– Давай, вылезай, – предложил он Редькину.

Но Редькин молчал, боясь раскрыть рот, и только разглядывал свои руки, с которых стекал чёрный густой мазут, и моргал глазами. Он по шею был погружён в этот чёртов мазут и выбраться самостоятельно не имел никакой возможности. Подумав, Серёжа решил, что самому ему, пожалуй, не справиться и не вытащить товарища из этой ловушки, и побежал за подмогой.

Оставшийся один, Редькин смотрел через толщу пробитого им снежного колодца на свет и думал, что всё-таки ему повезло, что он попал точно в центр бочки, а не на край её…

– Могло бы быть и хуже, – успокаивал он себя. – Только вот мать пороть будет… Это точно.

До дома было рукой подать. Через пять минут Серёжа вернулся с бабушкой и мотком толстой верёвки. Подобравшись к краю провала, бабушка опустила конец верёвки почти окоченевшему от холода юнцу и, когда тот намотал верёвку на руку, потащила наверх. Сначала из снега показалась чёрная голова, а затем и весь Редькин, как чёрное чудище, вывалился на белый снег, тут же окрасив его коричневой и вязкой жижей. Вот так – из тьмы на свет – и родился Редькин во второй раз.

Не каждому выпадает такое везение…

Два подростка шли по дороге, ведомые бабушкой. За одним из них до самого дома тянулся тёмный мазутный след. Серёжа с бабушкой проводили «везунчика» до дома и передали в руки онемевшей от ужаса матери…

Довольный благополучным завершением прогулки, Серёжа вернулся домой и, развесив у печки мокрую одежду, сел за стол обедать.

Редькин появился в школе только через неделю, старательно отмытый в бензине и заново одетый.

Больше, чем кататься на лыжах, санках и волокушах, Серёжа любил зимой строить снежные крепости. Любовь эта строилась на двух началах. Во-первых, Серёже нравился сам процесс возведения, где он мог делать всё, что угодно и никто ему не указывал, как надо делать. Во-вторых – по весне крепость можно было красиво взорвать. Для подрыва он использовал «взрывпакеты», которые закладывал в шурфы, сделанные черенком лопаты в основании крепости. Посмотреть на подрыв крепости Серёжа приглашал родителей и друзей. Он зачищал запаянный конец фитиля, зажигал его, опускал взрывпакет в шурф и отходил на безопасное расстояние. Через несколько секунд раздавался взрыв, и крепость разваливалась на куски. Зрелище это доставляло удовольствие. Тогда он не мог и предположить, что через десять лет в институте он будет изучать сапёрное дело на военной кафедре.

Ещё одним, не меньшим удовольствием было – стрелять из малокалиберной винтовки по банкам. Отец, как бывший снайпер, обучил сына навыкам стрельбы, и Серёжа всегда любил и умел стрелять.

В марте шумно и весело проводилась на посёлке Масленица. Для этого любимого праздника Серёжа целый год собирал редкие в ходу монеты – копейки, на которые можно было покупать горячие блины. Один блин стоил одну копейку, и другие монеты к оплате не принимались. Блины выпекали в столовой и большими стопками выносили на площадь, где продавали всем желающим, а точнее тем, у кого имелись копейки. Тут же, на столах стояли и дымили большие самовары с горячим чаем. Серёжа приходил на праздник с полным карманом мелочи и весь день угощал друзей.

Народ веселился, играли гармонисты, ряженые из клубной самодеятельности развлекали публику, драчуны бились мешками, сидя верхом на узком бревне, лихачи пытались забраться на гладкий и скользкий столб, на макушке которого соблазнительно раскачивались новые сапоги. Повсюду шла торговля горячими пирогами, ватрушками, пончиками, петушками, баранками и хрустящими язычками. В начале праздника на площади непременно появлялись три конных богатыря. И, хотя доспехи у них были картонные, мечи деревянные, а парчовые накидки были сделаны из клубных штор, все взгляды собравшихся на площади были прикованы к ним. Богатыри казались настоящими, и было в этом что-то восхитительное, былинное, берущее за живое.

Древняя Масленица, всё тебе ведомо, всё-то ты знаешь. Время не властно над твоим очищающим огнём. Многие сотни лет ты пробуждаешь в народе силу, тысячу лет хранишь душу его. Так пусть же вечна будет эта неразрывная связь времён!

В два часа в клубе начинался дневной сеанс, и в кассу выстраивалась длинная очередь. Клубный киномеханик дядя Володя был другом отца, и потому Серёжа частенько поднимался к нему в будку, куда вход для посторонних был закрыт. В будке было всё интересно. Два больших проекционных аппарата, как два циклопа, стояли, склонившись, у своих амбразур. Когда внутри одного из них при сближении угольных электродов вспыхивала ослепительная вольтова дуга, циклоп открывал свой стеклянный глаз и выстреливал ярким световым лучом в белый экран. Горения электрода хватало ровно на одну часть, потом сгоревшие электроды заменялись новыми. Под каждым аппаратом стояло ведро с песком, куда сбрасывались угольные окурки. Серёжа помогал дяде Володе перематывать плёнку и укладывать каждую часть в отдельную жестяную коробку.

В шестом классе он записался в школе в кружок киномехаников, который вёл всё тот же дядя Володя, и после его окончания до десятого класса «крутил» на уроках разные учебные фильмы.

В зале медленно гасился свет, и сразу наступала тишина. В отличие от появившегося позднее электронного экрана телевизора белый экран на сцене обладал волшебной магией притяжения и присутствия чуда. Мальчишки не смотрели, они проживали жизнь вместе с героями.

По субботам после дневного сеанса добрая половина зрителей устремлялась в библиотеку. Меняли книги. Очередь на обмен книг была не меньше, чем очередь в билетную кассу на вечерний сеанс. Да, книги читали! Их зачитывали «до дыр», замусоливали, как церковные библии, о них говорили, их обсуждали. Их было трудно купить. При этом книжные магазины ломились от книжного мусора, выпускаемого Политиздатом.

Серёже было девять лет, когда в последний день весны у него появился младший брат. Поскольку родился он вскоре после полёта Гагарина, то с выбором имени проблем и сомнений не возникло – конечно, Юра. Роды у мамы были тяжёлые. Серёжа ничего не знал, но отца срочно вызвали в родильное отделение, где до этого работала, а теперь истекала кровью его жена. К ночи отправили в Колокольск дрезину. Через три часа из районной больницы приехал опытный врач, и до утра в окнах роддома горел свет. Пришедший под утро отец сообщил, что опасность миновала.

От дома до больницы было рукой подать – метров двести, и через неделю в сопровождении своих друзей-соседей Серёжа сам нёс своего маленького брата домой. Отыскалось на чердаке легендарное оцинкованное корыто, в котором когда-то привезли самого Серёжу, и уже через год Юра плескался в нём на улице возле дома.

В детстве всё бывает впервые: впервые встал на ноги, впервые сломал игрушку, впервые испытал боль, впервые потерялся в толпе – всё впервые.

Когда мама отправила Серёжу в магазин за хлебом и дала с собой рубль, Серёжа впервые принял самостоятельное решение и вместо хлеба купил за рубль игрушечный самолёт – модель первого пассажирского лайнера. Придя домой, он показал игрушку матери, но её реакция удивила Серёжу. Мать стала ругать его за то, что он оставил всех без хлеба и принёс в дом какую-то ненужную вещь. Она отправила его обратно в магазин и велела сдать игрушку. Серёжа не стал возражать, он и сам уже понял, что напрасно купил этот самолёт.

В маленьком промтоварном магазине, где работала тётя Тоня, продавалось много всего интересного: игрушки, разные инструменты, сельскохозяйственный инвентарь, лампочки, керосин и многое из того, что было необходимо в хозяйстве. Появившегося на пороге Серёжу с самолётом в руках тётя Тоня встретила улыбкой. Она сразу всё поняла, и рубль вернулся обратно.

Хлеб Серёжа принёс.

Через месяц судьба вновь привела его в магазин к тёте Тоне. На этот раз ему приглянулся большой и тяжёлый колун, которым он хотел облегчить труд отца, коловшего дрова простым хозяйственным топором. Топор этот часто вяз в толстых сучковатых поленьях, и Серёжа видел, как мучается отец, раскалывая их. Выложив перед отцом ценную вещь, Серёжа удовлетворённо шмыгнул носом и произнёс: