По рассказам, раньше на праздниках лета (ысыахах) такие хороводы танцевали на огромных полянах целыми сутками, не различая дня и ночи, и каждый хоровод плясал по несколько часов. Смысл действа прозрачен: круг, движущийся по ходу солнца и славящий его, -- это магический обряд призывания удачи и богатства, прерывать его нельзя и каждый находящийся на празднике должен плясать хотя бы в одном хороводе.

   На сам ысыах в Батагае экспедиция, к великому сожалению местных жителей, остаться не могла: праздник был намечен на десятое июля, отряд в это время должен быть уже в Намском наслеге. На батагайский ысыах приезжали и немногочисленные жители Эсэ-Хайя, и даже верхоянцы. Маша искренне огорчалась, что не увидит именно этого праздника, и спешила заснять и записать на диктофон хотя бы один только осуохай... Егору Петрову Петя твёрдо пообещал, что пришлёт кассету с видеозаписью танца, на что запевала, словно сто лет был знаком с отрядом, спросил:

   - А сам-то приедешь? А когда?

   Умом было понятно, что вероятность снова попасть в эти места приближается к нулю, но Петя не стал этого говорить. Во-первых, долгая экспедиционная жизнь приучила не зарекаться, во-вторых, организовать ещё одну поездку сюда было бы, в самом деле, полезно. Сейчас у отряда слишком мало времени на полноценную работу, а вот если приехать зимой, когда жители не так заняты...

   На следующий лень после осуохая отряд выехал в Эсэ-Хайя. Ехали туда только ради Епросиньи Кузьмовны Николаевой -- больше исполнителей в посёлке не было. Да и вообще людей там было немного -- меньше трёхсот человек. Петя остался приводить в порядок свежие записи -- в Батагае не было времени хотя бы нормально записать в дневник, когда кого записывали; Вася остался помогать ему -- Епросинья хорошо говорила по-русски, переводчик там был не нужен, а Пете, наоборот, нужно было просматривать записи и разбирать каждую реплику.

   Леся, Маша и Санжи оказались у Епросиньи Николаевой втроём. Соседи говорили, что она, несмотря на возраст, помнит много рассказов "про чудное" и с удовольствием ими поделится. В том, что семидесятилетняя доярка прекрасно всё помнит, сомневаться не приходилось -- женщина она была бодрая, подвижная, хотя без суетливости. Подтвердила, что слышала много историй про мохнатых чучуна (что-то вроде снежных людей), про шаманов, которые воевали друг с другом с помощью своих духов, про людей, которые родились от женщины и медведя, про тех, кто умер оттого, что не оказал шаману должного почтения... Но на просьбу рассказать что-нибудь Епросинья (все здешние жители предпочитали, чтобы их называли без отчества) твёрдо упёрлась:

   - Да ну, время тратить... не поверите ведь всё равно.

   - Почему? -- искренне удивилась Леся.

   - А потому. Вот ты крещёная?

   - Нет.

   - В бога веришь?

   - Не верю.

   - Вот видишь! В бога если не веришь -- как поверишь в истории? Про бога даже книжки написаны, а про шаманов только люди рассказывают...

   Маша несколько растерялась от такой трактовки веры в бога -- она бывала в нескольких экспедициях, разговаривала с разными людьми, в том числе с очень набожными, но такого странного отказа не слышала ни разу. Санжи, кажется, тоже не мог сообразить, что делать; только Леся, похоже, не собиралась сдаваться. Не выключая диктофона, она уселась напротив Епросиньи:

   - Я людям верю. Не бывает, чтобы несколько поколений рассказывали враньё.

   - Ну вот ты скажи, -- упорствовала Епросинья, -- ты видела, чтобы люди летали?

   - Нет, не видела.

   - А чтобы люди в птиц превращались?

   - Тоже не видела, -- пожала плечами Леся. За её спиной Санжи что-то пробурчал про оборотня Надю, которая в полночь превращается в бревно, но Епросинья, к счастью, его не услышала.

   - Во-от, так чего тебе рассказывать?..

   - Мало ли чего я не видела, -- спокойно ответила Леся. -- Раз не видел -- значит, не бывает? Мне бабка такое рассказывала -- я радовалась, что сама не видела, от такого поседеть можно раньше времени... А бабке врать было не резон -- говорила как есть.

   - А что говорила-то? -- не утерпела Епросинья.

   Леся поняла, что зацепила любопытную женщину, и если интерес её не пропадет, то она всё же поделится какими-нибудь из своих историй...

   - Бабка у меня была родом с Урала, -- словно бы нехотя сказала она, -- у неё вся родня из горных рабочих. Там, на шахте, где бабкин дядька работал, был такой случай. Прислали к ним нового инженера, по фамилии Масленников, с приказом заложить новую выработку. Он мастеров собрал, послушал, что они говорят, пальцем ткнул на карту, где надо шахту пробивать. Тут к нему подходит мужичок -- обтрёпанный весь, в шапке набекрень, сапоги рваные, и говорит: господин инженер, тут рыть никак нельзя, рухнет. Инженер отмахнулся, велел начинать работы. А мастера боятся: кто такой этот мужичок, неизвестно, его тут никто раньше не видел, может, нечисть. Инженер давай на них орать: работать не хотите, ленивые скоты, шкуру спущу, у меня приказ от государя-императора, а вы тут нечисти боитесь! Короче, заложили эту... как она называется-то... шурф, что ли... не помню. В общем, начали рыть. Тут опять этот мужичок: нельзя, говорит, тут копать, всё обрушится. Инженер не слушает. Начали работы, поставили крепи -- они падают, всё заваливает. Снова копают -- снова заваливает. Отрыли снова неглубокую шахту -- рабочие упёрлись, дальше, говорят, не пойдём, там дурное место. Инженер говорит: вы, вредители, крепи ставите спустя рукава, пойду сам смотреть, всё ли правильно. И полез туда, а за ним этот мужичок оборванный. Тут опять обвал, вход завалило. Рабочие прикинули, что далеко инженер уйти не мог, раскопали в глубину сколько смогли -- тела нет, и вещей никаких не нашли. Так и пропал.

   Маша поёжилась -- история напоминала читанного в детстве Бажова, от которого мурашки по спине бегали... Епросинья покачала головой:

   - И ты веришь?

   Леся почесала нос:

   - Но куда-то же делся этот инженер! Потом какой-то местный краевед поднимал документы, проверял -- действительно присылали туда инженера Масленникова, действительно пропал он в шахте, причём не очень глубокой, тела не нашли. Чего бы не верить?