Артур Лонг – работник архива, приветливый и столь же молчаливый старик, поглядывает на меня огромными глазами с седыми ресницами из-за толстенных стекол своих очков. За все время моего пребывания в архиве Артур не сказал мне ни одного слова. Но каким-то непостижимым образом я чувствую его поддержку. Единственное коммуникативное оружие в его арсенале – короткий кивок. Иногда он им отвечает на мои вопросы. Иногда побуждает к действию: когда задерживаюсь, он находит меня между стеллажей, ждет, пока мы встретимся взглядами, и кивает – значит, мое время на сегодня закончилось. Кивком Артур здоровается и прощается. Думаю, он немой. Эту версию я утвердил, когда обратил внимание на телефон, который в любом из отделов нашего издательства постоянно разрывается, а в архиве не зазвонил ни разу.

Встречи с Элис носят больше случайный характер: в лифте, на обеде, когда меня вызывает по работе Стивен Лескот или когда она приходит в редакторский отдел что-то с кем-то согласовать. Ни разу наши глаза не встретились. Заметил – она сменила парфюмерию, теперь Элис пахнет свежестью. Я никогда не был на море, но, кажется, оно пахнет именно так. Словно стая мелких прохладных брызг летит в лицо, освежая, приводя в чувство, добавляя ясности мыслям, легкости. Именно то, чего между нами не хватает.

И если за пределами нашей с Лин квартиры мой мир абсолютно нейтральный, то внутри все чаще попадаю в шторм. Заканчивается восьмой месяц беременности. За последние несколько недель мы поругались столько раз, сколько не ссорились со времени нашего знакомства. Поводы всегда наготове: мусор в ведре, посуда в раковине, запах пота, слишком колючая щетина, уже остывший или чересчур горячий чай, недовольный взгляд, соседи громко разговаривают… Перечень бесконечный. Гораздо сложнее все это воспринимать без ответного негатива, с пониманием. Каждый раз это дается все сложнее. Все крепче приходится сжимать зубы, чтобы не наговорить обидных слов.

– Солнышко, я дома.

Встречает тишина. Опять эта сраная тишина…

– Лин. – Заглядываю на кухню – ее нет. – Любимая?

Она стоит, обхватив себя руками за плечи, насколько ей позволяет живот, и смотрит в окно.

– Я подумала… Генри… Давай отдадим ребенка…

Пробую развернуть ее к себе, она не дает этого сделать.

– Я все решила… Давай, а? И будем жить спокойно… Как раньше! – Лин поворачивается ко мне лицом, глаза блестят пустотой надвигающейся истерики. – Ты помнишь, как было раньше?

– Лин. – Прикасаюсь ладошкой к ее щеке. – Осталось немножко потерпеть…

– А я помню. – Снова отворачивается. – Раньше я была счастливой. Раньше не нужно было терпеть…

– Я тоже спасаюсь воспоминаниями, малыш.

– Воспоминаниями… – Молчит, готовится, паруса наполняются воздухом, раздуваются и хлопают. – Всего лишь… То, чего больше нет… Выдумка. Ты это хочешь сказать?

Чувствую кожей этот прохладный ветер.

– Да. Это же всего лишь воспоминания. А ты знаешь, что, кроме воспоминаний и этого чертового вида из окна, у меня больше ничего нет?! Ничего не осталось, Генри!

Небо над головой затягивают черные тучи.

– Там, снаружи, у людей есть жизнь. Они куда-то спешат, о чем-то мечтают! Но не я! Там, снаружи, нет места беременным женщинам!

Волны становятся все больше.

– Спасаешься воспоминаниями?! От чего ты спасаешься? От нормальной жизни, наверное?! От возможности дышать свежим воздухом? Или от общения с живыми людьми ты спасаешься, Хэнк?! Ответь мне!

Начинается ледяной дождь, пронизывающий все. Черные волны все крепче обнимают наш корабль.

– А знаешь, почему я выбрала именно прошлое? Потому что будущего больше не вижу! Я в него просто не верю! Будущего для меня не существует.

Вся палуба в воде. С чудовищным треском ломается мачта.

– Сейчас… Я хочу сдаться, Хэнк.

Ветер успокаивается. Небо роняет последние капли дождя.

– Больше нет сил… – Садится на стул. – Пусть это все уже закончится.

Небо еще хмурое, но угрозы нет. Наш корабль спокойно покачивается на волнах.

Сажусь перед ней на колени, беру ее безжизненные ладони и подношу к своим губам.

– Я не дам тебе этого сделать. – Целую ее маленькие отекшие пальчики. – Слышишь? Мы справимся. Обязательно. Посмотри на меня.

Лин слушается. Вижу в ее глазах крохотный огонек, такие бывают, когда свечка почти догорела, фитиль готов утонуть под слоем прозрачного жидкого воска. Синий огонек.

– Пообещай мне, что не сдашься. – Крепче сжимаю ее ладони и не свожу с нее глаз.

Кивает. Значит, если повезет, сегодня бури больше не будет.

По ночам не могу долго заснуть, представляю возможные варианты развития событий. Фильм под названием «Что, если». А что, если мы все-таки сдадимся? Почти уверен: нас, как вовремя одумавшихся, не отправят в спецгорода. Может быть, даже не станут наказывать. Дальше таблетки и реабилитация. Дальше? Не могу разглядеть…

Что, если сдамся только я? Никаких истерик, никаких проблем, Элис, повышение, возможно, еще одна Элис и еще одно повышение. Путешествия. Женщины. Роскошь. Наслаждения. В конце пути комфортное место в спецгороде. Смерть в мягкой кроватке на белых выглаженных простынях.

Что, если бороться до конца? Лин вся в поту кричит, ей больно, слезы льются рекой. В страхе пытаюсь хоть как-то помочь, но все бесполезно… Дальше туман. Это самая неприятная картина. И самая страшная.

***

– Добрый вечер, Артур.

Очередной вечер в поисках спасительной информации в архиве издательства. Очередной вечер приближает меня и Лин к поворотному моменту. Стивен Кинг писал: в такие моменты жизнь способна развернуться на пятачке. Посмотрим.

Администратор архива Артур Лонг встречает меня привычным кивком головы.

– Мистер Колдвэл. – Вздрагиваю от неожиданности. – Могу я вас попросить не сильно задерживаться сегодня?

Его голос скрипит как ржавые дверные петли, на которых висит тяжелая покосившаяся дверь. Вот что бывает, если постоянно молчать.

– Да, разумеется. – Все равно я уже отчаялся найти что-нибудь полезное. – Что-то случилось?

– Вас разве не предупредили? – С каждым следующим словом голос старика становится звонче и чище. – Сегодня моя прощальная вечеринка. Формально мне исполнилось шестьдесят неделю назад, но вечеринка сегодня, потому что ее объединили с днем рождения мистера Прайса.

Максвелл Прайс – директор арт-отдела нашего издательства, правая рука Стиви Лескота. Настолько же противный и неприятный человек, насколько богатый. Больше ничего о нем не знаю и знать не хочу.

– Да, совсем вылетело из головы. – Хотя, может быть, и не влетало.

– Говорят, мистер Лескот готовит что-то грандиозное по такому случаю. Я хотел бы быть вовремя.

– У Прайса круглая дата? – Обычно что-то «грандиозное» Лескот позволяет себе только по действительно важному поводу.

– Да, с ним тоже прощаются. – Артур смотрит на меня добрыми глазами, не понимая причин моего удивления.

А причина в том, что Максвелл Прайс выглядит чуть старше Стиви и немногим старше меня. В то время как Артур Лонг весь изъеден бесчисленным количеством глубоких морщин, седая голова с огромными залысинами, а из мясистых носа и ушей торчат белые волосы. Внешне Артур кажется старше даже Тони Финча лет на десять. Может быть, так и есть, просто все о нем забыли в этом подземелье. С помощью денег можно договориться даже со старостью. Может быть, и со смертью.

– Хорошо, Артур. – Стараюсь взять себя в руки и изобразить доброжелательность. – Постараюсь закончить свои дела как можно быстрее.

Снова короткий кивок. Снова тишина. Артур продолжает заниматься своими делами, а я спешу спрятаться среди стеллажей.

Артур Лонг. Я привык к нашей молчаливой дружбе. Слишком глубоко ушел в свои проблемы, что забыл: старикам тут не место. Интересно, какой была его жизнь? Если он все еще часть активного общества, значит, процедура пройдена, долг государству отдан. Он работает в архиве, его никто никогда не повышал – CHILDFREE всего раз. Может быть, именно поэтому он стал подвальным отшельником. Возможно, Артур не нашел себе места среди людей и завел дружбу с книгами – молчаливыми, но верными, потому что написанное в них никогда уже не изменится.