– Не надо! – рявкнул Гарри, напрягшись всем телом и практически искрясь от ярости, – Я, блять, всё слышал! Так что не смейте мне сейчас врать! Не смей пытаться оправдать его! И не смей называть меня Гарри, будто мы друзья!

Эти слова прозвучали как пощёчина; даже Блэйз, казалось, растерялся.

– Гарри… – прошептал Драко, чувствуя, как у него защипало глаза, – Гарри, я…

– Скажи мне, что я ошибаюсь, – резко сказал Гарри с ноткой отчаяния в голосе, – Скажи мне, что я ослышался. Скажи мне, что всё, что я сейчас сказал, не верно.

Драко ничего не сказал, просто стоял в ошеломлённом молчании, не в силах ничего опровергнуть и не веря, что это действительно происходит с ними. Мерлин, он отдал бы всё, лишь бы это был страшный сон.

– Скажи, Драко! – продолжал Гарри, а его сердитые слова приобрели умоляющий тон, который вонзил очередной кинжал в ледяное сердце Драко, – Скажи мне, что всё это неправда! Скажи, что я ослышался! Чёрт возьми, просто скажи мне, что я ошибаюсь! Пожалуйста, – тихо закончил он, таким надломленным и напряжённым голосом, что Драко было физически больно это слышать, – Ради бога, Драко, пожалуйста, просто скажи мне. Скажи мне, что всё между нами было настоящим. Просто… – он сделал паузу, чтобы сглотнуть, и его лицо сморщилось, – просто скажи мне, что всё это не было каким-то сложным планом.

Но Драко не мог – всё, что говорил Гарри, было правдой. И Драко больше не мог лгать ему. Он должен был рассказать Гарри правду.

Чем дольше он молчал, тем напряжённее становился Гарри, пока он практически не задрожал от разочарования и обиды.

– Надеюсь, оно того стоило, – сказал Гарри низким голосом, и Драко увидел боль во взгляде брюнета, которую тот изо всех сил пытался скрыть, – Надеюсь, ты гордишься собой, Малфой. Ведь, в конце концов, ты справился, не так ли? Поздравляю, ты победил, – он засмеялся тем же кривым, горьким смехом, – И всё из-за твоего грёбаного социального положения. Ну, – его голос сорвался, и перед глазами у Драко всё поплыло, он отчаянно пытался сморгнуть слёзы, прежде чем они прольются, – я надеюсь, ты доволен собой. Надеюсь, тебе было не слишком противно так долго притворяться, что я тебе нравлюсь. Надеюсь, я был тебе не слишком омерзителен в процессе, – его глаза были такими же стеклянными, как и у Драко – горячими, яркими и ослепительными. Всё вокруг было ослепительно. Всё горело. Всё было блестящим, расплывчатым и резким – почему весь мир вдруг стал таким резким, – Вы, трое, идите к чёрту, – и с этими словами Гарри сердито прошёл мимо них, стараясь держаться как можно дальше от Драко.

– Гарри, – выдавил Драко, шагнув вперёд, намереваясь схватить его, заставить слушать, броситься на пол и пресмыкаться, если это заставит гнев и осознание предательства на лице Гарри исчезнуть.

– Не смей ко мне обращаться, Малфой, просто оставь меня в покое, – прорычал Гарри, бросив ледяной взгляд на блондина, и Драко невольно отпрянул назад. Это был тот самый Гарри, которого он помнил. Тот, кто всегда ненавидел Драко; тот, кто всегда смотрел на него так, словно он был недочеловеком. Гарри отвёл взгляд от блондина и с напряжённой спиной скрылся за углом.

Исчез. Гарри исчез. Гарри ушёл от него. В итоге он покинул его.

Драко чувствовал себя омертвевшим и онемевшим, разбитым и покинутым, он не знал, стоит он или сидит, не знал, плачет он или смеётся, холодно ему или жарко, паникует он или спокоен. Он не имел понятия, кто он такой.

Он чувствовал, как Пэнси и Блэйз прикасаются к нему, обнимают его, слышал, как они что-то успокаивающе бормочут, но не мог разобрать, о чём они говорят. Да это и не имело значения, ведь ничто не могло бы его утешить. Никто не мог его утешить. Никто, кроме Гарри.

Но теперь Гарри ненавидит его.

Драко давно ждал этого дня, но теперь, когда он наконец настал, он понятия не имел, как справиться со случившимся. Он понятия не имел, как ко всему относиться. Он понятия не имел, что должен чувствовать и как реагировать.

Всё, что он знал, это то, что он никогда не ненавидел себя больше.

Блять.

Драко знал, что этот день будет ужасным.

***

Гарри не смотрит на него. Он не смотрит ни на кого из них.

Каждый божий день Драко видит его, и каждый божий день Гарри отказывается смотреть в его сторону. Каждый совместный урок, каждый обед, казалось, Драко вообще не существует в мире Героя. Теперь Гарри садится спиной к слизеринскому столу, и Драко понятия не имеет, как заставить его обратить на себя внимание. Он боится подойти к Гарри, боится того, что тот скажет, боится, что Гарри вообще ничего не скажет, что он просто равнодушно посмотрит на Драко и уйдёт. Он боится, что Гарри ответит ему полным игнором. Даже в предыдущие годы, полные ненависти друг к другу, они не могли игнорировать соперника. Гарри просто никогда не игнорировал Драко. И Малфой в ужасе от того, что это случилось. Он боится, что Гарри отвернётся, боится, что он откажется смотреть на блондина. Он боится, что не увидит ничего, кроме ненависти, сверкающей в холодных глазах Гарри.

И Драко заслужил. Он заслужил всё это. Он заслужил каждую унцию ненависти Гарри, хотя и знал, что брюнет никогда не сможет ненавидеть его так сильно, как Драко сам сейчас ненавидел себя. Гарри любил его, искренне любил, и Драко растоптал это прекрасное чувство. Он потерял всё это сам. Он потерял единственную вещь, которую любил больше всего на свете, и это была полностью его вина.

Драко потерял всё.

***

– Ну же, дорогой, – мягко сказала Пэнси, нежно убирая волосы с его лба. Это действие окатило Драко болью, напомнив ему о тех счастливых минутах, когда Гарри делал так же – когда он нежно смотрел на него, искренне улыбался ему, бормотал, что любит его, а затем невесомо перебирал пальцами волосы Драко.

Драко резко повернул голову, стряхивая прикосновение девушки.

– Драко, – продолжала она, отказываясь сдаваться так легко, – Пожалуйста, любимый. Давай займёмся чем-нибудь. Мы можем пойти погулять, или сходить на озеро, или на кухню и грубо потребовать чего-нибудь у домовых эльфов, не говоря «пожалуйста». Мы можем подняться на самый верх одной из башен и бросить оттуда что-нибудь, если тебе от этого станет легче. Мы можем устроить подножки для первокурсников или заколдовать двери туалета, чтобы они кричали всякий раз, когда кто-нибудь пытается войти внутрь.

Драко проигнорировал её слова.

– Сегодня воскресенье, Драко, – тихо сказал Блэйз, и матрас прогнулся под весом мулата, – Ты не вставал с постели все выходные.

– И? – вяло сказал Драко, натягивая одеяло ещё выше. Он не хотел никуда идти. Он не хотел ничего делать. Всё, чего он хотел – это погрязнуть в собственном жалком страдании. Печаль поселилась в его душе, оскверняя её, заставляя его сидеть на месте, оставляя без сил вести разговоры и, уж тем более, двигаться. Всё, чего он хотел – это лежать в тишине своей всепоглощающей хандры, наблюдая, как неясные силуэты существ проплывают мимо его окна в мутных водах озера, такие же смутные и тёмные, как его чувства.

– Прошло уже больше недели, Драко, – сказал Блэйз с беспокойством в голосе, положив руку на кровать рядом с ногой Драко.

– Вот как? Не знал, – сказал Драко мёртвым голосом, он был слишком подавлен, чтобы хотя бы ответить с сарказмом. Мерлин, как же он устал! Его мышцы словно одеревенели, каждый дюйм тела ныл. Когда он отвернулся, ему показалось, что кто-то насыпал в глаза песок. В горле у него пересохло, но он лишь глубже зарылся в одеяло, не думая о кувшине с водой, который находился менее чем в метре от его кровати. Пусть ему хочется пить и неудобно лежать, какое ему дело? Это не имело значения; это не имело никакого значения. Ничто больше не имело значения. Казалось, ничто в целом мире не имеет значения.

Ничто не имело значения для Драко, кроме Гарри, а Драко больше не имел значения для Гарри.

И ни Пэнси, ни Блэйз не могли изменить ситуацию.

– Тебе нужно встать, Драко, – сказала Пэнси с беспокойством в голосе, – Тебе нужно поесть. Пожалуйста.