепко сжимают мои бёдра, осторожно, стараясь избегать моих ран, когда он толкается в меня.

Он тяжело дышит у моего горла, а я посасываю его ухо, прежде чем выпустить его. Я скольжу губами по гладкой коже его щеки ко рту, требуя его губы своими, перемещая свои руки, чтобы обвить его затылок и запустить пальцы в волосы.

— Я хочу этого, — шепчу я, задыхаясь, откидываясь назад, чтобы посмотреть ему в глаза, как раз перед тем, как мой оргазм обрушивается на меня. — Всё, что я хочу… всё, что я х-хочу, Кэссиди… это ты.

Я кричу от удовольствия, напряжённые, неистовые сокращения начинаются в моей вагине и распространяются по всему телу, заставляя меня дрожать, когда он толкается во мне снова и снова, всё быстрее и быстрее. Я плыву. Я обмякла. Я существую только благодаря мужчине, который занимается со мной страстной любовью.

— Бринн! — кричит он, прижимая меня к себе, как будто я его спасение, его единственный спаситель, и он зовёт меня по имени, как будто это единственная молитва, которая когда-либо существовала, когда-либо имела значение. — Бринн! Бринн! Бриииииииииииинн!

И затем он добавляет, его голос срывается и ломается:

— БОЖЕ, ПООООЖАЛУЙСТА!

Отчаянная просьба.

Мучительная, почти безнадежная мольба.

Я не знаю, почему он кричит мольбу к Богу, может быть, для скорого освобождения, которого он никогда не знал до этого момента. Я знаю только, что есть я и есть Кэсс, и также должен быть Бог, потому что только Бог мог вообразить наше маловероятное соединение, потому что только Бог, который любит нас, мог привести нас друг к другу.

Его тело резко дёргается, он издает всхлип, прежде чем сокращения внутри меня заполняют презерватив пульсирующими волнами. Его лоб упирается мне в плечо, а губы бездумно, инстинктивно касаются моего горла.

Мы так близки, мы один человек, наши сердца стучат в унисон, наши тела всё ещё дрожат, хотя мы яростно, отчаянно сжимаем друг друга, всё ещё тесно соединенные. Он делает глубокий, прерывистый вдох, а затем стонет у моей потной шеи, его дыхание горячее.

Я познала любовь в своей жизни, но никогда не испытывала ничего подобного раньше, и я никогда не хочу покидать святилище рук Кэссиди.

Я прижимаюсь губами к его шее и закрываю глаза.

Я люблю этого человека, и я его сокровище.

В ближайшие дни я должна выяснить, как нам остаться вместе.

Это единственное, что сейчас имеет значение.

***

Неделя пролетает в мгновение ока.

Счастливая неделя проходит ещё быстрее.

Когда училась в колледже, я вела дневник, и так как я мечтала о том мальчике, за которого ухватилось моё сердце, мои записи были постоянными и многословными. Но когда я перечитала эти дневники спустя годы, я заметила тенденцию. Я могла назвать момент, когда он смотрел в мою сторону или приглашал меня на свидание, потому что записи прекращались. В эти периоды, я была слишком занята, чтобы писать. Я была слишком счастлива, чтобы остановится и оценить свою жизнь по-настоящему, потому что я получила то, что хотела больше всего, и какое-то время была на седьмом небе.

Но рано или поздно что-то тянуло меня обратно на землю, и я возвращалась к своему дневнику, потому что реальная жизнь, тупая и тяжёлая, возрождалась. В конце концов, мы признаём определённые дни счастливыми только потому, что нам есть с чем их сравнить. И потому что они ограничены.

Каким-то образом мне удалось прервать мою грусть по поводу нашего потенциального расставания, на этой неделе я жила настоящим моментом с Кэссиди, и эти драгоценные дни были самыми счастливыми в моей жизни.

Мы занимались сексом в моей постели и в его.

На диване и на кофейном столике.

В открытом душе под звёздами.

Завернувшись в одеяло на камне Бринн, рядом с прудом Харрингтон.

Мы очень любили тела друг друга, тянулись друг к другу в любой момент, во все моменты, обвивали друг друга до тех пор, пока невозможно было сказать, где заканчивается он и начинаюсь я.

Каждую ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу, наши сны смешивались, наше дыхание было общим, мы обнимали друг друга до самого рассвета.

Мы занимались садоводством, собирали яйца и кипятили воду, чтобы постирать нашу одежду.

Наши матери пели нам «Битлз», когда мы были детьми, и мы поём одни и те же песни друг другу, пока Кэсс бренчит на гитаре, и мы смотрим, как оранжевые искры костра поднимаются к небесам.

Он укачивает меня, чтобы я заснула, в то время как цикады стрекочут свои колыбельные.