– Войск?

– Ах да, ты же не знал. Подкрепление Девятому. Твой легион восстанавливают. Они высадились на прошлой неделе. Светоний заявил, будто рад, что они не успели к сражению, – тем больше ему славы. – Дион красноречиво усмехнулся и повернулся, чтобы уйти, но Квинт остановил его.

– Подожди немного… Я вот думал… когда приходил в сознание… как Второй? Он пришел?

Дион посерьезнел и склонился ближе.

– Через три дня после битвы Светоний послал в Глочестер легата Четырнадцатого и отряд в тысячу человек. Они нашли положение таким же, каким мы его оставили. Валериан по-прежнему безумен, Постум по-прежнему в плену собственной тупости. Но потом… – Руки Диона опустились. – Потом префекта Постума заставили взглянуть в лицо правде. И когда до его бычьих мозгов наконец дошло, как он опозорил свой легион, превратил его в посмешище, и выказал постыдное неповиновение губернатору и самому императору… ну… он бросился на свой меч.

Последовало молчание. Молодые люди вспоминали странные приключения в крепости Глочестера. Затем Дион добавил:

– У них теперь новый легат. Произведен из трибунов… Пока! Квинт! Мне пора бежать.

После ухода Диона Квинт съел виноград и уставился в потолок палатки. Рана его ныла, и он был слаб, но мозг ясен и способен к размышлениям.

Мысли его от самоубийства Постума вернулись к дому Верховного друида в Стоунхендже. Теперь, когда каждая подробность потерянного дня ожила в нем, он вспоминал удивление, испытанное, когда Конн Лир позволил ему продолжить путь, и неожиданно увидел суровое лицо старика, когда тот сказал: «А ты молодой римский солдат, ты пойдешь призвать Второй легион, как велит твоя судьба, но… И особая усмешка блеснула в его глазах, когда он добавил: „Неважно. Сам узнаешь… “

Теперь Квинт понимал, что имел в виду Верховный друид, предупреждая, что миссия Квинта провалится. Всякому известно, что есть люди, которые могут видеть будущее. Авгуры, и сивиллы, и пророки. И Конн Лир сказал также: «Будет кровь и еще больше крови, страдания для моего народа, и в конце… » Его гибель — этих слов Конн Лир, конечно, не произнес, но у его глубокой скорби была причина. Он знал, что Рим победит, видел сумерки, опускающиеся на кельтов.

В ушах Квинта вновь зазвучали горестные причитания принцесс над телом матери на поле битвы. Тогда он едва замечал их, не чувствуя нечего, кроме радости, что жестокая, ужасная королева мертва. Но теперь причин для ненависти больше не было, зато было много причин для забот и неуверенности – из-за Реганы. Она сказала: «Твой народ и мой убивают друг друга… бесполезно, Квинт… у нас не может быть будущего». Но она дала ему пряжку.

Я должен вернуться к ней, думал Квинт, должен найти ее… Но как? Он – центурион, ответственный за подчиненных, как только он встанет на ноги, последует приказ – отправляться на восстановительные работы в Лондон, или возвращаться в свой прежний гарнизон. Жизнь римского солдата не оставляет времени для увеселительных прогулок.

И это было не единственное препятствие для его любви к Регане. Существовал закон, запрещавший римским военным жениться на британках. В смутных розовых мечтах, которым он предавался в прошлом, Квинт постарался забыть это обстоятельство. Но это были бесплодные фантазии – он видел это с ясностью, что дали ему выздоровление и зрелость, порожденной жестокими испытаниями последних месяцев.

Таким – мрачным и притихшим, нашел Квинта Петиллий, когда после полудня зашел в палатку.

– Лекарь сказал, что ты пришел в себя, – улыбаясь, сказал легат.

Ординарец подставил ему переносное кресло, и он был рядом с Квинтом.

– Нога еще будет тебя беспокоить какое-то время. Но ты крепок. Скоро будешь разъезжать на Фероксе не хуже, чем раньше. Кстати, это очень хороший конь.

– Да, легат, – благодарно ответил Квинт.

Петиллий пристально посмотрел на него.

– Я получил крупное пополнение и ожидаю еще. Когда поправишься, примешь центурию в Девятом, вместо федератов. Мы очень скоро возвращаемся в Линкольн, а потом, возможно, нас переведут в Йорк – поддерживать порядок на севере.

– Слушаюсь, легат. Спасибо, что сказал мне… А как сегодня Луций? Ты не знаешь?

– Я его видел. Он все еще плох. Лекарь считает, что легкое почти исцелилось, но он почти не говорит, и не ест, если его не заставят. Но после того, как я его повидал, ему стало лучше, – знакомая усмешка мелькнула в глазах Петиллия. – Много лучше. Я уволил Луция Клавдия из армии по инвалидности и отправляю его в Рим. Ты бы видел его лицо, когда я сообщил ему об этом!

– Это наилучший выход для меня!

– Да. Он всегда был неудачником, а я ему, бедняге, весьма обязан. Он хотел повидать тебя, Квинт. Скажи, чтобы тебя перенесли в его палатку.

– Так я и сделаю, легат. – И Квинт решил, что Петиллий, разумеется, сейчас уйдет, но тот не двигался. Он в задумчивости поскреб подбородок, глядя на Квинта.

– Его превосходительство, – наконец вымолвил он, – создал затруднительную ситуацию, будучи уверен, что с мятежом нельзя покончить без ряда акций устрашения. Я-то считаю, что их можно было бы провести жестко, но без кровопролития… По правде, большая часть выживших северо-восточных британцев голодает. Они так рассчитывали захватить наши припасы, что нынешней весной не пахали и не сеяли. Новый прокуратор, Классициан, пытается им помочь, и это приводит Светония в бешенство… Я говорю с тобой откровенно, и ты скоро поймешь, почему. – Петиллий нахмурился, словно припоминая нечто неприятное. – Классициан получил от Нерона неограниченную гражданскую власть, и в силах пресечь некоторые действия губернатора, но сейчас Светоний снова начал преследовать друидов. Если он не может добить британцев в главном, он жаждет, по крайней мере, уничтожить религию друидов – ага, вижу, тебе это любопытно, – добавил Петиллий, заметив, что Квинт приподнялся и дыхание его участилось. – Классициан, будучи типичным римским сенатором с широкими религиозными взглядами вовсе не заинтересован в уничтожении друидов, если они не выказывают прямой враждебности. Однако, они со Светонием пришли к компромиссу – что необходимо провести предварительное расследование, направив миссию мира в таинственную землю на западе, чтобы провести переговоры с Верховным друидом и попросить его о сотрудничестве. Губернатор с прокуратором согласились на том, что экспедицию должен возглавить я, в основном, потому что я выказал некие особые познания о Стоунхендже и Верховном друиде. – Легат сухо усмехнулся. – Я не упомянул, что большей частью мои знания исходят от пылкого молодого центуриона, который был вовлечен в романтическую интригу с участием друидов, да вдобавок забыл самый важный день, проведенный с ними!

– Уже нет, легат! – воскликнул Квинт. – Все вернулось!

– Прекрасно, – сказал Петиллий и встал. – Я беру с собой, по приказу Светония полную когорту, и мы отбываем завтра.

– Завтра… – прошептал Квинт, глядя на свою ногу. – Значит, меня не возьмут… – Разочарование было таким тяжким, что он не мог скрыть его и прикусил губу.

– Завтра, потому что мне необходимо скорее вернуться в Линкольн, и я не могу больше терять времени, и – да, я возьму тебя. Пока ты не сможешь ехать верхом, тебя будут нести в носилках. Это приказ.

– Благодарю, легат! – Лицо Квинта просветлело.

– Никаких благодарностей. – Резко сказал Петиллий. – Тебя включают в экспедицию не из фаворитизма и не из сентиментального желания сделать тебе приятное. Ты отправляешься, потому что можешь помочь Риму. Все романтические надежды, которые ты, возможно вынашиваешь, лишены основания. Более того – они запрещены. Понял?

– Да, легат, понял. – Квинт был совершенно искренен. Верность своему легату, легиону и Риму стала неотъемлемой частью его жизни – и однако, он не мог справиться с мыслью, что почти наверняка снова увидит Регану.

Немного погодя Квинта перенесли в палатку, где лежал Луций. Тот тепло приветствовал его.

– Клянусь Меркурием, Квинт, рад тебя видеть! Слышал, ты сильно страдал из-за ноги… Квинт, легат сказал тебе…