– Так точно, губернатор.

– А что скажете вы? – Светоний взглянул на Диона и Квинта.

Оба склонили головы.

– Так точно, губернатор.

Светоний тяжело рухнул в кресло. Его плечи под позолоченной кирасой обвисли. Толстые пальцы медленно постукивали по столу, а сам он, хмурясь, глядел в пол.

– Оставьте меня одного, вы все! – буркнул он. – Я отдам приказы позже.

Два легата и три гонца молча вышли из палатки. Петиллий положил руку на плечо Квинта.

– Пойдем, я хочу поговорить с тобой.

У Петиллия Квинт впервые за несколько дней получил удовольствие от полноценного обеда. Легат добавил к нему флягу галльского вина, и снисходительно смотрел, как Квинт ест и пьет, не торопясь с расспросами.

Через некоторое время Квинт решился сказать:

– А ты разве не будешь есть.

– Нет, я не голоден, – резко ответил Петиллий, хотя его усталые глаза усмехались. Квинт заметил, что худые щеки Петиллия запали еще больше. Легат уже не выглядел слишком молодым для своего звания. Неожиданно до Квинта дошло.

– Так я ем твой обед, правда? – несчастным голосом спросил он. – В лагере должно быть очень мало пищи.

– Хватит еще на несколько дней… У войска Боадицеи припасы тоже кончаются. Они пронеслись, как туча саранчи по всей стране к северу от Темзы. И они даже не сеяли по весне – так уверены были в победе.

– Я удивляюсь, почему они не перейдут Темзу и не нападут, – сказал Квинт, отставив кусок. – Мы… то есть Дион, Табиан и я – страшно боялись, пока добирались сюда.

– Боадицея так уверена в себе, что не спешит к финальному представлению. За эти три недели, считан с нашего… – он смолк, потом продолжал сквозь зубы, —… после несчастья с Девятым легионом, она полностью захватила, сожгла и сравняла с землей Лондон, Колместер и Вергулалий. Она предала пыткам и казням около пятидесяти тысяч колонистов. Так что она, я бы сказал, очень занята.

Сухое рассуждение Петиллия открыло Квинту всю тяжесть положения. Он чувствовал дрожь ненависти к королеве, ненависти, вызванной воспоминанием об ее обращении с Реганой. И однако, справедливость заставила его сказать:

– С Боадицеей с самого начала ужасно обошлись. Я был там и видел. Я видел, как рабы Ката избивали ее. Я слышал, как кричали ее дочери, когда солдаты Ката…

– Знаю, – оборвал его Петиллий. – Рим совершил ряд грубейших ошибок, из которых моя – не последняя. Наша собственная глупость породила чудовище смерти и разрушений. Но чудовище должно быть убито, и мир вернется в Британию.

Мир? Здесь? Квинт не мог себе этого представить.

– Иногда меч – единственный путь к миру, – тихо сказал легат. – А теперь я хочу, чтобы ты поведал мне подробно, что случилось за последние семь дней, с тех пор как ты, обращенный в довольно странного силура, уехал, трясясь на местном пони, в компании британца разбойничьего вида и на редкость прелестной девушки!

Привычная усмешка мелькнула в карих глазах Петиллия.

– Да, легат, – ответил Квинт несколько краснея. – Но – я не уверен, что тебе известно… но я беспокоюсь за своего коня, Ферокса. Не слышал ли ты, доставили ли его сюда вместе с другими кавалерийскими лошадьми? Это очень хороший конь, – быстро закончил он, опасаясь, что легат заподозрит его в излишней чувствительности.

– Здесь твой Ферокс, – улыбнулся Петиллий. – Я за этим проследил.

Квинт взглянул на легата с искренней благодарностью и приступил к сообщению, тщательно подбирая слова для пущего бесстрастия.

Петиллий слушал не прерывая, затем кивнул.

– Да, здесь есть новые сведения, полезные, хотя и удручающие. Итак, добунии и атребаты также присоединились к Боадицее – что ж, зато регнии присоединились к нам.

– Как федераты?

– Да. Старый король Когидумн выделил нам две тысячи человек. Они не так хороши, как наши легионеры, но тоже славные бойцы.

– Сколько же нас всего? – спросил Квинт. Они с Дионом и Фабианом обсуждали этот вопрос, и он не был уверен, что ему доверят военную тайну. Но Петиллий дал понять, что беседа происходит без оглядки на чины, и ответил сразу:

– Наши силы состоят из Четырнадцатого легиона в полном составе – шесть тысяч человек, трети Двадцатого, плюс регнии из Кента. Всего десять тысяч.

Они умолкли, думая о войске Боадицеи, насчитывавшем сейчас по меньшей мере шестьдесят тысяч человек.

– Да, – заметил Петиллий, словно прочитав мысли Квинта. – Перспектива не слишком блестящая. – Он резко махнул рукой и переменил тему. – Весьма интересно все, что ты рассказал касательно друидов. Итак, ты думаешь, что забыл день?

– Да, легат. Я уверен в этом. И начинаю думать, что побывал в Стоунхендже – обрывочные воспоминания сохранились И, похоже, видел Верховного друида… он дед Реганы… той девушки.

– Ага, – задумчиво сказал легат. – Я однажды встречался с Конном Лиром – замечательный человек. Я не согласен с нашим губернатором, что всех друидов надо уничтожить… Расскажи мне все, что ты можешь припомнить о твердыне друидов.

Квинт попытался, и легат, выслушав его, спросил:

– У тебя была какая-то личная причина вызваться на это задание? Теперь я это понял.

– Да, легат. Я хотел найти останки моего предка Гая Туллия, убитого друидами во время похода Юлия Цезаря.

– И ты их нашел?

– Уверен, что нет. Припоминаю, что был разговор об этом и кое-кто – Конн Лир, наверное, – пришел в страшную ярость.

– Девушка тоже пришла в ярость? Ладно, не надо, я не должен был об этом спрашивать. – Петиллий улыбнулся и хотел спросить о чем-то еще, но в этот миг в палатку вбежал гонец, и опустившись на колени, прошептал нечто легату на ухо.

Петиллий встал.

– Этого я и ожидал. Губернатор наконец принял решение. Он будет говорить с войском на закате.

– Какое решение? – тихо спросил Квинт.

– Тебе еще надо спрашивать? – легат взглянул в серьезное лицо Квинта, затем посмотрел на колышки, где были развешены его парадные доспехи, шлем с султаном из рыжего конского хвоста, церемониальный шит и позолоченный меч. – Мы выступаем.

– Благодарение Марсу, – пробормотал Квинт, и он был искренен. Скоро это изматывающее напряжение закончится. Хотя в глубине души он ощутил укол страха, – мерзкое чувство. Он словно увидел, как с дощатого пола на него смотрят мертвые глаза Флакка… «Я еще молод, я не хочу умирать!» Эта фраза прозвучала в его мозгу так ясно, будто кто-то произнес ее вслух, но его лицо не выразило ничего, пока он стоял, почтительно ожидая приказа.

– Прежде, чем мы пойдем слушать губернатора, – после короткой паузы сказал Петиллий, – обрати внимание на одно… хм… обстоятельство.

– Слушаюсь.

Легат подошел к походному столу и взял с него лист пергамента и белый жезл двух футов длиной.

– Это тебе. – Петиллий протянул пергамент Квинту, и в глаза тому бросилось собственное имя, выведенное четкими черными буквами…

«Квинт Туллий Пертинакс, знаменосец третьей когорты Девятого Испанского легиона имперских войск… » Далее следовало еще множество слов, которые Квинт пропустил, потому что увидел последние, прозвучавшие для него громом: «… с этого времени производится в центурионы». Он перечитал их трижды.

– Мне… – прошептал он, уставясь в пергамент. —

Легат Петиллий…

– Тебе, центурион, – отвечал тот с показной небрежностью. – Ты очень молод, порой безрассуден, но у тебя есть храбрость, ум и воля. Ты также выказал превосходные способности в общении с британцами. Я хочу, чтобы ты был одним из моих офицеров. Вот знак твоей должности. – Он передал Квинту центурионский жезл. – Ступай немедленно к квартирмейстеру и получи подобающий шлем и щит. И, – резко добавил он, пресекая готовые вырваться у Квинта излияния благодарности, – я уверен, что солдаты называют меня «старым занудой», но тем не менее приказываю, чтоб ты был побрит, умыт и пострижен к тому времени, как я тебя снова увижу. Исполнять!

– Слушаюсь! – радостно выдохнул Квинт и выбежал из палатки.

И, конечно, он был самым щеголеватым и блестящим молодым центурионом из всех легионеров., что вышли из казарменных бараков прослушать обращение губернатора Светония к войску.