Субботний вечер и воскресное утро принадлежали Монике. Так было заведено. Для поддержания баланса: дать — взять, да и не с кем ему было больше проводить свой единственный выходной, а Моника всегда что-то придумывала. Когда же идеи иссякали, покупала билеты в театр или в кино. Сама. И он знал, что с ним она не из-за денег. И не потому что никому больше не нужна. Тут Лида не права.

Иннокентий по-быстрому докурил сигарету и позвал племянника. Его маленькая рука в его большой ладони дарила тепло, но оно не доходило до сердца. И Иннокентию это не нравилось: как так? Этот маленький человечек и часть его тоже. Он должен чувствовать к нему нечто большее, чем простое умиление к чужому ребёнку. Обязан? Дядя Серёжа к нему тоже не испытывает особых родственных чувств. Впрочем, он их, кажется, ни к кому не испытывает. Все у него выполняют роль шестеренок, которые смазываются деньгами, чтобы бизнес работал как часы. Отец не был таким. Отец любил людей. И ненавидел… Зятя!

— У меня бронь на Горелову Лидию, — сказал Иннокентий администратору.

Женщина опустила глаза в лежащий перед ней список.

— Простите, такой нет. Но у нас есть места. Я вас запишу.

— Лидию Короткову посмотрите, — добавил Иннокентий спешно. Он в душе сестру не только уже развёл, но и вернул ей девичью фамилию. Назвал имя на автомате. Значит, так тому и быть.

Расплатившись, он хотел отойти к термосу за новой порцией кофе — пусть и бурда, зато табаком от него нести не будет. Мятных драже в кармане не оказалось.

— Мужчина, наденьте, пожалуйста, бахилы, а для ребёнка посмотрите у нас под вешалкой тапочки, — бросила ему в спину администратор.

Нет, надо было все-таки побриться у сестры. Или ребёнок автоматом прибавляет года и ничего не попишешь? Да и какая разница, молодой он человек или не очень. На час всего прилепили ему роль папы.

Тимофей уже подружился с каким-то мальчиком и гонял по полу чужую машинку. Коленки грязные, но он не станет делать замечание. Мать постирает. В чем проблема?

Иннокентий присел на край дивана и краем глаза продолжил следить за племянником. Новый приятель тоже пришёл сюда с папой, потому, думал Иннокентий, мальчишки и возятся на полу. Другие нарядные мальчики и девочки чинно несут караул подле своих мам. Иннокентий окинул беглым взглядом второго папу: либо молодо выглядит, либо папой стал на восемнадцатилетие. От этой мысли захотелось шумно выдохнуть. В одном Лида права: он не хочет пока семью. Возможно, потому и жмется к Монике. Молодые девки делятся на два вида: одни хотят женить на себе, другие раскрутить на бабки, ну или два в одном и можно без хлеба. Нет, со взрослой финансово-устроенной женщиной лучше. До поры до времени, конечно, но зато не думаешь, как слямзить сыр и не попасться в мышеловку.

— Дорогие зрители, пожалуйста, проходите в зал.

Тимофей не в первый раз здесь. Даже не пришлось выталкивать вперёд, сам уселся на подушки, а Иннокентий устроился в последнем ряду в уголке. Можно вытянуть ноги и никому не мешать. За представлением он следил машинально: скользил взглядом по сцене, не вслушиваясь в слова. Даже глаза в какой-то момент прикрыл. Только в конце, поняв, что мучения подошли к концу, даже начал хлопать по просьбе одного из персонажей. Будили мышку, которая все никак не желала вылезать из теплой норки. Как и все дети, Иннокентий не сводил с дырки глаз и даже пару раз выкрикнул имя мышки или кличку — Соня! И вот появились ушки, чёрный носик и…

Подаваться вперёд было больше некуда — перед ним женская кудрявая шевелюра. Да и к чему лишние сантиметры — эти ресницы он узнал бы за километр. Пусть сколько угодно рисует чёрный носик и усики.

Иннокентий выругался и с опаской покосился на соседей: пронесло, удивился лишь внутренний голос.

Где ей там застревать? Худая, жёлтый комбинезон в цветных заплатках мешком на ней висит. Снова уснула? Стоя? Он чуть не позвал спящую мышку по-настоящему имени — Настя! Она, ровная, что часовая стрелка, качнулась в сторону одного героя, потом — к другому, пока наконец не проснулась окончательно. И вместе с ней Иннокентий. Только все закончилось. И он, как какой-то ребёнок впереди, готов был зареветь рёвом, требуя вторую часть про спящую Мышку. Где он был все это время? Как мог проспать Настю? Или Мышки не было на сцене?

— Господа родители! — зычно позвал герой в шляпе с пером. — Чей это мальчик?

— Мой!

Рыдал как раз Тимофей. Как он голос племянника не узнал? Сейчас рванул через ступеньки и чуть не растянулся на полу.

— Ты что ревешь? — он присел подле Тимофея и грубо размазал ладонью по горящим щёчкам слёзы.

— Хочу ещё! — завыл мальчик в голос да так противно, что Иннокентий тряхнул его за плечи.

— Чё ты хочешь?

Вышло грубо, но ничего не попишешь. Сделал машинально, не подумал. А думал о Насте, виляющей длинным атласным хвостиком по его правую руку или ногу: он присел на корточки подле рёвы.

Хотел Тимофей ещё сказку. Не хотел уходить. На них оглядывались другие родители. Какая-то девочка с дурацким обручем с фигуркой пони, ткнула в них пальцем. Иннокентий не знал что делать. Хотел уже схватить дуралея подмышку и бежать вон. На улице угомонится.

— Хочешь хвостик потрогать?

Иннокентий машинально схватился за набитый ватой атлас и только потом поднял глаза: Настя хлопала ресницами: может, они нарощенные все же?

— Я не вам предложила, — выдала она своим, не-мышкиным голосом.

Иннокентий улыбнулся, чуть смущённо, и выпустил хвост из цепких пальцев. Тимофей орал в голос, слёзы текли по лицу, он весь побагровел. Иннокентия прошиб холодный пот. Он подумал, что сам сейчас покраснеет.

— А ушки хочешь потрогать?

Иннокентий прекрасно понял, что это не к нему вопрос. К тому же, Настя отползла на коленях на безопасное от него расстояние, поближе к ребёнку.

— Слушай, Тим, кончай ты это давай!

Опять сказал слишком громко. Опять на него обернулись. Даже те мамаши, которые бегали вокруг детей и актёров с телефонами.

— Не надо кричать на сына, я сама, — прошептала Настя.

— Он мне племянник, — буркнул Иннокентий, не сводя глаз с её лица. Покраснела. Или это грим? Или ей просто жарко в костюме да под софитами?

— Всё равно…

Она тыкалась поролоновым ухом в орущий ротик, и Тимофей начал от неё отбиваться. Довольно сильно, так что Иннокентию пришлось схватить его за руки.

— Слушай, мужик, кончай это, я сказал!

Снова взгляд. Осуждающий. Уже от настоящей Насти, не от Мышки. Она согнулась еще сильнее и почти подползла к ребёнку с протянутой лапкой:

— Может, у тебя сыр есть? Мышки очень любят сыр.

Мальчик вдруг перестал плакать и уставился на дядю. Очень вопросительно.

— У меня ничего нет, — ответил Иннокентий машинально и даже хлопнул себя по карманам.

— А я люблю волшебный сыр, — пищала Мышка. — Посмотри в кармане. Вдруг у тебя есть кусочек?

Иннокентий вновь подчинился, но нащупал в кармане лишь бумажник. Дурак… Хорошо, что она смотрит на ребёнка, не видит его дурости. А Тимофей вновь надулся, раскраснелся, сейчас лопнет… И как заревёт в голос:

— У меня карманов нет!

И то верно: джемпер и брюки, аля мужские, но на резинке: ни ширинки, ни, разумеется, карманов.

— А ты наколдуй мне сыр в ладошке! — уже чуть ли не плакала бедная Мышка.

Иннокентий вскочил на ноги и схватил Тимофея за руку.

— Пошли!

— Купим ей сыра?

Иннокентий встал, как вкопанный, и опустил к шмыгающему носом племяннику растерянный взгляд.

— Зачем?

— Она голодная.

Мальчик ткнул пальцем в Настю, все еще стоящую перед ними на коленях.

— Я же понарошку голодная, — она улыбалась, но Иннокентий видел, как у девушки уже нервно дёргается уголок рта от близкого знакомства с его племянником. — Покорми меня понарошку, пожалуйста. Я вижу, что у дяди Кеши в кулаке есть кусочек волшебного сыра. Он невидимый, но он есть.

Иннокентий снова, как по команде, раскрыл ладонь, но Тимофей не обернулся к нему. Он смотрел на девушку.