— Нет, — говорит он, качая головой и отводя от меня взгляд, обратно на кино. Его челюсть сжата, а лицо вытянуто, как будто он сердится на меня или испытывает какой-то серьёзный дискомфорт. — Это не выход.

Я киваю, желая уважать его решение, несмотря на боль между ног. Я чувствовала, как он прижимается ко мне, толстый и твёрдый, когда я сидела на нём верхом.

Практическая сторона моего мозга напоминает мне, что я ни с кем не была после Джема, и то, что ждёт меня за молнией джинсов Кэссиди, не кажется мне средним размером. Может быть, несколько дней, чтобы поближе познакомиться, не такая уж плохая идея, в конце концов.

Тем не менее, я чувствую себя немного обделённой, поэтому скрещиваю руки на груди и раздражённо перевожу дыхание, в то время как мы сидим бок о бок, разгорячённые и обеспокоенные, делая вид, что смотрим фильм.

— Бринн.

— Хмм?

— Я сказал, что не собираюсь спать с тобой сегодня.

— Я слышала тебя.

— Но, ангел…

Я смотрю на него, потому что то, как он называет меня ангелом, заставляет меня хотеть немного умереть, это так почтительно и нежно.

— Что?

— Я планирую целовать тебя, пока этот фильм не закончится.

Мой рот открывается буквой «О», и я смотрю на него, когда он просовывает руки мне под мышки и тянет меня обратно к себе на колени, баюкая там.

— Какие-нибудь возражения? — спрашивает он, глядя мне в глаза, в то время как его губы приближаются.

— Ни одного, — вздыхаю я, позволяя моему Кэссу делать со мной то, что он хочет.

Глава 24

Кэссиди

Что бы я ни думал о том, каково это — целоваться с женщиной, всё это разлетелось вдребезги от двух ночей с Бринн, сидящей на моих коленях на диване, пока мы пожирали рты друг друга, наши тела прижимались друг к другу, а наше дыхание смешивалось.

Теперь она принадлежит мне в том смысле, который я никак не могу понять. Она владеет частью меня, которая уже исчезла, которую я никогда не смогу вернуть обратно.

Исследуя сладкие, мягкие уголки её рта, в то время как её пальцы впиваются в мою голову, я заявляю права на неё и одновременно сдаюсь ей на милость.

Всё — это Бринн.

И я пристрастился ко всему.

Она воздух. И вода. Улыбки и тихие вздохи, когда она засыпает в моих объятиях. Она жар и тепло. Она обещание и надежда. Она — нормальность, компания и мой временный оберег против одиночества. Она движется подобно воздуху или тьме, окружая меня, внутри меня, поглощая мир. И всё же она принадлежит мне по-особому, интимно. Она — всё, чего я хочу, чего не могу иметь, всё более и более необходимая для выживания, а это значит, что это уничтожит меня, когда я её отпущу. Я знаю это. И всё же, я не могу замедлиться или взять меньше.

Я люблю её.

Я буду любить её, пока не упадёт небо.

Пока солнце и луна не перестанут всходить.

Пока Катадин не рухнет.

Я буду любить её вечно.

Она улыбается мне через плечо, собирая яйца у девочек, и хотя я дою Энни, мне приходит в голову перепрыгнуть через стул, на котором я сижу, обхватить её за талию, притянуть к своему телу и целовать, пока она не обмякнет и не начнёт вздыхать. Когда она улыбается, даже я, проклятый с самого момента моего зачатия, проклятый с колыбели, чувствую, как моё сердце воспаряет. Вот как это бывает с ангелами, начинаю я понимать. Держу пари, дьявол не смог бы остаться в стороне, даже если бы попытался.

Я наблюдаю за ней.

Я запоминаю её.

Я упиваюсь ею — тем, как темные волосы ласкают её щёку, пока она не убирает их за ухо… тем, как сверкают её глаза, когда она смотрит на меня и хихикает… тем, как её грудь поднимается и опускается с каждым вздохом. Под ее босыми ногами тихонько похрустывает сено, которым застелен пол в сарае. И меня тянет даже к ее босым ногам, я люблю их, завидую им, немного ненавижу, потому что они заберут её у меня.

Только я не могу ненавидеть её или что-то в ней.

Я бы умер, чтобы сохранить один из этих пальчиков в безопасности.

Моя разбитая Бринн, разбитая на кусочки, когда я нашёл её, кажется всё более и более цельной с каждым днём, и я всё сильнее и глубже влюбляюсь в эту милую, нежную женщину с каждым мгновением, проведённым с ней.

— Что?

— А? — бормочу я, ухмыляясь ей, потому что я влюблённый мужчина, глупый от нежности, неспособный сдержаться.

— Ты просто смотришь на меня, как сумасшедший.

Я дёргаю Энни за сосок, и струя молока брызгает в моё металлическое ведро.

— Может быть, потому что я без ума от тебя, ангел.

Она замирает, и её глаза расширяются, когда она смотрит на меня.

— Ты?

Я смотрю на неё.

— Ты знаешь, что это так.

— Тогда почему мы не можем…?

Она собирается спросить меня, почему наши дни вместе должны быть ограничены, но спохватывается прежде, чем слова срываются с губ.

За последние два дня моя Бринн не раз хотела раздвинуть наши согласованные границы, чтобы включить в них обсуждение наших чувств друг к другу или продления нашего времени вместе, но она каждый раз останавливала себя.

Я сжимаю челюсть, говоря себе, что не должен подстрекать её такими заявлениями типа «я без ума от тебя», независимо от того, насколько правильно они звучат, когда слетают с моих губ. Мы договорились о физических отношениях друг с другом. Ничего больше.

— Ты всё ещё… собираешься завтра в магазин? — спрашивает она, её щёки розовеют, когда она находит яйцо под Стейси и осторожно кладёт его в проволочную корзину.

Магазин.

Магазин, где я куплю коробку презервативов для нашего оставшегося вместе времени.

— Да, — отвечаю я напряжённым голосом и резко встаю, вызвав раздражённое «беее» у Энни.

Секс.

Помимо Бринн, в последнее время я только об этом и думаю.

Когда мы, наконец, каждый вечер отрываем друг от друга наши полностью одетые тела, направляясь в наши раздельные комнаты, из-за неё моё тело так мучительно болит, что мне приходится выходить на улицу под ледяной полуночный душ. Хотя это почти не помогает. Всё моё существо — магнит, притягиваемый к ней, и ничто не сможет утолить этот голод, пока я не буду похоронен внутри неё.

Дважды я рассматривал фотографии в своих журналах, но не для того, чтобы унять своё желание или погасить жажду, а потому, что хочу быть уверенным, что понимаю, что делать.

Не могу лгать, я нервничаю из-за отсутствия у меня опыта и её щедрого подарка. Я не могу обещать, что буду спокоен, когда мы, наконец, займёмся любовью, но, чёрт возьми, я хочу сделать это как можно лучше. Для неё. И, честно говоря, для меня. Так что, когда она будет сравнивать меня с другими мужчинами спустя многие годы, у меня будет хоть какой-то маленький шанс сохранить себя в её памяти.

Это неправильно, я знаю.

Но я отчаянно хочу, чтобы она помнила меня.

Иногда это единственная мысль, которая придаёт мне сил, когда я думаю о своём одиноком будущем — что после того времени, что мы провели вместе, я всегда буду частью её.

— Знаешь, — говорит она тёплым и кокетливым голосом, опершись локтями о расколотую перекладину, которая отделяет стойло Энни от курятника девочек. — Сегодня мы должны устроить пикник у пруда.

— Да?

Она кивает, улыбка, возможно немного натянутая, озаряет её красивое лицо.

— Разве это не хорошая идея? Солнце? Тёплый денек? Мягкое одеяло? Желающая женщина?

Желающая женщина.

Она собирается убить меня.

Я кладу руки на ограждение по обе стороны от её локтей.

— Вы умеете плавать, миз Кадоган?

— Плавать? Конечно!

— Ты уже несколько дней жалуешься на свои волосы, — говорю я, так близко к ней, что мог бы прижаться своими губами к её. — Как насчёт того, чтобы позволить мне помыть их?

Она ахает, её глаза расширяются.

— Кэсс, я всё бы за это отдала.

— Всё? — вымучиваю я из себя.

— Всё, что угодно, но… — её губы сжимаются, но слегка, и она наклоняет голову. — Разве ты не видишь? Всё уже принадлежит тебе.