Квинт видел, что она обращается к своим воинам, и улавливал обрывки фраз. «Месть!» «Очистим нашу страну от ненавистных тиранов!» «Убивайте всех, без снисхождения!» Выкрикнув это, она бросила поводья и вытащила что-то из-под широкого плаща. Маленькое животное выпрыгнуло из колесницы на землю.

Квинт опознал зверька по длинным ушам. Это священный заяц, понял он, а британцы испустили дикий восторженный вой, когда заяц развернулся и побежал на восток.

– Победа! Андраста! Андраста! Заяц побежал в сторону солнца за победой! – Хриплый торжествующий крик королевы перекрыл все остальные.

Они же пьяны, подумал Квинт, пьяны от самоуверенности, так же как от верескового эля, который, без сомнения, хлестали всю ночь, им казалось невероятным, чтобы римляне решились атаковать, теперь, после несчетных побед британцев. Без сомнения, они считали, что римляне в страхе побегут. Но огромная неорганизованная толпа британцев уже продвигалась вперед, чтобы дать места новоприбывшим. Это были повозки, сотни повозок, заполненных женщинами и даже детьми. Квинт видел их длинные развевающиеся волосы.

О Марс, как они уверены, – подумал он с ужасом, обратившимся в ярость. Они привезли свои семьи полюбоваться на избиение римлян, как мы приходили в Большой Цирк посмотреть, как наказывают рабов.

И как их много! Верно, половина британских племен присоединилась к Боадицее, ибо надвигающаяся орда собрала много тысяч воинов, не считая женщин и детей в повозках.

Начинается, подумал Квинт, и дрожь прошла по его телу, хотя он не чувствовал страха, только холодное, расчетливое ожидание.

Колесница Боадицеи скрылась среди воинов, и конные племенные вожди заняли ее место. Взглянув направо, Квинт узнал Навина в триновантском шлеме. «Как ты и предрекал, Навин, пришло время и мы встретились как враги», – мрачно пробормотал Квинт.

Передовая линия британцев начала быстро выстраиваться. Как и ожидали римляне, она состояла из лучников и пращников. Квинт глянул вперед, на прямую спину Петиллия, восседавшего на белом жеребце, а затем, против воли – назад, на Луция. Лицо молодого человека посерело, пот стекал по подбородку на ремень шлема.

– Удачи тебе, – тихо сказал Квинт с оттенком жалости, и так никогда и не узнал, услышал ли его Луций, поскольку в тот же миг воздух заполнился леденящими кровь боевыми кличами, пением тетив и шипением пращных ремней, а затем – бессильным грохотом и звяканьем стрел и камней о заслон из щитов, поставленных легионерами.

Вскоре раздался звук трубы и крик Светония:

– Легионы, в атаку!

Щиты единым движением опустились, и первый боевой порядок, выстроенный клином, бросился вперед, бросая легкие пилумы – по-змеиному тонкие, по-бритвенному острые дротики, летевшие на такое же расстояние, как стрелы.

Самоуверенные британцы были охвачены изумлением. Лучники и пращники, не имея возможности перестроиться, пали под ударами дротиков. Клин римлян расширился. Тяжелые дротики пришли на смену легким. Они поразили бешено бьющихся лошадей. В то же мгновение Петиллий закричал и бросил своего коня в галоп. Правое крыло кавалерии устремилось за ним по склону. Над ухом Квинта просвистело копье, но он лишь машинально пригнул голову, следя за легатом. Тот взмахнул копьем и свернул направо, в глубь вражеских рядов, среди мешанины британских колесниц и пехотинцев.

Левое крыло кавалеристов пробилось им навстречу, и взятые в кольцо британцы оказались полностью окружены врагами, чьи копья, короткие мечи, и шипастые щиты полностью превосходили грубые изделия британцев. Тяжелое римское оружие наносило удары, от которых у британцев не было защиты.

Квинт полностью забыл чувство самосохранения, он стал машиной, которая рубила, колола, резала, отбивала удары, однако, управлял Фероксом, прокладывая путь между вертящихся ножей на колесницах, ныряя в мгновенно образовавшуюся среди занесенных дубинок пустоту, вонзая копье в прикрытую тартаном грудь. Все кругом казалось синим – цвета боевой раскраски на лицах дикарей, а потом красным – от крови.

Один раз он ощутил словно бы ожог в ноге, но забыл об этом. Дикий паризий вцепился в уздечку

Ферокса, Квинт пригнулся и ударил его в лицо острым шипом посреди щита. Паризий упал среди трупов британских лошадей, отрезав Квинта от битвы, которая откатилась вперед, ибо легионеры наступали с выверенной и безжалостной методичностью.

Квинт вдруг почувствовал, что задыхается, и с усилием выровнял дыхание, успокоил дрожащего Ферокса, затем он замер, парализованный зрелищем, разворачивающимся поблизости, за валом из перевернутых колесниц и убитых лошадей.

Он увидел легата Петиллия, пешего – его белый жеребец валялся мертвым на земле – отчаянно сражавшегося с Навином, вождем триновантов, который все еще был на коне. Лицо Навина покрывала боевая раскраска, изо рта его вырвалось рычание, когда его копье переломило копье легата. Петиллий отражал непрерывные удары щитом и коротким мечом, но британец расчетливо загонял его в угол, образованный перевернутыми колесницами. Копье Навина вздымалось вновь и вновь, и Квинт с ужасом видел, что Петиллий изнемогает. Он поднял собственное копье и нацелился в спину Навина, молясь о том, чтобы не промахнуться и не поразить Петиллия.

Но пока он медлил и выбирал время для удара, к бойцам метнулся всадник. Квинт увидел блеск римского копья, летящего в Навина. Увидел, как кровь хлынула из его груди, и как вождь последним усилием метнул копье в римлянина, который пошатнулся от удара, медленно сполз с коня и рухнул на землю.

Квинт пришпорил Ферокса, перепрыгнул завал и достиг всех троих. Петиллий стоял, глядя на двух человек, лежащих на земле. Легат все еще не отошел от полученных ударов, от потрясения поединка, едва не ставшего для него роковым.

На Квинта он взглянул без удивления.

– Вождь триновантов мертв, а этот малый, похоже, спас мне жизнь.

– Луций! – воскликнул Квинт, уставившись на фигуру, скрючившуюся рядом с мертвым вождем.

– Луций Клавдий? Так он все-таки пришел сражаться. – В голосе легата прозвучало изумление. – Но он все еще дышит! – Петиллий встряхнулся и полностью пришел в себя. Он бросил взгляд на равнину, куда сейчас переместилось сражение, – равнину, усеянную трупами людей и лошадей. Британскими трупами. ~ Помоги мне перенести его под то дерево, – сказал он Квинту.

Копье Навина вонзилось глубоко в предплечье Луция, задев легкое. Квинт и Петиллий перебинтовали рану тугой повязкой из нижней рубахи Луция и остановили кровотечение, затем осторожно перенесли его в сторону. Дышал он прерывисто, но сердце прослушивалось хорошо.

– Твой конь-мертв, – сказал Квинт легату. Возьми моего.

Легат кивнул и вскочил на Ферокса.

– Следуй за мной так быстро, как сможешь! – крикнул он и поскакал в сторону продолжающейся бойни.

Когда Квинт пешком достиг поля сражения, битва уже почти закончилась. Самоуверенность британцев обратилась в ужас. Они бросились бежать, хотя королева хрипло призывала их продолжать биться. Но их охватила слепая паника, и когда в своем безумии, они обратились в бегство, путь к отступлению им преградили собственные громоздкие повозки. Повозки, заполненные женщинами, приехавшими полюбоваться зрелищем.

Так работа легионов значительно облегчилась, и они исполнили ее с беспощадным совершенством.

Были убиты тысячи британцев, и к вечеру этого дня стоны умирающих сменились тишиной, прерываемой лишь протяжными причитаниями – кельтским погребальным плачем.

Ибо Боадицея тоже лежала мертвой на земле, среди своего народа. Щит был подложен ей под голову, рядом – копье, золотые волосы распущены. Лицо, ужасное в ярости, было сейчас спокойным, бледным и мирным. Когда она увидела, как пал последний из ее людей, то не стала дожидаться римского плена.

На ее груди был спрятан флакон с ядом, и она проглотила его содержимое.

Она умерла на старой британской дороге к северу от поля битвы, и не было рядом с ней никого, кроме дочерей и четырех старых иценов, ее родичей. И эти причитания двух принцесс раздавались эхом римской победы.