Поведал Морской и о знакомстве с обеими Свиридовыми в ресторане за обедом и о том, как в их компанию влился ещё один сосед, Дмитрий Янин, на правах знакомого Таисии Свиридовой. "Да, насколько я знаю, они познакомились в баре отеля. А вот об этом ничего сказать не могу - не имею привычки слишком активно интересоваться чужой личной жизнью, но визуально Таисия и Дмитрий производят впечатление пары, у которой складываются гармоничные отношения. Нет, ранее с господином Яниным не сталкивался". О Леониде Лапине и его друзьях Морской ответил примерно то же самое: впервые увидел их в "Синеозерск-отеле", а потом оказались в одном банкетном зале в Залесском. "Впечатление от господина Лапина? Вам интересно моё визуальное впечатление, или мои мысли о его отношении к делу? По-человечески могу сказать, что Лапин производит впечатление вполне обычного метросексуала новой формации, то есть мужчина, уделяющий повышенное внимание своей наружности и уровню мужской гламурности. Стандартный глянцевый психотип, ничего особенного, как и оба его товарища. А по делу - нет, я не видел, чтобы он контактировал с Ольминским или производил впечатление человека, ранее знакомого с ним!". На вопрос о Янине Морской ответил, пожав плечами: "Что я могу вам сказать? Да, его коммуникабельность, умение легко находить контакт с новыми знакомыми и непринуждённо себя чувствовать в любой компании достойны восхищения. Я взял бы его к себе на работу - для осуществления связей с общественностью. В этом отношении он, пожалуй, даже слишком хорош. Есть ли у меня причины относиться к нему настороженно, вы об этом хотели спросить? Да, есть. Он - человек для меня новый, а я привык пристально изучать новых знакомых прежде, чем решить, заслуживают ли они доверия. Привык быть дотошным и недоверчивым".

Об Ольминском Морской говорил откровенно:

- Да, я ранее сталкивался с ним в Краснопехотском. Двенадцать лет назад я учился в Питере в Университете Запесоцкого; там же и проживал в студенческом общежитии. На летние и зимние каникулы я приезжал в родной город, к своим тёте и дяде, которые усыновили меня, когда я осиротел в 14 лет.

Корнеев кивнул. Это он знал. Сейчас в областной прессе и в интернете было много публикаций о кандидате в губернаторы Краснопехотского, и многие авторы статей любили развивать эту тему: маленький сиротка, преодолевая трудности и лишения, завоевал своё место под солнцем и одержал полную и безоговорочную победу над жестокими обстоятельствами.

- Я часто звонил домой из Питера и знал, что моя двоюродная сестра Диана, в ту пору - десятиклассница, начала встречаться с парнем, - продолжал Морской. Тон его стал резким и отрывистым, а лицо закаменело и стало лет на десять старше. - Приехав на зимние каникулы, я встретил их на площади у платформы. Приятелем Дины был Ольминский. Тогда он работал медбратом в Краснопехотской больнице.

Поведав обо всем, что случилось потом, Морской не стал скрывать и подробностей столкновения летом 2007 года в городском парке.

- Да, наши коллеги из Краснопехотского переслали нам материалы о драке и задержании участников, - Корнеев полистал папку. - Здесь также говорится, что, выходя из здания УВД, вы угрожали Ольминскому расправой.

- Да, - не стал спорить олигарх. - Я был очень обязан тёте и дяде, у нас были прекрасные отношения. И с двоюродными братьями и сёстрами я был дружен. И исчезновение Дины, а потом - гибель дяди Егора стали для меня тяжёлой потерей. Я был уверен, что Ольминский имел к этому отношение, но доказать этого не мог. От этого на душе было ещё гаже. И, когда я увидел, что он выходит из отделения вслед за мной свободным человеком, с которого сняты все подозрения, то не совладал с собой и закричал, что он ещё поплатится за моих родственников. Но это был скорее крик отчаяния... Помните фильм "Двенадцать разгневанных мужчин", где человека обвиняли в убийстве отца только потому, что он в сердцах бросил: "Я убью тебя"? Адвокат на суде целенаправленно доводит одного из обвинителей до того, что тот тоже кричит "Я убью тебя". "Но вы же не собираетесь этого делать?" - улыбнулся юрист. Да, встретив Ольминского на турбазе, я обо всем этом вспомнил и при встрече спросил, не мучает ли его совесть, а он притворился, будто не знает, о чем я говорю, и вообще впервые меня видит. Конечно нет, я не собирался оставить все как есть. Теперь у меня достаточно возможностей, чтобы расшевелить наши правоохранительные органы. Максимальный срок давности для исполнителей или соучастников тяжкого и особо тяжкого преступления - пятнадцать лет. Прошло только двенадцать, и, если бы удалось доказать, что Ольминский работал вербовщиком у Киргизовых, державших почасовые номера и штат девушек, и был причастен к исчезновению Дианы и убийству дяди Егора, его можно было бы отдать под суд. А если бы выяснилось, что он причастен и к другим подобным преступлениям, Ольминского ожидал бы суровый приговор, вплоть до пожизненного заключения. Этого я и собирался добиться. У меня есть рычаги влияния во всех нужных кругах, чтобы заставить местное УВД и прокуратуру поднять из архива и возобновить дело Киргизовых. Я хотел, чтобы Ольминский сел на скамью подсудимых и понёс заслуженное наказание. Я никогда не прощаю тех, кто причинил зло моим близким людям. Но я не головорез с большой дороги, который мстит кистенём. Ворошиловский стрелок взялся за винтовку потому, что по закону был бессилен против начальника милиции, покрывающего своего негодяя-сыночка. А я в отличие от Стрелка могу повлиять на ситуацию в свою пользу. И Ольминский мне нужен был живым - для суда и приговора в соответствии с законодательством.

Морской так же спокойно отдал на экспертизу свой носовой платок, безукоризненно чистый и отглаженный, тоже льняной, белый, с коричневой каймой в виде греческого меандра.

Подписав обязательство о невыезде, Виктор с порога обернулся:

- А вот их стартапом в Синеозерске я бы вам посоветовал поинтересоваться: кому же это они с Бубликовым дорогу перебежали? Трубой по голове - это как раз излюбленный стиль разборки между сутенёрами, которые территорию не поделили.

"Яйца курицу учат", - подумал Перов, а Корнеев ответил:

- Мы уже работаем над этим. Жаль только, что господин Бубликов так спешно покинул город после гибели своего компаньона.

- Испугался за свою шкуру, - пожал плечами Виктор, - даже интересно, кого это они так разозлили.

- Ну и фрукт! - резюмировал Перов, глядя в окно, как Морской неспешно возвращается в отель. - Палец в рот не клади, а то не только руку - башку оттяпает!

- Итак, ему, как и Гершвину, Ольминский был нужен живым, - подытожил Корнеев, складывая в стопку протоколы опроса Янина, Гершвина, Лапина и Морского. - Завтра будешь присутствовать при опросах? Вызваны Орлова, обе Свиридовы и Дольская.

- Буду, конечно, если на дежурстве никуда не дёрнут. Что, отложил на завтра прекрасных дам?

- А на послезавтра вызваны Васильков, Никодимов из "Фармы" и три их очаровательные коллеги прекрасного пола - Жукова, Нейман и Трошева. Что у тебя с платком? Уже закончили?

- Сейчас позвоню Михалычу. У Ольминского кровь редкой группы, четвертая, резус отрицательный, и, если на платке окажется именно она, Янина можно брать под стражу, - Перов достал телефон. - Алло, Михалыч! Ну что у тебя? Уже пишешь заключение? Спасибо, с меня причитается!

*

Наум уже ждал Веронику и Морского в укромном уголке бара - мягкий уголок полукругом у стола в беседке, выполненной все в том же венецианском стиле, столь любимом дизайнером барного помещения.

- Ну, как встреча со следователем? - спросил Гершвин у Морского, когда они уселись за стол и сделали заказ.

- Нормально, а у вас?

- Тоже. Пришлось поработать адвокатом у самого себя, но, кажется, я донёс до них мысль, что живой Ольминский был мне крайне необходим, как свидетель обвинения против Анны Вильской.

- А я пойду завтра, - сказала Вероника. - Может, узнаю что-нибудь новенькое для начала подборки.