Раньше Проводников не было, а были только старшие. Они включали озеро и маленькие луны. Они строили комнаты и приносили новых зайцев и кукол. А ещё чинили, если у кого, как у Джека, ломался голос, или лапа, или что там ещё бывает.

– И махали рукой, когда куда-нибудь уезжали, – не выдержав, добавляет Руся. Жираф знает, что нельзя перебивать, и сам тут же съёживается и пытается спрятать голову. Но Сёма этого сегодня может не заметить – он же главный сегодня. Подумаешь, глупый Руся.

Когда старшие ушли, осталось только солнце, которое мало светит и всё норовит упасть. И война, на которую стали ходить слон, оловянные и роботы. А потом и другие, которых тоже ломали. Сёма тогда прятался среди упавших из-за верхнего края неба вагонов, и однажды к нему в нору заполз старый красный человечек. Это был один из самых первых жильцов, с дутыми ручками и ножками.

Старый человечек рассказал Семе, что так долго не будет. Что ему обещал один из старших – скоро придёт Проводник. Он уведёт всех жильцов в новый дом, и больше не надо будет ходить, чтобы кого-то ломали, и вообще никого ломать не будут, потому что открыт Второй фронт. И те, которые начали бросать вагоны, проигрывают.

Проводник возьмёт всех, у кого нет каких-то деталей, на руки, и перенесёт. А остальные будут бежать рядом. И там будет дом и поле, озеро и лес. Лес – его никто не видел – но это же очень здорово! А ещё шкафы с платьями для кукол. И новое солнце – яркое и негаснущее.

Человечек сказал Сёме уходить – потому что Проводник будет искать в Доме. И Сёма пошёл, хотя сверху опять что-то бросали. А потом вагоны на месте старого укрытия обвалились, и медведь человечка больше не видел. Этого Сёма в истории про Проводника не рассказывает, оно просто само зачем-то вспоминается.

Сёма вздохнул, и тут вдруг Джек ни с того ни с сего подскочил и тяпнул его за лапу. Отпрыгнул, ощетинившись, и вжался в ноги Русе. Сёма от неожиданности шагнул назад и чуть не упал, споткнувшись о какую-то мелкую металлическую дрянь.

Они вышли из той же баррикадной прорехи. Даже не вышли, вывалились. Один – со стреляющей рукой, а ещё радист и командир. Вроде бы и в одном месте стоят, а будто бы окружают. Никакие они, конечно, не оловянные; это просто потому что солдатики. Так говорили старшие, а потом уже и все подряд.

Командир держит в руке какое-то короткое дуло. А тот, что с рукой, взял её наперевес – как автомат.

– У них нет зарядов, – шепнул Сёма, – не бойтесь.

Откуда у них заряды, если война идёт уже 526 выключений солнца. Только всё равно они большие и сильные. И надо заговорить с ними. Заговорить, пока не напали.

– Если что-то случится, бегите к Яше, – трагическим голосом сказал Сёма и порадовался: хорошо получилось, красиво.

Руся испуганно кивнул, а Джек всё скалился – может, и не слышал даже.

Сёма пошёл в сторону оловянных, стараясь переставлять лапы неспешно и держаться вразвалочку. Но это только когда представляешь – просто получается, а на самом деле – страшно.

Командир – в тёмной форме, с которой местами облезла краска, и фуражке с отколовшимся левым краем – сделал шаг навстречу.

– Как зовут? – выкрикнул он неожиданно высоким голосом. – Цель нахождения на специальной территории?!

Звук воткнулся в левый висок и стал крутиться стоматологическим буром, уходя всё глубже и цепляя глаз. Алиса потянулась, нащупала трубку Black Diamond на столике и, подтащив её к лицу, выдохнула что-то больше похожее на «а-а», чем на «да». Никто не ответил, поскольку звонил телефонный будильник. Вообще-то сегодня пятница, и он должен быть отключён, но всё равно вопит.

Алиса отшвырнула «Бриллиант» куда-то на половину кровати Макса и снова сомкнула веки. Но нет, теперь и другие звуки осмелели и вслед за телефонным начали прыгать и скакать вокруг. Вот в коридоре бубнят чьи-то голоса, занудно воспроизводят одну и ту же терцию: фа-ля, фа-ля. А вот Юлька гремит чайной ложечкой. Поди, налила себе кофе из эспрессо-машины…

Алиса вздохнула и села на кровати. «Утро» – с неудовольствием подумала она и взглянула на часы. Чуть больше двенадцати. Концерт, стрельба, допрос – это всё вчера. Или уже позавчера?..

Юлька действительно звенела блюдцами и чашками. Вроде бы даже нарочно.

– Прекрати уже, – крикнула ей Алиса, – весь этаж разбудишь.

Дверь тут же открылась, и Юлька всунула голову в Алисину комнату.

– А кто это у нас такой проснулся? – пропищала она и ухмыльнулась. – Пора вставать, ваша светлость, а то жрать вам ничего не останется.

Юлька ела пиццу, густо посыпанную помидорами и цукини. Она доставала из коробки очередной слайс, внимательно его оглядывала и, закрыв глаза, откусывала первый кусочек. Потом кивала головой и кусала ещё треть. Последнюю часть она отправляла в рот, подталкивая её пальцем. После этого делала большой глоток из своей необъятной кофейной кружки, которую всегда и везде возила с собой. С показным удовольствием жевала, громко причавкивая.

Алиса скептически посмотрела на это пиршество и передёрнула плечами.

– Как ты можешь начинать утро с этой гадости? – в очередной раз спросила она и прошла к холодильнику. Достала детское яблочное пюре, йогурт и поставила всё это греться в тёплую воду. Микроволновкам она не доверяла. Юлька в ответ особенно громко причмокнула и облизала пальцы.

– Вкуснятка, – объявила она.

Алиса поморщилась. Она терпеть не могла сюсюканий, о чём подруга, понятное дело, в курсе.

Расправившись с пиццей, Юлька уставилась в макбук. Прихлёбывая кофе, она стала читать новости с какого-то адского сайта:

– Никита Михалков приехал в колонию в трениках, – сообщила она голосом телефонного автоинформатора, – подземные карлики две недели ели спелеологов, балерины отказались ходить по Большому, лесбиянки-убийцы соскочили с грибов…

– Последнее особенно хорошо, – фыркнула Алиса.

– А про тебя, моя душа, снова ни слова, – с деланной грустью заявила Юлька и смахнула несуществующую слезинку. – Ещё один день пропал зря. Пойду утоплюсь.

Она отправилась в ванную, а Алиса на несколько секунд задержалась перед экраном ноута. Вспомнила, что надо бы погуглить про второй фронт. Только сначала одеться и вынуть йогурт с пюре.

Через несколько минут она вернулась за макбук, держа в одной руке баночку с яблочной кашицей, а в другой – кофейную ложечку. Сегодня пюре казалось кисловатым и слишком жидким. Алиса раздумывала, нужно ли себя мучить, но ложка за ложкой сводила продукт на нет, кривясь как от микстуры.

По запросу «второй фронт» вывалилась разная белиберда: магазин военной одежды, какие-то фильмы и ссылки на учебники истории. Тогда Алиса добавила: «идеология». Список обновился, но по-прежнему преобладали Рузвельт, Монтгомери и зелёные с белым танки. Алиса долго кликала подряд по всем ссылкам, без интереса проматывала никому не нужные подробности переговоров всех со всеми и всех против всех. Наконец стёрла старый запрос и набрала: «уйти на второй фронт». Картинка поменялась, и третьим номером высветилось единственное слово: «Присоединение». Слово это резко выделялось на общем фоне и казалось рисунком, выполненным детской рукой без всякого старания, как если бы двоечника заставили тренироваться в прописях.

В ответ на щелчок мыши «Присоединение» раскрылось окном, будто прорезанным корявой чёрной надписью: «Рабство спадает с плеч. Мы уходим на Второй фронт». Алиса вздрогнула. Эта была цитата из её песни. Изменённая – в оригинале не «рабство», а «горе», – и всё же никаких сомнений насчёт первоисточника. Алиса кликнула надпись, но её выкинуло на пустую страницу. Она вернулась к окну с перелицованной строкой, но и тут не было ничего больше, за исключением линка для отправки электронного письма. На всякий случай она скопировала адрес в заметки, хотя, что с ним делать, было непонятно.

Алиса набрала в поисковике песенный текст в изначальном варианте. К её изумлению, ссылок не нашлось. Ну ладно, как-то он просто странно индексирует… Алиса открыла другой поисковик и повторила поиск. Опять ноль совпадений.