– Надеюсь, не в том, чтобы бесцеремонно разглядывать меня? – Изящным отточенным движением Элис поправляет завиток своей челки.

Смущаюсь, чувствую, как краснею, но не в силах оторваться. Ее кожа идеального оттенка – что-то среднее между топленым молоком и жемчугом. Все в ней гармонично, при этом нет лишнего фальшивого блеска. Даже пахнет она непритворно, легко. Как будто это и есть запах свободы, о которой она спрашивает. Воздушный, спокойный, нежный, но не мягкий, немного цитрусов, немного пиона, ваниль, бергамот и окрыляющая свежесть.

– Свобода? – Бардак в голове мешает думать. – Наверное, в любой момент времени делать что захочу. И, может быть, не делать, чего не хочу.

– Как неромантично. – На лице Элис мелькает огорчение, но потом сразу же появляется привычная скромная маска флирта. – А чего бы ты хотел прямо сейчас?

Разбросанные по черепной коробке мысли перемешались. Вот ветерок свободы из окна, вот Сэнди-Кэнди умирает при родах, вот Стиви рассказывает о спонсорах, вот Лин просит меня быть сильнее. Лин!

– Я бы хотел решить все свои проблемы. – Туман над моим миром рассеивается, возвращается контроль над собой.

– А ты задумывался, сколько для этого нужно денег? – Прямо сейчас образ Элис теряет загадку, яд ее дичайшей энергетики перестает действовать.

– Боюсь, что этот вопрос не решить деньгами, Элис. – Изображаю на своем лице что-то вроде безысходной улыбки.

– Если ты не знаешь, кому дать взятку, это не значит, что вопрос нельзя решить деньгами. – Бокал шампанского снова сверкает между ее алых губ. – Очень часто взятку нужно предложить самому себе, чтобы успокоить совесть. Подумай об этом. Возможно, свобода не так далеко, как тебе кажется.

В ее удаляющемся силуэте уже нет ничего дурманящего, только полнейшая тишина звенит словами «подумай об этом», и эхо тысячекратно повторяет их внутри моей головы. Пора уходить отсюда.

На пути к лифту собираю коллекцию смертельно-завистливых взглядов. Вот плохо стоящая на ногах беременная юристка Кэмерон заливает в глотку очередной бокал и шипит острыми ругательствами в мою сторону. Вот Дин Харлоу прицеливается агрессивно бронебойным взглядом. А вот и Бэтти Симмонс с выпученными от удивления глазами начинает движение в мою сторону, чтобы рядом взорваться негодованием. Все они отчаянно желают побывать там, откуда я только что вышел. Все они и многие другие здешние обитатели совершают долгое и болезненное паломничество в сторону беседки элиты. Я же, по их мнению, прилетел туда на вертолете, но мне все равно зачлось.

Кто-то хватает меня за рукав пиджака и сильно дергает. Это Томас, мой коллега редактор. Слишком много бесплатного алкоголя.

– О чем вы там говорили? – Сетка лопнувших сосудов добавляет его пьяным глазам дикости и опасности. – Я хочу знать, что он тебе сказал.

– Том…

– Стиви предлагал тебе место Тони Финча, да? – На спокойный разговор он уже не способен.

– Тебе стоит проспаться…

– Это все потому что я подсел на таблетки?! Не смотри так на меня! Все свои я отдаю Наташе! – Его трясет.

Руки Томаса выдают его состояние. Они то затягивают галстук, то прячутся в карманах брюк, то снова тянутся к узлу на шее, судорожно прикрывают ладошкой рот, ищут что-то в карманах пиджака, поправляют давно растрепавшуюся прическу.

– Томми…

– Ничего не говори, слышишь! Это место должно быть моим! Я! Я достаточно за него страдал! Мы страдали! Ты меня понял, Колдвэл?!

Не успеваю ничего ответить. Он отталкивает меня и заходит в открывшиеся за моей спиной двери лифта. Вся его пьяная злость выплескивается на кнопки с цифрами этажей. Двери закрываются, спасая меня от Тома и его выдуманных обвинений. Он уезжает вниз. Я следующий.

***

– Как все прошло?

Моя маленькая Лин ставит передо мной кружку горячего чая. Белая нитка заварочного пакетика сразу окрашивается в коричневый. Бумажный ярлычок намок и почти отклеился.

Вечер выдался слишком эмоциональным, чтобы сейчас адекватно соображать. Тяжелая, почти болезненная усталость поселяется во мне паразитом. Может быть, стоит обо всем рассказать Лин, но точно не сейчас.

– Неоднозначно. – Выдавливаю из себя подобие улыбки.

Она стоит рядом, чувствую тепло ее тела. Кончиками пальцев Лин массирует мне голову, взъерошивая волосы. Движения у нее получаются какими-то нервными, частыми, пару раз больно задевает ногтями кожу головы.

– Что-то случилось на вечеринке? – Отрешенный голос, словно этот разговор ей не нужен, словно она где-то далеко в своих мыслях и спрашивает исключительно из вежливости.

Продолжаю подставлять ей голову как кот, которого нужно погладить.

– Тони рассказал о своей молодости, Стиви Лескот пытался соблазнить роскошью, а Томас совсем плох. О чем из этого ты хотела бы…

– Генри, я беременна. – Ее пальцы замирают в моих волосах.

Не успеваю договорить. Не успеваю вообще ничего в этой сраной жизни! Вряд ли Лин хочет узнать мои первые мысли. Судорожно начинаю перебирать все возможные варианты ответа. Паралич сковывает каждую мышцу, мозг отказывается разгоняться. Дерьмо! Нужно что-то сказать.

– Пожалуйста, не молчи. – Она садится напротив меня и накрывает своими руками мои безжизненные ладони. – За сегодня я возненавидела тишину.

– Лин, я… – Растерялся, не готов, не хочу, ошарашен, устал, нужна пауза. – Я не знаю, что сказать…

– Хотя бы скажи, что не исчезнешь из моей жизни! Что будешь со мной! Будешь поддерживать…

Ее умоляющий взгляд без анестезии сверлит во мне дыру размером с материк. Я так был погружен в переживания этого вечера, что не заметил опухших и покрасневших от слез глаз. Она превратилась в маленькую девочку, которая ищет защиты у кого-то взрослого. У кого-то сильного и ответственного. Но являюсь ли я таким?

– Да! Конечно, Лин. – Срываюсь с места и крепко прижимаю к себе. – Обещаю!

– Помнишь, мы договаривались бороться? – Она смотрит на меня снизу вверх зарёванными большими глазами, смотрит с надеждой. – Ты обещал… Твой день рождения…

– Да, я помню, любовь моя. – Продолжаю прижимать ее к себе, нежно целую голову, волосы пахнут шампунем и чем-то съедобным.

Я не забыл. Слишком хорошо помню все, хотя был тогда пьян. В тот вечер мы сильно напились, четыре или пять бутылок дешевого вина на двоих. Месяц назад, в мой двадцать пятый день рождения. Тогда для меня начался обратный отсчет – пять лет, чтобы пройти CHILDFREE. Она мне тогда сказала, что теперь я ее понимаю. Лин как-то почувствовала это по взгляду. Как будто он стал печальнее. Тогда мы пили, закусывая поцелуями. Дико, страстно и больно прикусывая губы. Провожали наше беззаботное детство. Мы фантазировали, что будем сопротивляться этой чертовой системе. Что идет она нахер! Если Лин забеременеет, то сбежим из страны. И где-то там мы будем полноценной семьей. Наш ребенок будет бегать по стриженной зеленой лужайке перед домом, плескаться в надувном детском бассейне. И обязательно много смеяться! Там мы будем счастливы. Мы пили дешевое кислое вино, морщились и сочиняли наш идеальный мир. Я пообещал сделать все для этого.

Для Лин отсчет начался годом раньше, когда ей исполнилось двадцать один. Пару недель она ходила призраком и сильно похудела. Без того хрупкая и невысокая, она напоминала больного ребенка. Потом немного пришла в себя. Но ее ненависть ко всему, связанному с политикой CHILDFREE, возросла многократно. Особенно после визита сотрудника службы контроля. Тех, кто вступил в гражданский возраст, раз в год проверяют блюстители закона. Они приходят в гости, рекламируют прелести CHILDFREE и следят, как бы кто не утаил беременность. Последний раз нас навещали в прошлом месяце, через пару дней после моего дня рождения.

– Пообещай еще раз. – Ее огромные глаза заглядывают в душу, просят взять ответственность, требуют спасти. – Обещай, что мы не отдадим ребенка. Чего бы это ни стоило…

– Обещаю.

Засыпая с ней в обнимку, в очередной раз прокручиваю все события этого жутко длинного дня. За двадцать пять прожитых лет я получил меньше эмоций, чем за сегодня. Есть предчувствие, что это только начало, и мурашки бегут по всему телу. Страшно. Легко давать обещания бороться, когда не видишь противника и не чувствуешь угрозы. Лин тихонько посапывает, значит, заснула.