***

Джим оказался прав. Соулмейтов притягивает друг к другу, как магнитом. И это не самый приятный факт, особенно когда ты стараешься избегать этой встречи всеми возможными способами.

Леонард заворачивает за угол и нос к носу сталкивается с Чеховым. Первый порыв — прикоснуться, провести кончиками пальцев по розовеющей скуле. Он гонит эти мысли и отдергивает успевшую начать движение руку. Мальчишка закусывает губу и смотрит, смотрит, смотрит. МакКой не отводит взгляд и сам себе напоминает муху, трепыхающуюся в паутине.

Павел легко касается запястья мужчины, проводит пальцами по огрубевшей ладони. Сам же вздрагивает от соприкосновения с горячей кожей и отстраняется. Леонард не двигается. Мужчина настороженно следит за сменой эмоций на лице юного гения. И, возможно, сделай парень сейчас хоть что-то, доктор бы перестал избегать его. Но это же Паша. Он опускает голову, разрывая зрительный контакт, и уходит. Молча. Не оборачиваясь.

По негласной договоренности они пытались не попадаться друг другу на глаза. Но сделать это в замкнутом, пусть и достаточно большом, пространстве безумно тяжело. Павел сбегает из столовой, заприметив доктора, а Леонард совсем перестает подниматься на мостик. Ему приходится перевести навигатора к другому врачу и очень долго объяснять Джиму, что все хорошо и «мальчишка его ничем не обидел». Доктор бы добавил «в отличие от меня», но не стал, охраняя не только свою личную жизнь.

Эти своеобразные салочки становятся все более заметными и начинают раздражать. Капитан смотрит на них и поджимает губы. Лезть к Боунсу глупо, он не станет слушать. И вообще, его друг — врач, он должен понимать, какие будут последствия у отвергаемой связи. Как оказалось, Леонард понятия не имел, что результатом его решения, помимо разбитого мальчишеского сердца, станет ужасная случайность, практически оборвавшая невинную жизнь.

Что все не так просто и взаимным избеганием проблемы не решить доктор понимает через месяц. Ровно тогда, когда к нему в операционную вносят истекающего кровью Чехова. Павел зажимает рану на животе и кривит губы от боли. Ярко-красная кровь заливает пол и желтую форму. Леонард не дает себе времени испугаться. Он профессиональный хирург, с огромным опытом и волшебными руками, которые сейчас предательски дрожат, но это не имеет значения.

Паша хрипит. Его глаза крепко закрыты. МакКой убирает с окровавленного лба прилипшие кудряшки, проводит трикодером над головой пациента, неосознанно поглаживая навигатора за ухом в попытке успокоить, и просит:

— Смотри на меня, Паша. Смотри на меня!

— Не могу, доктор. Я вас не вижу.

Парень, наконец, открывает глаза. Зрачки на свет не реагируют, как и на движение, но цвет такой же яркий, как и в день той встречи у медотсека. Леонард матерится сквозь зубы, осматривая кровавое месиво на правом боку. Все не так страшно, и мальчишка, без сомнения, будет жить. Если зашить все аккуратно, то даже шрама не останется. Трикодер не выдает никаких тревожащих показателей относительно слепоты, поэтому МакКой решает заняться рваной раной, полученной то ли от копья, то ли от грубого кинжала. А потом случается то, что никак не вписывалось в планы оперирующего врача.

— Чепел, замените меня. Срочно.

— Доктор?

— Я ослеп.

Операцию проводят без него. Пока Чепел руководит процессом, бояться нечего. Она второй лучший врач Федерации, после него разумеется. Зрение восстанавливается спустя двадцать минут, но вернуться обратно Леонард не может. Он уходит в кабинет, запирает дверь и старается унять дрожь. Если к черно-белому миру он привык за 39 лет, то к полной темноте, хоть и длившейся недолго, привыкнуть невозможно.

Леонард не знает, сколько прошло времени. Кажется, он успел задремать. Его будит резкий звук. Дверь пищит, оповещая о том, что ее взломали капитанским кодом, и открывается с тихим шелестом. Джим ступает бесшумно. Капитан останавливается у стола, оглядывает потрепанного сонного доктора.

— Слепой навигатор и слепой хирург. Думаю, это не совпадение. Ничего не хочешь мне рассказать?

Слова капитана не звучат ни упреком, ни саркастичным замечанием. Обычный вопрос, вот только ответить на него так же сложно, как разобраться в квантовой механике. И если быть честным, то отвечать на него не хочется вовсе.

Джим терпеливо ожидает ответа, садится на стул. Он ставит перед другом два стакана и наливает виски, себе со льдом, а МакКою чистый, как тот любит. Разговор тяжелый — это ясно и так. Давить не хочется, но такое положение вещей грозит опасностью не только им, но и всему кораблю.

— Боунс, тебе придется объяснить, пока вы оба не угробили мой корабль и экипаж.

— Он мой соулмейт, Джим. Чехов моя чертова родственная душа.

Капитан молчит, а Леонард осушает свой стакан в один глоток. Виски обжигает горло. Он раньше никогда не обращал внимание на то, как описывают этот напиток. А сейчас он наливает янтарную жидкость и не может не думать, что ее теплый цвет так похож на цвет непослушных мягких кудряшек юного навигатора.

— Ты ведь в курсе, что нельзя избегать того, кто предназначен тебе судьбой? Это опасно, черт возьми. Ты же доктор!

— Именно! Я доктор, а не… Он совсем ребенок. Вселенная просто издевается надо мной.

— Ему 21, Боунс. Он лейтенант Звездного флота, который чуть не погиб по твоей, между прочим, вине. И он был влюблен в твою хмурую рожу до того, как увидел мир в красках. Не будь ослом. Синий хорошо сочетается с зеленым.

Леонард не отвечает. Искушение пошутить про голубые глаза капитана — Боунс не перестает ими восхищаться — и зеленую кожу Спока довольно велико, но он молчит. МакКой сосредоточенно крутит в руках стакан, наблюдая за тающим льдом. Кончики пальцев покалывает от холода. Джим допивает виски. Он обходит стол и хлопает друга по плечу.

— Я пришел сказать, что мальчишка очнулся. Отправляйся к нему.

— Это приказ?

— Иначе ты не согласишься.

Капитан подмигивает и уходит. Леонард остается в своем кабинете один. Он тратит еще минуту, чтобы сменить испачканную в крови униформу, а после отправляется в палату, в глубине души надеясь, что мальчишка снова вырубился, и объясняться сейчас ему не придется.

***

Павел не спит. Он лежит на узкой больничной койке, а над головой неприятно пищит сканер. Его лицо кажется серо-зеленым на фоне белоснежных простыней. Он потерял много крови, так что подобный цвет кожи не удивляет, но заставляет нервничать. Парень чуть заметно улыбается, когда видит в дверях доктора. Ждал ведь. Оно и понятно. Им природой положено чувствовать приближение друг друга.

Леонард замирает у изножья кровати. Переминается с ноги на ногу, словно нашкодивший ребенок под осуждающим взглядом родителя. Павел следит за ним из-под ресниц, нервно сжимает пальцами одеяло, постоянно облизывает пересохшие губы.

— Ты меня видишь.

— Ты меня тоже.

Леонард кивает. Он не знает, что можно сказать, да и нужно ли что-то говорить. Мужчина опускается на край кровати, стараясь не потревожить перебинтованный бок. Пальцы зарываются в мягкие рыжеватые кудри, нежно перебирают пряди. И это жест кажется таким привычным и правильным, что убирать руку совершенно не хочется. А Паша подается под ладонь, будто понукает продолжать ласку.

— Что ты почувствовал, когда ослеп?

МакКой не знает, зачем спрашивает об этом. Он так устал от тишины и одиночества за эти годы, так что сейчас ему просто хочется слушать тихий голос Павла, чтобы тот не говорил.

— Страх и одиночество. Будто тебя засасывает в болото, и никто тебе уже не поможет. А потом в меня попало копье, которое я не увидел, дальше тебе все известно. А ты?

— Страх. Потому что на моем столе лежал истекающий кровью мальчишка, которого сосватала мне Вселенная, а я вдруг ослеп.

Павел возится под одеялом. Шипит от боли. Попытки сдвинуться на край терпят крах. Леонард ворчит на неугомонного мальчишку, но помогает подвинуться, а подумав, стаскивает обувь и ложится рядом.