Посвящается Вселенским Сиротам – детям, убитым абортами.

("Так говорит Господь: голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет.")

Вместо предисловия:

Все описываемые ниже события являются вымышленными, сочинёнными автором произведения. Любые, являющиеся абсолютно случайными, совпадения мест, имён и событий – считать не соответствующими реальной действительности.

––

Тревога! Тревога! Тревога!

Ну, что же: К бою! – Я готов!

Стою один, и безоружен.

Пред тьмою яростных врагов,

Самодовольством обнаружен.

Я вновь: не удержал язык,

И гордость наглую во чреве,

И мой вороний хриплый крик —

Мой сыр подарит хитрой деве.

А мне же – биться с вороньём,

С той тучей, что в душе проснулась.

Взяв крест. Страдая. За Христом.

Раз благодать – души коснулась.

––

Отключение системы?—Перезагрузка?

–Что прям так внагляк? Так в открытую?

–Хочешь верь-хочешь не верь, а таки да, прям так, в открытую, без "маскировки". Если раньше, я осознавал с кем столкнулся уже позже, обычно через несколько часов, самое раннее распознавание происходило где-то часа через два, через три, то тут…

–Ну и?

–Ну, а что мне оставалось делать? Включился в прямой контакт с Носителем, показал ему вражеского агента, подселённого в однотипную биологическую особь…

––

"Бррр, прохладненько…, и снежок с ветерком, утро раннее, темень ещё, весь мегаполис спит пока что, хорошо хоть жизнь немного наладилась, фонари кругом светят, а то как вспомнишь, в девяностых, выйдешь бывало также рано на работу и "хоть глаз коли", только и света было, что из окошек домов, что вдоль тротуаров серо-уныло тянутся. Потому и ходил всегда с фонариком, следил за ним, заряжал постоянно, беспокоился чтобы не забыть, да не потерять, а то не ровён час, с работы да работу добираясь, свалишься куда-нибудь, или, споткнувшись в темноте, руку или ногу сломаешь. Летом или зимой полегче конечно: летом день длиннее, а зимой от снега светло. А вот весна, да осень – это прям беда…, особенно когда дожди, сыро, грязно. Ну грязища-то и сейчас, как была, так и осталась, но хоть светло, видно, куда идёшь, боле-менее. И фонарик куда-то уж давно затерялся, не помню где валяется, не найдёшь уже… Трамвайчик идёт…, что за номер?…, ага, шестнадцатый, ну надо же, ещё семи утра нет, а этот редкостный маршрут уж едет, обычно, раньше, первый на линию где-то в девять утра выходил, и ходит их…, да наверное два или три по маршруту, раз в полчаса, полупустые, ага, а сейчас так и вообще никого… Брррр, да чтож так холодно?! Вроде бы и оделся тепло, и на улице ещё не зима совсем уж, и выспался хорошо, не должно бы так!"

Наблюдая за подъезжающим к остановке трамваем, Алексей Петрович как-то машинально оглянулся, стоявший в шести-семи шагах от него, чуть слева и сзади, примерно одного с ним возраста, мужик, как будто внезапно вспомнив что-то, быстрым шагом устремился к открывшему двери трамваю. Взявшись за поручень средней двери, оглянулся на Алексея Петровича; бросив на него ненавидящий взгляд, так как бросает улепётывающий новобранец ручную противопехотную гранату в надвигающийся на него танк; запрыгнул в трамвай и зашагал к дремлющей на своём месте кондукторше. Алексей Петрович недоуменно пожав плечами, задумчиво затеребил пальцами свою недавно подстриженную бороду:

"Знакомый что-ли? Да нет, вроде бы, не помню я этой рожи… Восемьсот шестой, новенький трамвайчик, обычно на эту линию всякое старье, а тут новенький…, надо же. А на улице то, как хорошо с утречка то,  снежочек потихоньку сыплет, свежо и не холод… Так стоп! А почему, только что мне казалось, что я прям как в Якутске под новый год? А это что ещё за хрень?!"

Раззявив от изумления рот, Алексей Петрович наблюдал как к остановке подъезжает, старый, много раз перекрашенный, трамвай номер 16, с написанным на боку номером 806. Трамвай остановился, открыл двери, закрыл, постоял ожидая зелёного сигнала светофора и поехал. Та же самая кондукторша, которая сидела в только что уехавшем, скрывшемся за поворотом трамвае, ввиду полного отсутствия пассажиров спала на своём сиденье, покачивая головой как игрушечная собачка, прилепленная на передней панели автомобиля.

––

–Ну, и каковы были ответные действия вражеского агента?

–Запаниковал. Запросил помощь в открытую. Без шифровки.

–Тааак…, интересно-интересно… А чего бы это вдруг так-то? Что-то необычное произошло?

–Нет…, стандартная обстановка, все реалии были в норме, никаких аномалий не наблюдалось.

–Носитель?

–Стандартный. Я его от и до просканировал – ничего необычного.

–А твой?

–Ну конечно! Был мною исследован до подселения, полностью, согласно Инструкции, ничего необычного, выходящего за рамки биологических нормативов для этих особей, обнаружено не было.

–Так… Ну что же… Тогда диктуй официальный отчёт.

–Слушаюсь! Я, полевой агент номер ANT-13669172, имперской службы безопасности, галактики горделиво-синеглазых, находясь на стандартном дежурстве на Ферме по выращиванию энергетических аккумуляторов, заметил за собой слежку вражеского агента галактики горделиво-красноглазых. Обнаруженный мною агент нестандартно запаниковал, вместо того, чтобы разорвать контакт путем обычного пространственно-временного дистанцирования, он запросил эвакуацию по каналу аварийной связи. Его просьба была удовлетворена. Пространственно-временной континуум был разорван, вражеский агент был эвакуирован спецназом вместе с Носителем. Отчёт предоставлен в службу собственной безопасности Имперской Галактической Разведки.... Да уж…, ну дела! Знать бы заранее, хоть бы ненамного, нам же, в-принципе, не хватило двадцати пяти-тридцати секунд того временного пространства, чтобы пометить их эвакуационную капсулу. Время…, время всегда работает против нас.

–Ну, зато и против них тоже. Судя по нанесённым тебе повреждениям, они уже готовились маркировать тебя, чтобы отследить обратный путь, сюда, домой, по окончании тобою дежурства на Ферме.

–Это им точно не удалось?! Я вовремя среагировал?!

–Не удалось конечно. Иначе бы, штурмовые армады  их космических кораблей уже атаковали наши пограничные провинции.

–Герцог! Разрешите личный вопрос?

–?

–Есть ли хоть какие-то версии— произошедшего? Для чего им понадобилась такая эвакуация? Ведь это же немыслимые расходы…

–Десять в двадцать третьей степени.

–Ничего себе!

–Вот-вот…, и мы, весь штаб стратегического планирования сейчас в недоумении, думаем над этим, работаем, одно время была версия, что это было вызвано Вашей Личностью барон, но потом её отбросили как несостоятельную, потому что в Носителя вы заступили на дежурство тщательно замаскированным, неотличимым от простого смерда… Отдыхайте, Барон, восстанавливайтесь, у нас впереди ещё много работы.

––

–Ох, ну вы прям такие вещи рассказываете! Первый раз в жизни такое слышу, – тихонько рассмеялся принимающий исповедь старенький священник.

Алексей Петрович удивлённо покосился на него:

–Батюшка! Да я и сам, в жизни бы не подумал, что такое возможно! Уж чего только не передумал, грешен знаю, но за что, за какой грех, мне от Господа испытание такое? Ведь явственно всё видел и слышал, и как асфальт от едущего трамвая дрожит ощущал…, сначала от одного, потом от другого…, или от одного и того же, но дважды проехавшего…, хотя нет, первый был новый, а второй старее его лет на пятьдесят. И как такое возможно? Ведь не сумасшедший же я?

–Тихо, тише вы, – успокаивающе притушил священник, горячий шёпот взволнованного исповедника, – нет, ну конечно на сумасшедшего вы не похожи…, а в чём грешны? Ну, как и все мы, прежде всего в гордости, в этом и покаемся, а уж в чём там дело и почему, это уж только одному Богу известно…, и происходит всё, только по Воле Его, и никак иначе… Причащаться завтра будете? Ну вот и славно, – одобрил батюшка готовность Алексея Петровича, прочитал разрешительную, снял с головы исповедника накинутую в начале исповеди епитрахиль, – целуйте Крест и Евангелие…, идите с Богом, – благословил на продолжение службы.