Тепло. Бульвар с лавочками и старушками, редкие мамаши с колясками, молодая яркая зелень кругом, желтки одуванчиков россыпью, цвет сирени брызгами. Иду, не спеша. Холодок по спине ползёт, тревога по жилам льётся, чую, сейчас догонит… лихорадочно выстраиваю линию поведения, одновременно слегка погружаясь «я спокоен. Я совершенно расслаблен…». Так и не придя к окончательному решению, слышу сзади стук каблуков, и меня окликает удивлённо-радостный Веркин голос:

- Пётр, это вы?

Я неспешно оборачиваюсь, делая растерянное лицо, которое постепенно меняется на недоуменное.

- Вера? Да вас не узнать, вы такая красивая стали! А как помолодели! – получилось, тут же укорил себя, неестественно.

- Пётр! Как вам не совестно говорить такое девушке! – явно кокетничала она. – Значит, раньше я была страшной и старой?

- Что вы, я совсем не то имел в виду… - смутился я. – Просто сейчас по сравнению с прошлым летом… я поражён до глубины души. А это… ну… моё э-э-э… влияние?

- Ваше, ваше, - усмехнулась она, подойдя ко мне почти вплотную. – И, по-моему, мы были на ты. Правда, Петя? - произнося последние два слова, глядела прямо в мои удивлённые зенки. По телу прошелестел студёный ветер.

- Правда… - медленно ответил я полу-замороженным языком. – А что это со мной…

- Ничего особенного, - ответила она и коснулась пальцем моего лба.

Разряд, очень напоминающий молнию – перед внутренним взором возникала яркая вспышка, прострелившая тело сверху вниз, - пробил от макушки до пальцев ног, и я почувствовал, что шевелиться мне крайне тяжело. Всё соответствовало описаниям, которые дали мне женщины. И следующее действо, принюхивание к волосам, прошло в точности по их описаниям. Разве что ни нагибаться, ни на цыпочки вставать ей, высокой девушке на каблуках, не пришлось.

- Вот это запах! – прокомментировала она восхищённо. – Ты её съел, что ли? Говори.

- Кого? – искренне удивился я.

Язык двигался удивительно легко, отвечать красивой девушке хотелось. Не так сильно, как Катришке во время действия волос Афродиты, но всё же значительно. Но речь я контролировал чётко. Наверное, из-за предварительной медитации… а может нет. Ничерта я не знаю! Митрофанушка, недоросль – не зря меня старуха обзывает, в точку…

- Ладу. Ведьму, с которой ты общался… но это шутка. Говори, где и когда с ней сближался, где она сейчас, как с ней связаться. Отвечай.

- Ни с какой Ладой, ни с какой ведьмой я не встречался…

- Разве? – перебила она, приподняв бровь, - а с Елизаветой? Вот с этой. – Одним слитным движением вытащила из сумочки цветное фото моей старушенции в самом рассвете сил – как в паспорте; карточку ловко выхватила, как ковбой револьвер.

- Точно! – я искренне обрадовался. – Это же Елизавета Юрьевна, знахарка! Никакая она не ведьма, а лекарка! Она меня от склероза вылечила летом. Век ей благодарен буду, свечку за здравие каждую неделю ставлю, молюсь за неё. Дом у неё за городом, сейчас вспомню, где…

- Я знаю где, - перебила сквозь зубы со злостью, морщась от упоминания свечей и молитвы. – Рассказывай подробно, как лечила – очень уж сильно от тебя её эманациями несёт, на одиночную встречу не тянет. Говори.

- Приехал я к ней. Помню, в дом заходить не хотелось, страшно было. Но заехал – я на коляске инвалидной тогда передвигался. Она за столом сидит, поджидает. Представилась. Моё имя спросила. Я начал было о болезни рассказывать, но она так пальцами щёлкнет. Заткнись, говорит, ведаю я твою беду и помочь могу. Протяни мне руку. Я протянул. А она вдруг как уколет её чем-то, и капля крови в стакан с каким-то зелёным настоем капает, а стакан тот в чаше старой стоит, и Елизавета Юрьевна над смесью что-то шептать начинает. Я сижу и не то, что пошевелиться, я дышать опасаюсь, потому что от воды той дымок пошёл… тогда лекарка плюёт в стакан, берёт и мне протягивает. Пей, приказывает. Я ослушаться не посмел и выпил одним махом, как водку… противно было после слюней-то. А дальше, как в тумане. Мама катит, в такси садит… через месяц мы приехали снова. Я на костылях уже был. Елизавета Юрьевна обошла вокруг меня, снова пошептала и сказала, что всё, больше встречаться не нужно, дальше только от меня зависит, выздоровею окончательно или нет. И всё, больше мы с ней не виделись…

- А в августе, когда меня якобы гипнотизировал?

Тут я краем глаза заметил, как к нам приближается Мишка Бакланов и заинтересовался, как Верка его отгонять станет, когда он с нами заговорит. Заговорит непременно, потому что мы с ним помирились, иногда парой фраз перебрасывались, а рядом со мной красотка – шик-блеск, которую ни за что не пропустит! Но Мишка шёл себе и шёл, внимания на нас совершенно не обращая…

- Я не якобы, а на самом деле гипнотизировал! Елизаветы Юрьевны рядом не было, клянусь! – возмутился я. – Извини, если что не так, это Катька меня в бок толкала, просила всяким таким заняться. - Говорил, а сам внимательно наблюдал, слушал, обонял и на вкус пробовал воздух вокруг нас, пытаясь разобраться с запахом силы. Еле уловимое, но что-то неопределённое имелось. – Но код же удачно лёг! Вон как ты похорошела, правда, Вер?

- Елизаветы Юрьевны, говоришь, рядом не видел, - задумчиво подытожила Вера, мой вопрос проигнорировав. Она смотрела мне в глаза пристально, ледяными рентгенами, стараясь проникнуть вглубь, стремясь душу насквозь высветить. – А Катя просила непотребством заниматься… она с тобой и матерью к знахарке ездила?

- Нет.

- А как ты своей девке на крыше зимний сад устроил?

- А никак! Нет, я хотел, думал об этом; о том, как романтичней в первый раз девушку отыметь, чтобы точно дала, с сестрой даже советовался, узнавал, перед чем бы она сама не устояла, но такого рая и представить себе не мог! Точь-в-точь как в Двенадцати месяцах. Я воспользовался, конечно…

- Так это Катя тебе о подснежниках подсказала?!

- Не-е, она, дура малолетняя, отмахнулась. Говорит, на крышу её затащи, там романтики как раз выше крыши и вообще отстань от меня, своих проблем хватает…

- Стоп! – перебила Вера. Теперь глаза её лучились не льдом, а жгучим интересом. – Так все же она… она тебе про крышу сказала…

- Ну и что? – затупил я. – Она-то как могла знать о том саде?

- Помолчи, - почти ласково приказала начинающая ведьма и я заткнулся. – Всё-таки стервочка малолетняя… ну-ну. Я сейчас пойду, и ты забудешь о нашем разговоре, забудешь о том, что в принципе со мной встречался. Всё, свободен, - с этими словами коснулась пальцем моего лба. Меня снова прострелила молния.

Девушка развернулась и сделала шаг прочь… и словно расплылась. Будто фокус на фотоаппарате сместился и освещение одновременно испортилось, будто сумерки настали и сгущаться начали. Нестерпимо захотелось отвести взор, но я знал, что как только сделаю это – Вера исчезнет совсем. Я протянул руку и осторожно коснулся её волос, так нежно, что ведьма не заметила. Только тогда позволил себе моргнуть. По бульвару гуляли мамаши с колясками, на лавках сидел народ разнокалиберного возраста, а Веры словно никогда и не было.

На всякий случай, если она осталась наблюдать за мной, я пошёл в ту сторону, куда и собирался, противоположную её уходу. Понюхав пальцы, которыми касался волос, я тихо зашептал наговор, обрадовавшись, что маленький, еле заметный волосок прилип-таки к подушечке указательного, а не остались одни лишь микроскопические кусочки перхоти, впитавшие запах, – заклинание станет надёжней. Чародейство по большому счёту сводилось к просьбе Земле-Матери позволить видеть хозяина сего тела и ведать, где он находится. А ещё по запаху волоса я, наконец, чётко учуял содержание силы. Не зря принюхивался всё это время.

Вера стояла у проезжей части и звонила по телефону. Я наблюдал это странным образом: как бы внутренним взором видел и вроде бы знал заранее; будто бы вспоминал событие, которое уже случилось ранее. Скоро подъехало такси, забрало девушку и повезло в сторону Октябрьского шоссе. У меня окончательно отлегло от сердца – не ко мне домой точно. Всё-таки беспокоился за Катришку, на которую сам же и возложил все грехи мира. Интуиция подсказывала, что поспешать-таки надо – девочка под угрозой, но… торопиться тоже не следует.