– Вольно, майор, разойдись.

– Лагерь, вольно, разойдись!

Народ стал куда-то мигрировать по территории лагеря, а мы направились в кабинет начальства.

Нам подносили ведомости, гроссбухи, что-то еще.

– Пошли на склад, берите своих кладовщиков, поглядим, что там есть и сразу ведомости учета берем, наш бухгалтер и тыловик проверит.

Лицо командира погрустнело.

– Какие нормы расхода на ежедневное питание пленных? Так-с, Светлан, что там есть по ведомостям?

– Да я бы сказала, что нормы весьма хорошие. Мы на фронте не всегда так снабжались.

«Кстати, как раз они обед готовят, вот и посмотрим, как тут бойцов кормят. А как пленные принимают пищу?» – обратился я уже к майору.

– На полуторке развозим по объектам.

Мы стояли перед несколькими мешками крупы и ящиком картошки, которую чистили немцы.

– Это что, обычная норма отпуска такая, а по вашим ведомостям фашисты сжирают, как армейская бригада полного состава.

– Да, что с ними валандаться, фашисты и есть фашисты, пусть дохнут.

– Я не против того, что они фашисты, но сейчас они рабочая сила, которая должна восстановить всё то, что разрушили. Я посмотрел, как они работают – не бей лежащего.

– Я бы их расстрелял за саботаж, так нельзя же.

– Да, в немецком плену за такую работу их давно бы расстреляли. Хорошо, где продукты? На улице холодно – ноябрь, а казармы не топлены, обмундирование у них с войны что ли, где положенная униформа? Я бы тебя, майор, понял, если бы ты на это детский дом содержал бы или больницу обустроил. Но, я так понимаю, все это давно продано.

– Много ты понимаешь, товарищ полковник.

– Не вопрос, завтра я прибуду с представителями военной прокуратуры. Пусть они с тобой разбираются. Это надо же, сдает дела и ворует до последнего.

– Ты советского командира из-за каких-то немцев посадить хочешь.

«Вот они – советские командиры, – сказал я, указав на моих товарищей, – а ты, гнида, всю войну в тылу на теплых местечках ошивался. До завтра».

Мы вышли и укатили на Филипповском внедорожнике «Хорьх».

– Владимир, давай в НКВД, надо с этим майором разбираться.

В общем, на следующий день в лагерь прибыла целая комиссия из интендантов, юристов из прокуратуры и кадровиков. Не знаю, кому-то отстегивал долю майор или все себе оставлял, но никто его прикрыть не смог. Под следствие попали все, плоть до красноармейцев из охраны. Учитывая развитое доносительство в это время, повязанными должны были быть все, просто доли у всех разные.

Снова увидевший меня Гришанов, замахал руками: «Кольцов, ты мне скоро во сне сниться будешь, чего опять хочешь?»

– Алексей Иванович, сейчас в штате 5000 немецких рыл, а штат охраны и обслуживающего персонала там числится на лагерь в 1000 человек. Необходимо увеличивать штат до установленных норм.

– Я тебя услышал. Согласен, что этот штат был, когда в лагере 1500 человек и числилось, а затем три лагеря в один объединили, а штат сотрудников старый оставили.

Оформили мне положенные штатным расписанием две роты – одну охраны лагеря в 100 человек и роту из 34 бойцов тылового обеспечения лагеря. На службу в лагерь были зачислены комротами с армейскими званиями капитан Боголюбов Александр, ставший моим замом по тылу – начальником взвода обеспечения, который сразу взял под свой контроль лагерные склады с обмундированием, топливом и продовольствием и замом по режиму и боевой подготовке капитан Игорь Кожуков. Три десятка бойцов сразу же поступили на новую службу. Теперь надо было оповестить еще наш демобилизованный рядовой и сержантский состав и офицеров, кто желал бы продолжить службу в Наркомате внутренних дел в охране лагеря или в городской милиции. Все это решилось в ближайшую пару недель.

А я приступил к командованию вверенной мне частью. На вечерней поверке во дворе лагеря было проведено представление военнопленным нового начальства. Говорил я с ними по-немецки: «Значит так, товарищи военнопленные, с завтрашнего дня у вас многое поменяется в жизни. Завтра у вас будет выходной, посвященный замене обмундирования на новое. Сегодня вы готовите списки и завтра подаете их мне. В них должны быть указаны следующие позиции: свои личные данные; дата и где взяты в плен; номер и принадлежность части, звание и военная специализация, то есть, кем служили; рабочая профессия до войны, у кого какие есть, сколько и где по ней или ним отработали. С учетом этого, вы будете разбиты на подразделения, которые будут работать по своей специализации или приближенной к ней. Грешно использовать профессионалов в каких-либо областях поголовно на разборке кирпича. Далее, решим вопрос с улучшением питания, хотя разносолов не обещаю, сами видите, до чего вы страну нашу довели, но лучше будет однозначно».

Ко мне обратился немец: «Лейтенант Фридрих Эрлер, герр комендант, разрешите вопрос?»

– А ты мне знаком, лейтенант, где я тебя видел раньше?

– Так точно, герр гвардии полковник, в Венгрии мы сдерживали ваши танки из орудия.

– Точно, а где твой напарник, Вирт, кажется, живой еще?

«Так точно, живой, герр гвардии полковник!» – из строя вышел рядовой Хельмут Вирт.

– Вы храбрые солдаты, а храбрость уважают даже противники. Надеюсь, вы проявите такую же стойкость в решении мирных задач и поможете мне быстрее наладить наше будущее. Задавай свой вопрос.

– А куда делся майор Хацапетов?

– Под следствием и весь обслуживающий контингент лагеря там же.

– Понятно.

– Камерад Кольцов, а меня вы не узнаете?

– Кого я вижу, начальник канцелярии Шаховской комендатуры Хельмут Ранн! Ты изменился, Хельмут, постарел, как же тебя угораздило в плен попасть?

– Тяжело в плену живется, вот и постарел, камерад Кольцов, а в плен я попал в Кенигсберге. С вашей помощью стал начальником канцелярии Шаховской, затем Смоленской, Минской и Кенигсбергской комендатур, дослужился до звания гауптмана.

«Что же, Ранн, ты грамотный специалист, станешь замом по личному составу и финансам у нового командира вашего отряда лейтенанта Эрлера. Работай честно и будет тебе, как и всем вам, легче, чем было, – продолжал я свою речь перед немцами, – итак, то, что я скажу, касается всех. Я со своими товарищами по оружию планирую не просто заниматься разборкой кирпича, а строить тут новый район, развивать производства и всячески улучшать нашу жизнь. Вы все станете мне в этом помощниками.

Как только пойдет денежная прибыль, зарплату вам платить я не имею права, а вот ежемесячные поощрения гарантирую. Каждый будет получать деньги для обустройства своего личного быта. В ответ требую орднунга и ответственности за результат выполняемой работы. Я посмотрел, как вы работаете сейчас в городе – такого больше не будет. Кто будет филонить, тот домой в Германию не вернется, а жизнь его на фоне остальных будет весьма тяжелой. Кто будет честно выполнять и перевыполнять план, что также будет поощряться материально, будет и жить свободнее. Но, повторю, первый год нам всем придется потерпеть, пока мы наладим производства.

Что касается больных, на днях прибудут новые военные врачи в горбольницу с лекарствами, которыми мы лечили людей на фронте. Все вы будете осмотрены, поэтому не стесняйтесь, всё, что у вас болит, покажете и расскажите врачам. Лучше на ранней стадии попытаться вылечить, чем потом помирать. Дальше займемся утеплением вашего жилья. Зимой надо жить в тепле.

Значит, всем всё ясно: не воровать, не подставлять своих товарищей и нас, людей, которые будут вам доверять. В противном случае, нас снимут, а вам назначат кого-нибудь похлеще, чем Хацапетов. Бумагу и карандаши вам выдадут».

Полночи в казарме бурлила жизнь. Люди почувствовали ветер перемен и старались со всем своим немецким прилежанием заполнять анкеты.

– Эрлер, Вирт, Ранн, а вы что, с новым комендантом знакомы?

– Да, мы с одной пушкой в холмистой местности застопорили их танковую бригаду, подбив пять танков. Ух уж нас тогда и обстреливали из батарей и САУ. Но мы выжили, а затем нас окружили и взяли в плен. А когда нас увидел Кольцов, то за проявленный нами героизм он нас отпустил.