Детки мои

Совсем девчонка, шестидесятилетняя одинокая и бездетная Клава, наслушавшись в очередной раз Отца Владимира, воодушевившись проповедью, решительно сказала:

– Бог может все! Пусть даст мне мужа и дите! А я его буду просить об этом в молитвах!

– Клава, золотая моя, а ты уверена, что тебе нужна вонючая старая особь?  – спросил Отец Владимир.

– Нужна!  – отрезала Клава. Отрезала и стала молиться. Неутомимо. Со всей душой и страстью.

В очередной понедельник Клава проснулась с мыслью: «Вот даст мне Бог дите. Можно не сомневаться: даст. Он все может. А что мне с ним делать? С дитем? Как обходиться? Ай-яй-яй!» Задумалась крепко Клава. А потом решила: «Пойду в детский дом. Устроюсь кем возьмут. Заодно и присмотрюсь что да как. Как с детьми обращаться надо. Что с ними делать».

На окраине города, окруженный со всех сторон вековыми соснами, стоял детский дом. Туда и пришла Клава. В нем шестьдесят детишек. Обуты и одеты, накормлены, и игрушки у них есть, и компьютеры, и няни, воспитатели всякие, многие хорошие. Зашла Клава к директору и спрашивает:

– День добрый вам!

– Добрый день! – ответила тетенька-директор лет пятидесяти, умеренной толщины, с синими тенями и в красной помаде.

– Хочу к вам на работу устроиться. Может, кто требуется?

– А вы кто по профессии?

– Инженер. Но пойду кем возьмете.

– Инженер нам не нужен. Но и неквалифицированные кадры тоже не нужны. Вынуждена вам отказать. – ответила директор и уткнулась в компьютер.

Клава потопталась на месте. Переложила сумку из руки в руку. Облизала губы. Уж больно не хотелось ей уходить.

– А, может, – нерешительно промямлила девица шестидесяти лет. – Может, этой, как его, а вот, вспомнила…волонтеркой? А? Волонтеркой возьмете?

Директриса взглянула пристальней на Клаву: «Чистенькая. Не видно, чтоб пила. Вроде, приличная» – подумала про себя.

– Что ж, раз хотите волонтером, так тому и быть. Помощь никогда лишней не бывает. Надеюсь, знаете, что волонтерам денег не положено? Без зарплаты значит.

– Да-да, без зарплаты, – обрадовалась такому ответу Клава.

На следующий день Клава пришла к детям. Все малыши. От трех до пяти. Увидав новую тетеньку, в широкой клетчатой юбке, сиреневой кофте на перламутровых пуговках, в белом ситцевом платочке, повязанном «под колпак», детишки замерли. И Клава растерялась. Не было у нее никогда своих детей, как и мужа. Их она и вымаливала у Бога. В шестьдесят-то лет!

Что-то, видно, глубокое, спрятанное в подсознании, всю жизнь так и проспавшее внутри Клавы, вдруг само по себе стало оживать, просыпаться, как подснежник после долгой зимы. Не нужно было говорить Клаве что и как делать. Ее женское начало само чувствовало, что кому нужно.

А что нужно-то деткам в детдоме? Все у них, вроде, есть… А нужны им…щи, мамины щи, и…коленки мамины, чтобы положить на них голову, прижаться, обнять и сказать: «мамочка, милая мамочка, моя мама».

Клава играла с детишками, помогала им кушать, обтирала мурзатиков, раздевала перед сном, одевала после. Раздев одного, второго, третьего, Клава смутилась: ни у кого не было крестика. Воспитательница сказала, что все двадцать человек в группе, где в тот день помогала Клава, были никем не крещеные.

– Милая моя, – обратилась Клава к воспитательнице. – Милая, так не положено. Надо их покрестить.

– Ой, так вы Клава, у директора разрешение спросите.

Директриса сразу наотрез отказала Клаве. А потом смягчилась. Согласилась.

В четверг двадцать детских головушек вошло в церковь. Шурша сандаликами по холодному церковному полу, оглядываясь на иконы богов, показывали друг другу пальчиками на свечи, шептались. Отец Владимир, увидав такую компанию, во главе которой шефствовала девица Клава, молитвами выпрашивающая мужа и дите, улыбнулся в свою длинную, седую редковатую бороду, потер большой белой рукой плешь и спросил:

– Золотая моя! Ты ко мне?

– Да, батюшка! Покрестить их надо! Не крещеные все!

– Покрестим, золотая. А кто им крестной матерью будет?

Зависла неловкая пауза. Всего на несколько секунд.

– Видать, я. Я буду крестной мамой!

Детишки зашептались. Не зная, кто такая «крестная» они ясно услышали «мама»: «Мамой нашей будет! Будет мамой! Мама! Мама!»

На следующее утро, как только Клава пришла в группу, дети, крещеные вчера в церкви, разом побежали навстречу и закричали: «Мама! Мама пришла!» Те, что не были в церкви, сели в сторонке, опустили головы. Клава обняла крещеных, подошла к тем, что сели в сторонке.

– Что ж вы, милые, пригорюнились? Я и ваша мама!

– Правда? – детишки спрыгнули со скамейки. – Правда? Ты наша мама?

– Конечно, мои вы деточки! Я и ваша мама! – Клава обняла деток, а слезы сами брызнули из глаз.

– Батюшка! Бог все может! Просила я у него мужа и дите, а он мне дал шестьдесят деток! И вонючего старика-мужа мне не надо! У меня есть дети!

Полюби меня, мама

Больше половины детей, рожденных в тюрьмах, оказываются в детских домах. Может быть потому, что мамы попросту не успевают полюбить своего ребенка? Такие мамы не пеленают своих детей, не кормят, не готовят им еду, не покупают игрушки, не лечат, когда те болеют, да и бессонных ночей у них нет. Половинчатое материнство. Зачем таким женщинам дети? Не нужны.

Пока Варюше не исполнилось три года она жила в доме ребенка на территории женской колонии. Родилась Варя недоношенной и потому слабенькой. Первые четыре недели мама Аня могла быть рядом с дочерью – разрешено законом. Но Ане было все равно. Втихаря она курила прямо над кроваткой дитяти. Потом открывала форточку и проветривала. А на улице стояла зима. Работники дома ребенка как-то застали Аню с поличным: с сигаретой. Пришлось мамаше уйти в барак.

У Ани срок 10 лет. За убийство. Казалось бы, вот такая женщина 160 ростом 40 кг веса, с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами, округлым русским лицом, и вдруг убийца. Сама нежность с наружи и дьявол внутри.

Аня редко приходила к Варе в те три года. А когда и приходила, то задерживалась ненадолго. Поначалу Варя не понимала зачем какая-то тетя приходит к ней. Но нянечка каждый раз настойчиво повторяла: «Мамочка твоя. Иди к мамочке на руки. Мамочка пришла». Мамочка никогда не брала Варю на руки: тяжело. Возьмет, потом поставит на пол. Та и стоит. Как-то раз на прогулке кто-то из детей толкнул Варю в спину, падая, она ударилась подбородком о край песочницы, из раны заструилась кровь. Но Варя не плакала, а только испуганно смотрела на мать. Та, схватив дочь за капюшон, потащила ко входу в дом ребенка: «Заберите!» Следующий раз она пришла к дочери через две недели.

В детском доме Варю никто не навещал. Бабушка по матери давно спилась и вряд ли знала о внучке. Мать, отсидев восемь лет, вышла по амнистии. Следы ее затерялись на бескрайних просторах жизни. А Варя ждала. Иногда мамы приезжали в детский дом к своим детям, что-то им привозили, что-то говорили или оправдывались. К Варе никто не приезжал, и никто не писал писем. Однажды, под Новый год, Варя решилась написать письмо Деду Морозу. Слышала, что если ему написать и о чем-нибудь попросить, то непременно исполнит. Пусть не прямо сразу, но исполнит. Можно ведь и подождать, лишь бы исполнил. Варя взяла бумагу, ручку и стала писать: