– Ну вот, – с усмешкой сказал Палыч, докуривая самокрутку, – смотри, изучай.
Вблизи изба оказалась гораздо больше, чем казалась издали. В высоту она была точно не меньше трех метров, в ширину метров пять и в длину метров семь. Со стороны крыльца из сеней на реку выходило маленькое, скорее служившее небольшим источником света, чем смотровым, окошко, на которое Евгений, разглядывая дом с другого берега, не обратил внимание. Он огляделся… «Благодать!!!» С высокого берега открывалась великолепнейшая картина. Заречье, откуда часа пол назад он созерцал дом, лежало как на ладони. Заливной луг, пестрея луговыми цветами и изумрудной травой, убегал вдаль к темной полосе леса, которая левее расширялась по мере приближения к реке. Правее, немного в низине, виднелись крыши деревни, в которой жил Палыч.
– Красота! – Только и смог сказать Евгений.
– Да-а-а, не говори! – Согласился лесник.
– А я не знал, что отсюда будет видно деревню, – продолжил Евгений, – ведь из деревни дом не виден.
– Виден-виден, – ответил Палыч, но, только чтобы его увидеть, нужно на крышу или на дерево влезть.
– Ну да, правда! – Усмехнулся своей недальновидности Евгений. – Ведь крыши отсюда видны.
– Ну что, пройдем в дом? – Спросил старик.
– Да-да, конечно, – ответил Евгений, – пейзажем-то можно бесконечно любоваться.
Пока они поднимались по скрипучим ступеням крыльца, Евгений ощутил рукой теплую, отполированную годами и бесчисленными прикосновениями древесину перил. В его голове возникли сменяющие друг друга поколения сельских жителей, босоногие, в льняных рубахах и драных штанах детишки, деревенские девицы в шитых сарафанах и кокошниках, несущие на коромыслах ведра с колодезной водой, и суровые бородатые мужики в картузах, шелковых подпоясанных косоворотках и лакированных высоких сапогах.
– А что, давно этот дом построен? – Спросил он Палыча, поднявшись на крыльцо.
Тот хитро посмотрел на Евгения, немного подумал и ответил, что этому дому лет двести.
Евгений с недоверчивостью посмотрел на сопровождающего:
– Вы хотите сказать, что его за столько лет не перестраивали и он так хорошо сохранился?!
– Ни разу, – подтвердил Палыч. – Старики говорят, что как заговоренный стоит, добротной старой постройки, из дуба срублен. За столько лет уже проморился, ничто его не возьмет! Однако, – спохватился он, мы что-то с тобой, мил человек, снова снаружи застряли. Пойдем-ка внутрь!
Палыч достал из кармана ключ и принялся открывать навесной амбарный замок. Евгений тут же вспомнил виденную им девушку в дверях этого дома, удивился, как это он забыл поинтересоваться об этом у лесника, хотел уже об этом спросить, но тут же осекся. Побоявшись прослыть у местных идиотом, потому как сразу понял: что-то тут не так. Как же мог кто бы то ни было открыть изнутри дом, а потом снова в нем изнутри закрыться, если снаружи висит замок? «Разве, что этот кто-то ушел, пока мы плыли через реку или пока разговаривали, и мы этого не заметили?» – подумал Евгений и, рискуя прослыть городским придурком, решил-таки спросить Палыча о странном случае.
Тем временем лесник справился с замком и, отодвинув железную щеколду, повернул кованое кольцо, служившее еще с «тех времен» дверной ручкой. Дверь легко отворилась, и они вошли в избу. Оказавшись в сенях, Палыч начал было что-то рассказывать, но Евгений, не желая уходить от намеченного вопроса и даже не успев оглядеться, перебил его:
– Тут кто-нибудь сейчас живет?
Старик с недоумением посмотрел на молодого провожатого. Евгений смутился.
– Ну, я имею ввиду, может тут кто-нибудь сейчас проживать, – уже менее решительно спросил он, – например незаконно?
– Незаконно, конечно, может, – ответил лесник, – но сложно это. Во-первых, я в этих местах часто бываю, да и местные если бы что-то такое заметили, то, конечно, сразу мне бы или председателю сказали. Да и замок на месте, а ключа всего два, один сейчас у председателя, второй у меня.
– Странно…
– А чего ж тут странного, тылдыть вашу маковку! – Усмехнувшись, выругался старик.
– Я на сто процентов уверен, что пока Вас ждал, видел с того берега, как какая-то женщина выходила из дома на крыльцо.
– Да не может того быть, – резко парировал Палыч, лицо его при этом сделалось серьезным и в глазах, которые несколько секунд назад были по доброму прищурены, появились огоньки раздражения. – Ты же сам видел, что я замок отпирал!
– Да видел, но ведь она могла…
– Ничего никто не мог, – резко перебил лесник. – Тут все меня знают и знают, что со мной лучше не шутить, потому как я горазд не люблю «шутников», – он многозначительно посмотрел на Евгения из-под полы своей шляпы, – так что если что-то и было, то тебе это померещилось скорее всего. Вы городские как сюда приедете, так у вас начинается то волки ребенка украли, то кто-то потонул.
После последних слов Евгений напрягся. Во-первых, его удивила странная реакция и перемена настроения его проводника, а во-вторых, эти неприятные новости.
– Это правда было?! – Спокойно спросил он.
Палыч резко сбавил пыл и, посмотрев в пол, спокойно взглянул на Евгения.
– Было. Но ребенка не нашли, посему неизвестно, волк ли это был или человек, или он просто в лесу заплутал. А турист один утонул, так с кем не бывает? По всему свету люди тонут. Наши места особенные, что ль? Да ладно, отвлеклись мы. – Сменил он тему. – Вот смотри. – И лесник жестом показал Евгению сени.
По правую руку, как войдешь в дом, в самом конце за маленькой дверцей находилось неприглядное, но максимально необходимое и полезное отхожее место, конечно же, оснащенное всем необходимым для оправления естественных нужд организма. То есть выпиленной в полу дырой и рулоном заплесневевшей от сырости туалетной бумаги, нанизанной на гвоздь. Что было крайне удобно для деревенского туалета, так это его месторасположение. Ни где-то на дворе, а тут же в сенях. Здесь же в сенях к стене была прибита скамья, на которой донышками вверх стояли два оцинкованных ведра и большой бак для воды. На стене висели то самое коромысло, двуручная пила, которую в народе шутливо зовут «Дружба-2», потому как пилить ей сподручнее и быстрее с напарником, и старые проржавевшие санки. Также к стене была пристроена лестница, а точнее, перекладины, по которым можно было взобраться на чердак. Именно чердака Евгений и не ожидал здесь увидеть, а впрочем, и сеней. Он думал, что дом представляет собой скорее зимовье, которое состоит только из одного помещения, т. е. сразу с улицы попадаешь в жилое помещение – избу. А здесь и сени, и чердак, и даже туалет и все за «смешные» деньги. Палыч отворил низкую, как почти во всех деревенских домах, дверь и шагнул в избу. Евгений устремился за ним и… больно ударился лбом о дверной косяк. Удар был настолько сильным, что у него потемнело в глазах и он на мгновение забылся, когда же свет в его глазах наконец «забрезжил», то он обнаружил себя уже в избе усаживаемым обеспокоенным лесником на невысокую лавку справа от входной двери.
– Вот напасть, вот напасть, – испуганно приговаривал тот, вглядываясь в глаза Евгения, – сильно зашибся?!
– Да ничего страшного! – Состроив улыбчивую гримасу и стараясь казаться, как можно непринужденнее, дабы не беспокоить старика, отвечал Евгений.
– И воды-то ни капли нет! – Продолжил Палыч, нажимая стержень рукомойника, который висел тут же у входа, но с левой стороны.
– Да ничего страшного, – снова сказал Евгений, – я в порядке, ну шишка, может, будет. – Он потрогал ушибленное место, шишка уже начала проявляться. – Дереву от дерева худо не бывает, – пошутил он, мысленно отмахнулся от ушиба, тут же поднялся с лавки и огляделся.
Изба была просторной. Не оклеенные обоями суровые бревенчатые стены придавали народный колорит всему жилищу и скорее украшали, чем портили внутренний вид. Потемневший от времени дощатый потолок пересекали три мощные деревянные балки, к центральной из них была подвешена керосиновая лампа. Тут же справа от входа, где он только что сидел на лавке и поначалу не заметил, приняв ее за стенку, стояла большая русская печь, занимая практически четверть избы. Немного впереди ближе к левой стене стоял большой прямоугольный стол грубой «топорной» работы, с толстыми квадратными ножками и столешницей, сколоченной из толстых досок. Со стороны стены к столу была приставлена длинная лавка, а с торцов и со стороны комнаты стояли пять стульев, выдержанных в том же стиле. Между двух окон, прорубленных все в той же левой стене, стоял массивный буфет с какой-то кухонной утварью, которая, как мельком заметил Евгений, особо не сохраняла стилевой ансамбль и состояла как из современной керамической и алюминиевой посуды, так и из каких-то глиняных мисок и крынок. У противоположной входу стены справа от прорубленного в центре окна стоял широкий комод, над которым висело потускневшее от времени зеркало. А в левом верхнем углу висел оклад, но традиционной иконы в нем не было. У правой стены стояла полуторная, тоже самодельная кровать. У изголовья – небольшая тумба, видимо, заменяющая прикроватный столик. На тумбе стоял подсвечник с огарком свечи и граненый стакан с какой-то давно засохшей на дне субстанцией темного цвета, может, чаем или еще чем-то привлекающем мошек и мух, потому как именно они налипли и мумифицировались в нем. В довершение к нехитрой обстановке между подножием кровати и печью высился классический большой кованый сундук с полукруглой крышкой и навесным замком. Этот предмет добавил Евгению восторга, потому как он полагал, что такие вещи если и сохранились, то лишь в этнографических и краеведческих музеях, но никак ни в деревенских домах.
