- По отчеству вас как? -- уточнил Петя.

   - Ой, да не надо по отчеству! -- засмеялась Элеонора, тряхнув густыми волосами. -- Размещайтесь, я вам всё покажу.

   Экспедицию поселили в маленьком классе -- парты были вынесены, а вместо них стояли кровати с сеткой. На учительском столе расположился громадный электрический самовар.

   В другом крыле шёл мелкий ремонт -- красили двери и окна, белили потолки, -- но здесь было тихо и нисколько не пахло краской. Петя уселся на кровать, покачался на сетке:

   - То ли спать завалиться?..

   - В самолёте поспишь, -- накинулась на него Маша, -- работать надо! У нас тут столько информантов!

   - Работа не волк... -- отмахнулся Петя.

   - Ага, поэтому в лес, к сожалению, не убежит и придётся её делать, -- засмеялась Леся. -- Так, предлагаю раскочегарить это чудо техники, умыться, поесть по-человечески, а потом работа. А то рухнем, как заморенные кони.

   - Ставлю на голосование, -- отозвался начальник экспедиции, перебирая содержимое кофра. Видеокамера была самая обычная, старая, зато фотоаппарат (цифровая зеркалка) стоил как Петина годовая зарплата, хранения и ухода требовал соответствующего.

   - Вопросы еды надо решать единолично, властью командира, -- Леся забросила на плечо полотенце: -- Маш, пошли искать, где у них тут вода!

   Эти посиделки за чаем неожиданно оказались последними спокойными часами в Батагае. Все последующие дни отряд вставал в семь утра, наскоро завтракал и отправлялся к информаторам. Кочуя из одного дома в другой, экспедиция вела запись и съёмку практически непрерывно, только и успевая кое-как заполнять дневники в промежутках между записями.

   Экспедиция называлась фольклорно-этнографической, основной целью имела выяснение степени сохранности фольклора и традиционной культуры в Верхоянском и Усть-Янском улусах Якутии. Такие исследования проводились в последние годы по всей республике, но огромная территория, дороговизна поездок и нехватка знающих специалистов сильно замедляли работу и было непонятно, закончится ли она когда-нибудь. В некоторых районах (улусах), густо населённых и не очень удалённых от Якутска, запись фольклора и съёмки этнографических фильмов шли постоянно силами музейных работников, местных краеведов, а большей частью -- студентов факультета традиционной культуры Якутского университета. В отдалённых районах было сложнее: жизнь там сильнее зависела от сезонов и погоды, связь была сложной и дорогой, а часто и нерегулярной, да и населения было не в пример меньше. И если, например, в Вилюйском улусе число знатоков фольклора, обычаев и традиций исчислялось сотнями, а вилюйские записи издавались начиная ещё с девятнадцатого века, то на северо-восток Якутии давно уже не ступала нога учёного, и что там осталось от национальных культур, что появилось и что исчезло, было совершенно непонятно. В конце прошлого века там прошла крупная экспедиция, тоже возглавляемая новосибирцами, она работала на крайнем востоке -- в Усть-Нере, Нелемном, Зырянке, -- и на севере -- в Чокурдахе. Более-менее обследованы были территории в среднем и нижнем течении Колымы. -- там работали фольклористы из Магадана и Якутска. Но на Яне учёные не бывали, кажется, со времён знаменитого Худякова, а с тех пор пошло уже второе столетие...

   Когда составлялся маршрут экспедиции, новосибирцы связались с якутскими коллегами, те -- с районными отделами культуры. По их сведениям, знатоки фольклора в посёлках вроде бы есть... Сколько их, что они знают и в каком объёме, работники культуры точно сказать, конечно, не могли. И хотя риск не найти ничего был довольно велик, обоснование маршрута было признано достаточно убедительным, чтобы получить негосударственный грант. На государственный грант такую дорогостоящую экспедицию при всём желании организовать не удалось бы...

   Нынешний экспедиционный отряд был, строго говоря, недоукомплектован -- недоставало языковеда, чтобы общаться с исполнителями. В Якутии среди пожилых людей было немало таких, кто понимал русский язык очень плохо, а говорить не мог вообще. Да и для перевода нужных записей прямо на месте нередко требовался лингвист, в идеале такой, у которого якутский язык родной. По-якутски на севере говорили все -- и эвены, и эвенки, и юкагиры, да и многие русские. Но на этот раз найти языковеда не удалось: аспирантки-якутки, учившиеся в Новосибирске, уехали в экспедиции по своим плановым темам, в якутском институте, помогавшем организовать поездку, с сотрудниками тоже было напряжённо -- кто в отъезде, кто в декрете, кто в отпуске... В конце концов в качестве варианта "на чёрный день" якутяне нашли проводника -- он знал район, бывал во всех сёлах, прекрасно говорил по-якутски и по-русски, одна беда -- языковедом не был. Но переводить мог, и на том спасибо.

   Сама же экспедиция состояла из двух этнографов, фольклориста и музыковеда. Этнографы были разные: Санжи, уже "остепенённый" кандидат исторических наук, изучал традиционные обряды, но разбирался и в археологии, и в этнической истории. Петя диссертацию дописать никак не мог -- не очень его интересовала какая-то диссертация, намного интереснее было снимать видео и фотографировать. Он нашёл для себя научную нишу -- отрасль науки, к которой он довольно стихийно пришёл, называлась визуальная антропология. К антропологии в классическом, естественнонаучном смысле она имела мало отношения, а занималась фиксацией традиционной культуры в виде фото- и видеодокументов. Как именно фиксировать, анализировать, сортировать и изучать эти документы -- на это чётких, освящённых традицией рецептов ещё не было, наука сравнительно молодая. И Петя с этнузиазмом нарабатывал практику, надеясь, что кто-нибудь мыслящий более системно сведёт его практические результаты в теорию. Материалы свои он не "зажимал", как многие, прося только строго соблюдать авторские права, и уже не раз его фотографии появлялись в серьёзных журналах, а совместные статьи с коллегами постоянно украшали фотоиллюстрации за его авторством. Фотограф Петя был отличный -- научился у отца, знаменитого археолога и фотолюбителя. Особенно ему удавались портреты, и Петя нередко пользовался тем, что исполнители и коллеги-учёные перестают замечать человека с камерой: как только люди отвлекались от позирования, появлялась возможность снять прекрасные кадры, где люди выглядели живыми, естественными и обаятельными.

   Музыковеды в "поле" всегда оказывались в странном положении: их почему-то по определению считали специалистами по аудиозаписи. Вся звукозаписывающая техника переходила в их ведение, на них возлагалась обязанность обрабатывать все звукозаписи, независимо от того, музыкальные они или нет, и переписывать их на постоянные носители. Работа нудная, скучная, съедающая уйму времени, -- но освящённая годами традиция сваливала её на музыковедов. Музыковед Маша страдала от этого особенно: опыта звукозаписи в полевых условиях у неё было немного, обращаться со сложной техникой она училась на ходу и постоянно боялась, что неправильно подключила микрофон или не туда повернула регулятор уровня записи. Да ещё батарейки имели привычку кончаться без предупреждения прямо посреди исполнения -- пока она возилась с перезарядкой, в записи возникали невосполнимые лакуны. После второго такого случая было решено, что писать на один диктофон опасно -- можно неожиданно потерять ценнейшую запись. И одновременно с Машей всегда кто-нибудь вёл запись на второй диктофон. Чаще всего это была Леся, иногда -- Санжи, но иногда и Маша держала оба прибора сразу: одновременно батарейки в них не кончались.