- Ближе к делу, не отвлекайся.

- Куда уж ближе! Я подробно рассказываю, как просил. Привет, говорит, ведьмочка малолетняя и по щеке меня так снисходительно трепет. Глаза – ледышки колючие, пробирают, а она вся такая… королева, млин, ниц перед ней надо падать! Я разозлилась, конечно, вспомнила тот день и в лицо её довольное, высокомерное, бросаю ей прямо в рожу: «Красный пять!». Торжествую заранее, представляю, как она в ноги мне валится, как от удовольствия корчится… а она. Сука она, Петь! Ехидно хохотнула, сверху вниз на меня глядя, как на букашку какую, и взором меня будто приморозила. Теперь ты, садистка начинающая, - заявляет мне нагло, - при слове «красный» со всеми предлогами и падежами без всяких цифр кончать будешь. Волею Земли-Матери да будет так! И в лоб мне пальцем ткнула. Меня до мурашек пробрало, будто молния сквозь тело проскочила – от головы до ногтей на ногах... испугалась я, жуть как.

- Дай попить, во рту что-то пересохло. – Попросила Катришка взволновано. – Рассказываю, и всё больше и больше подробностей всплывает, страшнее и страшнее. Как позабыть могла?

На кухне налил минералки, принёс. Внутри царило ледяное спокойствие, словно холод тревоги в клубок заморозился.

- Хорошо, мягонько, - Катришка похвалила воду и продолжила. – Стою я, значит, столбом, а стерва спрашивает… а знаешь, я только сейчас поняла. Представь, перемена, малолетки носятся как угорелые, орут, а мы словно одни на льдине – вокруг будто и нет никого. Как такое возможно?

- После объясню, продолжай, - отмахнулся я, зная, что это и есть отвод глаз, любимая ведьмовская фишка.

- Ага, спрашивает, значит. Да как спрашивает! Приказывает прямо, будто я ей служанка какая-нибудь крепостная, а она барыня…

Моё ледяное терпение было безгранично, сестру я больше подгонять не хотел. Внимал, пока ни о чём не думая. Только обернулся на открывшуюся дверь и, поймав мамин взгляд, которая что-то хотела нам с Катришкой сообщить, сказал жёстко.

- Мама, выйди и не заходи без приглашения. Нас ни для кого нет, кто бы ни звонил. В квартиру никого не пускай. – Мама замерла на секунду и рассеяно кивнула. Катришка удивлённо глянула на меня, на маму, произнесла «А…» и я вынужден был её подогнать.

- Ты хочешь мне всё рассказать подробно, не отвлекаясь, ну, пожалуйста.

Сестра сглотнула и резко оживилась.

- Деловая вся, приказывать мне вздумала! Но, если честно, тогда у меня сердце в пятки ушло. Признавайся, говорит, откуда знания и силу получила. А я вообще, о чём речь не понимаю! Но отвечать что-то надо. Так и подмывает, рот будто водой наполняется, не удержишь. Я затараторила, что рядом стояла, что это ты её гипнотизировал, не виновата я вся напрочь! А она засмеялась, сука. Гипноз тот ерунда, утверждает, порча на мне… на ней, то есть, очень качественная лежит и есть огромное подозрение, что я – не я, а какая-то Лада. Приказывает, заставляет меня внимательно вспомнить и фотографию показывает. Спрашивает, видела ли я ту женщину. Я ни жива, ни мертва вглядываюсь, стараюсь. Нет, мотаю башкой, а сама думаю, сейчас прибьёт. А имя Елизавета, слышала ли? – уточняет. Я снова не в понятках и начинаю о всех знакомых Лизах ей чесать. Дура меня прерывает. Спрашивает другое, ещё более странное. Что я, типа, знаю о подснежниках в декабре. Я к пересказу Двенадцати месяцев приступаю. Нет, уточняет, здесь, в городе, этой зимой. Я рот открыла, а поведать-то ничего не могу, как собака Павлова. Молчу, соответственно. Верка подождала и повелела, наконец, челюсть поднять. Заткнись, мол, дай подумать. Я заткнулась. Она глаза свои наглые прикрыла и ко мне наклоняется…

- Я тогда всерьёз испугалась, что укусит. И не сбежать – как деревянная стала. Но Верка носом волос моих коснулась, и воздух втянула, точно собака принюхивается. Из стороны в сторону головой поводила и распахнула, наконец, зенки. Была она в тебе, была – заявила с недоумением, как бы между прочим, - но пропала… ладно. А после уже ко мне обратилась. Свободна, Катя, иди, учись. Ты забудешь меня и никогда нашей встречи не вспомнишь. Волею Земли-Матери да будет так! Произнесла важно так, торжественно, как заклинание на самом деле, и пошла, на меня больше внимания не обращая. Да! Твоя класснуха бывшая как раз рядом проходила, и Верка вроде бы в её сторону носом повела, принюхиваясь. Ищейка хренова… ха, фамильно вышло! А я шаг сделала и… всё, будто ничего не было! Я, конечно, успела подумать о Надьке, почему она о сеструхе молчала, о тебе вспомнила, зарубку ставя, чтобы тебе позвонить и рассказать непременно, но… шагнула и забыла. В точности как Верка наколдовала, стерва рыжая…

- За ней пошла? – уточнил я.

- Я? Да забыла сразу же, я же говорю…

- Верка за Любовью Михайловной пошла?

- А! Да я как-то… - Катришка нахмурилась, вспоминая. – Сначала да, а потом звонок прозвенел и она, по-моему, передумала. Да, точно, развернулась. Но погоди, не перебивай, ещё не всё рассказала!

- Давай уж, заканчивай, - согласился я, начиная беспокоиться за Любу и Лену. Ледок спокойствия затрещал и тронулся, сминаемый осознанием нависшей опасности.

- Вот! Сейчас смешно, а на уроке мне было не до смеха. Как услышу «с красной строки…» и всё, поплыла. Или ещё что-нибудь о красном, а этого цвета, оказывается, полно в речи, не замечал? Хорошо, что я кончаю почти без судорог, без крика, стон еле-еле сдерживала, но на меня всё равно коситься начали. Екатерина Петровна подняла меня, наконец, спросила, почему я стону, почему такая красная… дальше сам понимаешь. Еле устояла. Перед глазами темно, в голове кайф шумит, стыдно до одури и приятно до потери сознания…

- Плохо мне, еле проговорила я, заболела, мол. А все ржут, как кони, и, слава богу, о слове «красный» не догадались, а то понеслось бы. Достали бы придурки своими выкриками, содержащими корень «красный», пока меня в медпункт не определили бы. Слава богу, Екатерина Петровна поверила, отпустила меня. Или не поверила, а чтобы класс успокоить мягко выгнала, но иду я и рюкзачком зад себе прикрываю: чувствую – мокрый весь, будто обоссалась. Может, кстати, на самом деле, у меня бывает немножко при этом…

- А мне почему не рассказала?

- Клянусь, хотела! Да представляешь, до дома дохожу и точно как воспоминания о встрече с Веркой-падлой, из головы всё вылетает! Когда подмывалась от стыда сгорала, думала реально на уроке описалась! Когда Надька звонила, трубку брать не хотела, думала, оборжёт меня по-дружески, как она умеет, будто бы сочувствуя, охая и ахая; но она, наоборот, поинтересовалась, не заболела ли я на самом деле. Я аж расплылась, не ожидая от неё такого искреннего сочувствия без подколов. Потом слух до Мишки дошёл и мы с ним поссорились… до сих пор. Обиделся, что от него свою болезнь скрыла, что он, мол, для меня на поверку оказывается не главный, не тот, кому в первую очередь звонят… дурак он. Скорая помощь, что ли?

- Вот, теперь всё рассказала. И знаешь, легко так стало. Сидела история во мне, оказывается, грузом… это же ты её открыл, правда?

- Я, Катришка, и хватит, не вспоминай больше о ней, не думай о ведьмах всяких и о моих способностях никому никогда ни гу-гу, ну, пожалуйста.

Учёба, разумеется, полетела к чертям собачьим. Позвонил Лене, убедился, что всё хорошо; Люба о встрече с незнакомыми барышнями не помнила, но я и не рассчитывал на положительный ответ, поэтому попросился к ней домой.

- Ой, Петь, только не сегодня! Единственный выходной за месяц – я перед ЕГЭ вас, обормотов, натаскиваю – в кои-то веки с подружками собрались, отдыхаем… - в динамике чётко слышалась музыка, звон посуды и громкий женский смех.

- Бросай всё и лети домой, оттуда отзвонишься. Я жду. – Приказал я, на ходу вспоминая, что не обновлял установки уже… больше двух месяцев! Какого же было моё удивление, когда она, желая возразить, вдруг на первом же звуке заткнулась и через силу, борясь с собой, недовольно выдавила:

- Что делать с Борей, он у меня дома сидит, ждёт звонка, чтобы забрать из ресторана…