Ночь выдалась удивительно черной, будто небо заволокло нефтяным непроницаемым пятном. Воздух сгустился. Море накрыл слоистый и вязкий туман. Навалилась оглушительная и безжизненная тишина, поглощающая портовые и городские звуки.

У кромки воды стоял тучный мужчина и неотрывно смотрел на часы. Тяжелый вздох возвестил приближение долгожданного момента. Изо рта вырвалось облачко пара и слилось с туманной дымкой. Он скинул ботинки, снял куртку и тут же почувствовал озноб. Накануне ему казалось, что в эти мгновения он ощутит радость облегчения от принятого решения, но его накрыло чувство невыносимого одиночества.

Прорвавшийся сквозь акустический барьер шорох заставил его вздрогнуть. Он оглянулся. Позади – потонувший в молочном тумане спящий город. Свет фонарей на набережной призрачно мерцал. Не было слышно ни единого звука, что было странно. Впрочем, задуманное им могло вызвать шок и играть с рассудком.

Звук повторился, теперь он походил на одиночный всплеск и шел от моря. Мужчина стал вглядываться в дымчатую пустоту. В метре от него сначала забулькала, а потом закипела вода. Образовалась дорожка, бегущая от берега к горизонту. Он попятился назад, уперся в скамейку и плюхнулся на сырые после дождя доски. Широко раскрыв глаза, он пристально смотрел на происходящее и напрочь забыл о том, что собирался сделать.

Сначала на поверхности воды он разглядел голову, потом плечи. Из моря вышел обнаженный мужчина с синюшным телом и прямиком пошел к скамейке.

– Какой же вы рохля, Павел Игнатьевич! Вы же к этому готовились целый год. Раз приняли решение, надо действовать. А сомнения всегда будут. Такая уж у человека натура – все ставит под сомнение.

Мужчина на скамейке судорожно хватал ртом воздух и издавал невнятные звуки, пытаясь спросить: откуда этот странный не то человек, не то морской обитатель знает, как его зовут.

– Идите по моим следам, – незнакомец показал на бурлящую дорожку.

– Зачем? – робко спросил Павел Игнатьевич.

– Не почувствуете боли. Из-за нестерпимой боли в последние секунды самоубийца жалеет о принятом решении, но зачастую бывает уже поздно.

Синий человек начал усиленно растирать кожу на всем теле, от трения она оживала, принимая естественный оттенок.

– Но в вашем случае страшно не умереть, а остаться. Так вы написали в своем прощальном письме. Верно, Воронов? Для вас все уже не имеет смысла. Вы хотите стереть пережитые события и начать все заново. Вот только не знаете, куда попадете после смерти. А я скажу вам. Вас ждет тьма! Непроглядная, дремучая, бездонная тьма. Все еще хотите туда?

Он наклонился, и Воронов увидел, как из глазных яблок на него смотрит та самая, только что описанная им тьма. Сердце заколотилось о грудную клетку. Тело сковал леденящий холод.

– Откуда… не пойму… – залепетал Воронов.

– Идите по моим следам, Павел Игнатьевич, это единственный совет, который я могу вам дать, – незнакомец прислушался. Бурление затихало. – У вас чуть больше минуты.

Человек из моря двинулся в сторону набережной.

– А вы кто?! – встрепенулся осмелевший Воронов.

– Спасибо, что спросили! Петр Иванович Тихонов. Но при жизни друзья называли меня Тихоня. Мы не встречались, если вы так подумали, – он остановился и еще раз показал в сторону моря: – Тридцать секунд! Потом я бессилен.

***

Сработал электронный таймер будильника, настроенный на местную радиостанцию. От визжащего женского голоса супруги Афанасьевы вздрогнули и в унисон застонали. Клара ощупала прикроватную тумбочку и наотмашь накрыла будильник ладонью. В комнате снова воцарилась тишина. Через заданный интервал последовала вторая попытка пробуждения, оказавшаяся более лиричной.

Клара блаженно потянулась и заставила себя подняться с кровати – утро расписано поминутно, мешкать нельзя. Подошла к эркерному окну, на ходу надевая шелковый халат, распахнула занавески и сощурилась от яркого и по-осеннему теплого солнца. Через открытую форточку в комнату просачивался увлажненный морем воздух. Клара задержалась у окна, разглядывая усыпанные пожелтевшими листьями пустынную детскую площадку и вереницу припаркованных машин, затем собрала длинные каштановые волосы в пучок, зыркнула на мужа и зашагала в ванную.

– Да выключи ты эти завывания! – Аркадий повернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.

Вчера за ужином супруги повздорили. Аркадий получил назначение на новую должность в Элисте. Клара переезжать категорически отказалась. Здесь, на побережье Черного моря, у дочери нормализовалось здоровье. Второй причиной, препятствующей переезду, Клара считала открытый ею цветочный салон с тривиальным названием «Букет от Клары». После открытия не прошло и месяца, а уже появились постоянные покупатели. Все это она подробно изложила мужу, но он назвал ее аргументы малосущественными, и разговор зашел в тупик.

Она наивно полагала, что, встретив ее сопротивление, муж откажется от должности, но за завтраком поняла, что мысль об отъезде прочно засела в его в голове. Аркадий демонстрировал недовольство, не смотрел в ее сторону и через раз отвечал на вопросы дочери. После завтрака он поцеловал Полину и, проигнорировав Клару, ушел, громко хлопнув дверью. Такую реакцию муж демонстрировал каждый раз, когда жена осмеливалась придерживаться собственного мнения.

Клара положила ноты в рюкзак и повела дочь к репетитору. По пути Полина украдкой поглядывала на маму, пытаясь угадать ее настроение, но лицо Клары оставалось непроницаемым. За двенадцать лет семейной жизни Аркадий не раз проявлял категоричность в своих решениях, и Клара, чтобы избежать скандалов, научилась скрывать обиды.

Дом репетитора по музыке Юлия Моисеевича располагался недалеко от моря. В хорошую погоду Клара, передав дочь репетитору, гуляла вдоль набережной, вдыхая влажный воздух. Море наполняло энергией на весь оставшийся день.

Клара подошла к двери, нажала на кнопку звонка, услышала шаркающие шаги. Дверь открыл пожилой мужчина невысокого роста с торчащими во все стороны, как после удара тока, кудряшками.

– Здравствуйте, Юлий Моисеевич! – Полина побежала к роялю, на ходу стягивая с себя пальто.

– Доброе утро, – тоскливо поздоровалась Клара.

– Приветствую вас, барышни! – любезно отозвался репетитор и, вглядываясь в лицо Клары, спросил: – Чем это, Кларочка, вам не угодило сегодняшнее утро?

– Она не хочет переезжать в Калмыкию! Папа на нее из-за этого сердится! – Полина с важным видом уселась на табурет перед роялем.

– Дурные вести бегут, хорошие плетутся, – изрек Юлий Моисеевич и, прихрамывая, прошел к инструменту, выбрал из стопки нотный сборник и протянул Полине: – Начни с этого, а мы с твоей мамой пока попьем чайку.

– Ой, не надо, Юлий Моисеевич, – запротестовала Клара и попятилась к двери. – Мне неудобно отрывать вас от занятий.

– Возражения не принимаются, – безапелляционно провозгласил репетитор и жестом пригласил Клару пройти на кухню.

Он залил чайный пакетик кипятком, щедро сдобрил сахаром и протянул кружку гостье. От сахара она давным-давно отказалась, черный чай не переносила, но сказать об этом постеснялась.

– Итак, что задумал ваш муж?

– Его повышают в должности и переводят в Элисту. А мне все эти переезды порядком надоели. Я, словно жена военного, – всегда на чемоданах.

– Н-да, переехать из курортного Сочи в степи Калмыкии, скажу я вам, приятного мало. В советские времена этот город назывался Степной – подлинно красноречивое название, – философски изрек Юлий Моисеевич, но услышав, как Полина фальшивит, стукнул по столу и гневно прокричал: – Не ходи по соседям! Ре минор, опять на том же месте! Будь внимательна!

От резкой смены интонации Клара опешила и с удивлением взглянула на репетитора: она и предположить не могла, что за обычной сладкоголосостью Юлия Моисеевича скрывается такой кипучий темперамент.