–На какую ещё память? Нет, я конечно оставлю у себя это, но на какую ещё память? – сосредоточилась Предначертанная, схватив руками за бороду и поймав пытающийся ускользнуть взгляд Алексея Петровича, – ты чего это удумал? А? Нет это ты сейчас на меня посмотри! Куда ты собрался?! Кто тебя отпустит?! Малыш! Ты слышишь меня? Нет! Что я по-твоему, совсем дура? Откуда ты узнал моё имя? А я откуда знаю, как тебя твоя мама звала? Никуда ты от меня не денешься. Всё. И не мечтай. Иди пока, мой родной, отдохни… А я, прости, к себе поеду, не войду я к тебе, в первый раз, такая…, да-да, описалась я…, и обкакалась…, постой, – требовательно окликнула повернувшегося было выходить из машины Алексея, – ты мне ещё кое-что обещал. Забыл? – чуть улыбнувшись красно-оттёкшим лицом, решительно притянула его к себе за ворот куртки и впилась губами в его губы.

(Год спустя):

–Чего ты хихикаешь? – Жанна задрав голову и крестясь на двери собора, покосилась на Алексея Петровича.

–Да не хихикаю я, с чего ты взяла? – попытался вывернуться Алексей.

–Нет, ну ты посмотри на него, опять он со мной спорит.

"Ёлки-палки! Это она сейчас меня – "насквозь видит", а если жениться на ней?"

–Да я…, подумал…, смешная ты такая в платочке, – попытался отшутиться Алексей Петрович. Охнув от несильного тычка локотком под бок, – ну что ты делаешь? Ведь так и ребро сломать можно…

–Не болтай чепухи, – безапелляционно перебила Жанна, – как, я могу, сама себя сломать?

–Лёха, привет! – послышалось из тихо проезжающей сзади, как бы крадущейся, машины.

–Я пошла, в храм, не хочу видеть эту "масляную рожу", – Жанна не оборачиваясь, как выходящая, в свадебном платье, на подиум супермодель, вплыла в здание собора.

–Лёх, Лёх, подожди меня, подожди не уходи, – задыхающийся от усилий толстяк, кряхтя и закашливаясь, подтягиваясь на руках за верх двери и крыши новенького "шестисотого", выкарабкался из машины, – тыщщу лет тебя не видел, братан, – полез обниматься ощерившись гнилозубым, круглым, лоснящемся, как только что испечённый блин, лицом.

"Полгода только вроде и не виделись, а так-то ввек бы с тобой не встречаться."

–Совсем ты меня позабыл, Лёха, а ведь в соседних подъездах живём. Как бухать перестал, так и нос воротишь от меня, а я скучаю по тебе, братан! Ой, Лёх-Лёха, мне без тебя так плохо! – захихикал тряся огромным животом.

–Пашка, в тебе сколько кило уже? Ты б может "притормозил" бы уже?

–Не могу, Лёха, правда не могу, как причастию перестали допускать, так всё! И соврать на исповеди, тоже не могу, боюсь!

–Так, а ты не ври, просто воздержись какое-то время от греха, потом легче будет… – морщась от брезгливости чуть отодвинулся Алексей Петрович от источающего зловоние рта.

–Не могу, Лёха, не могу, сколько раз уже тебе объяснять. Как Натаха, вслед за твоей Любкой в Америку "сдриснула", так и всё, сломался я вслед за тобой! Вспомни, как мы бухали, ваще "по-чёрному", ты то из этого выкарабкался, не знаю уж как…

–С Божьей Помощью, – теряя терпение, перебил жирного говоруна Алексей.

–Ну-да, ну-да, Слава Ему, – торопливо крестясь, затараторил Пашка, – не знаю, что б я делал без его помощи, потому то, из церквей почти не вылазю, то в одной на службу, то в другой, денжищ на всё! Каждый раз! Зато и Он, меня не забывает: дела на фирме идут хорошо, просто отлично, есть и покушать на что, и вкусненького выпить, и машинку вот новую прикупил, и бабёнки, когда кошелёк тугой, прям как мухи на мёд…

–Ага, – согласно-иронично кивнул Алексей, – или, как на говно, и почему ты решил, что тебе всё это "благополучие" от Бога?

–А как же? А от кого же ещё? Я тут, недавно, на собрании пятидесятников был, так они, прямо так и говорят, если "бабло прям прёт" тебе, то это божье благословение. Вот только с тем, что…, – скабрезно захихикал старый блудник – ну, то что с девчонками надо регулярно кувыркаться, они всё-таки категорически несогласны, не верят, что это для мужицкого организма просто необходимо, не признают авторитет врачей…

–Пашка, да ну тебя! Пошёл я, – окончательно потерял терпение Алексей, – сколько можно повторять, что не хочу я слушать твои гадости?

–Да, не буду, не буду, ты подожди, не уходи. Я тебя чего хотел спросить: а кто это? Чего она всё время рядом с тобой "отирается"? Ты чё, Лёха, "сломался" всё-таки? А говорил, нет, никогда, даже с "дунькой кулаковой" никаких дел не имею! А сам! Чего опять башкой мотаешь, чё нет что-ли? Просто так? Друзья значит? И ничего не собираешься и ничего не будет? Ага, ну-ну, посмотрим-посмотрим… А так-то девочка "козырная", я бы так даже сказал "джокер"! Братан, ну если тебе, от неё, ничего не надо, может я за ней "приударю"?

–Попробуй, – согласно кивнул головой Алексей Петрович, шагнув к двери и оглянувшись на суетливо крестящегося, шепчущего молитву Павла Николаевича, веско добавил, – если тебе, конечно, жить надоело.

(Два года спустя):

Из кухни доносилось, то ли чирикание ранней пташки, то ли мяуканье голодной кошки. Аккуратно закрыв за собой дверь и поставив дорожную сумку на пол, Алексей Петрович начал неторопливо расстёгивать куртку.

–Приехал! Уже! – радостно взвизгнула выглянувшая из-за угла Жанна, – а я не успела ещё ужин приготовить! Ну, ладно! Руки мой и иди сюда! – последние слова еле слышались, сказанные уже у плиты, заглушаемые шкворчанием жарящейся картошки.

Алексей разулся, перебросил подальше по коридору сумку("потом разберу") и прошаркал в ванную, намыливая руки посмотрел в зеркало: "Ну, и как ты ей сейчас в глаза смотреть будешь? А? Алексей…, Петрович…"

Изо всех сил растягивая время, помыл руки, поплюхал в холодной воде напряжённое, как каменное, лицо, вытерся полотенцем и вышел из ванной. Щёлкнув выключателем побрёл на "пение мифической сирены". Не глядя на порхающую по кухне Жанну, взял небрежно брошенный на его табуретку, почти свалившийся на пол китель и аккуратно повесил его на спинку ЕЁ("всё равно ты всегда в окно пялишься, поэтому пусть здесь стоит, здесь буду сидеть! Ты в окно, а там – Я! Как картина в раме, хи-хи-хи…") стула.

–Всё! Готово! – бухнула "хозяюшка" рядом с локтём Алексея Петровича чугунную сковородку.

Покосившись на недожаренное картофельное месиво, не выдержал посмотрел-залюбовался на подбоченившуюся, разрумянившуюся девушку:

"Господи! Какая она…, прекрасней её, на всём белом свете не сыщешь. Кокетничает передо мной, губки вытягивает, глазками играет и крутится туда-сюда, как модель на подиуме. Ох, девочка моя, девочка моя, ну зачем я тебе, такой?" – виновато опустил взгляд Алексей.

–Устал? – искренне-сочувственно дрогнул голосок "родной-единственной", – а у меня смотри-ка, что есть! – выхватив из небрежно брошенного на пол "коффера" майорские погоны, повертела ими около своего правого уха – цы-цы-цы! О, как! Ну скажи, разве я не молодец?! Сейчас обмоем, пировать будем! – нырнув в верхний ящик вытащила из него, нежно позванивающую, хрустальную пару.

–А это чего? – поднял Алексей, выпавший из портфеля вслед за погонами, продолговатый конверт из бледно-голубой бумаги.

–А не знаю, – бросила, оглянувшись через плечо,  Жанна, – не успела посмотреть. В двери торчало. Тебе. Из горсвета что-ли…, задолженность наверное…, ты за свет, когда, последний раз, платил?

"Мать честная! Да как такое возможно?! Из ГорСвета,  милая, того самого, Горнего Света." Без суеты засунув конверт под локоть, спрятав его, еле вытолкнул, в спину сосредоточенно роющейся в ящике стола Жанне, вопрос через стиснутое неотвратимым ужасом горло:

–А чего ты там ищешь?

Девушка вздрогнула всем телом и замерла:

–Штопор…, вино надо открыть…, я вино хорошее купила, – голосок "подстреленной птички" дрожал и бился, изо всех сил не желая падать с Небес на землю.