Потом она старательно делала мне минет, сложив руки за спину; после скакала наездницей, по ходу действия читая наизусть стихи, тщательно следя за ритмом.

- Три девицы под окном пряли поздно вечерком, - прикольно, согласитесь. Или из Федота–стрельца. - К нам на утренний рассол прибыл аглицкий посол, - сказ Филатова она знала практически весь.

Мне было весело и веселье оттягивало оргазм, что сделало его ещё слаще: как для меня, так и для неё – Люба признавалась честно, как на духу.

Все-таки рабовладельцем быть здорово. Аж пять раз здорово.

Вольную Люба получила часа в четыре утра, когда мы лежали в постели полностью выжатые, словно простыни, из прожарки вынутые. Я вдобавок скорбел о бесполезно уходящей энергии, которая стекала с меня в никуда, как вода со свечи – легко, не задерживаясь, не прилипая. Не видел, не слышал, не чувствовал, а ощущал каким-то неясным фоном, чисто на уровне интуиции. Наверняка есть способ удержать прорву силы, на меня обрушившуюся, бабка что-то болтала о накопителях…

- Через три часа мне вставать, - вздохнула учительница. – На работу надо, будь она неладна. А встану я уже беременной, чую. Самый срок…

- Спать, - бросил я, привстав и поймав её взгляд. – Когда я скажу «три» ты поработаешь своим волшебным пальчиком, средним. – Силы, подумал я, пока ещё полно, на заговор должно хватить, но кто его знает. Не хочется в унылый серый мир угодить даже на несколько минут, очень там неприятно, знаете ли.

Речитатив возникал чуть ли не сам собой, по ходу действия.

- Вода женская Любина, вода мужнина Петина, да не сблизятся, да не склеятся, не родят вовек древа общего; не запло́дится лоно Любино, не зацепится семя Петино, и да будет так до тех пор-времён пока лунный свет ночью воду пьёт… три! – произнёс, подождал Любиного оргазма, - совершенно, кстати, тусклого, - и сделал пасс рукой, как бы бросая в живот женщины спрятанное в кулаке яблоко. И ничего не почувствовал. И каким-то образом понял, что заклятие наложено. Характеристика заклятия соответствует порче, но об этом думать было совестно.

Разбудил, стерев факт сна из памяти, и Люба продолжила высказываться, как ни в чём не бывало.

- А ты сволочь, оказывается. Маленькая мелкая сволочь, которая власть заполучила. Не ожидала от тебя, если честно. Играл мной, как ребёнок, до игрушки добравшийся, хорошо хоть не сломал… а мог бы? – сказала, с трудом поднимаясь на локоть, повернув ко мне голову. Вывалившуюся из-под простыни грудь не стеснялась совершенно. Взор её был усталым и затуманенным; глаза были сухи.

- Мог бы, - подтвердил я, - но я садист наполовину. Колдуном стал и характер испоганился, - сказал и понял, что выдал правду. – Но не бойся. Здоровье, уверен, не испорчу, а наоборот, вылечу, если надо. О беременности, кстати, забудь – от меня не залетишь, я заранее позаботился.

- Вот как? Спасибо, что хоть сейчас предупредил, - сказала с непередаваемым сарказмом, - а то ещё бы помучить мог, раз тебе нравится.

Я – ноль внимания. Тогда Люба, что-то проворчав про себя, спросила с интересом.

- А как стал-то?

- Случайно и слишком поспешно. Не интересуйся больше этим, ну, пожалуйста. И случившееся воспринимай как забавное приключение, ну, пожалуйста. И давай спать, ну, пожалуйста…

- Ага, - согласилась, зевая. – Спасибо, что волшебные пальчики восстановил – мне они очень нравятся. Жаль, обновлять надо, вот бы… - не договорив, тихо всхрапнула и ровно засопела.

Я тоже погрузился в сон, к старухе заглянуть поленившись.

Люба растолкала меня перед уходом. Она была полностью одета и ухожена, выглядела на удивление свежо, будто спала часов восемь минимум.

- Хочешь, оставайся, но предупреждаю, что Боря зайти может – у него ключ есть. Ну?

- Нет, встаю… - пробормотал я, просыпаясь. Оделся, не умываясь, и поплёлся на выход. В отличие от хозяйки квартиры, я и выглядел, и чувствовал себя прожёванным и выплюнутым.

Перед уходом наказал ей на будущее, чтобы всегда на мои звонки отвечала, не сбрасывала, и в квартиру пускала, а то попал сюда стыдно долгим способом, колдуна недостойным. Колдуна крутого, древней ведьмой обласканного.

Дом встретил меня привычно: мама не работе, Катришка дрыхла. Едва скинув брюки, я завалился в трусах и футболке ничком на заправленную кровать, вырубаясь уже на ходу, не достигая лицом подушки. Всё-таки повлияло заклятье – от банального недосыпа, пусть и замешанного на перегрузке известных членов, мой молодой организм таких срывов ранее не давал.

Проснулся мгновенно – от яркого чувства тревоги и леденящего нутро холода. Дёрнулся, поднимая голову и соображая куда метнуться, и пытаясь определить, наконец, что, собственно, мне грозит. Разглядел рядом с кроватью Катришку, вид которой меня почему-то совершенно не успокоил, и через несколько секунд ощутил два несильных шлепка по обеим половинам собственной задницы. Раз вместе и два вместе, обеими руками.

- Вставай, лежебока! – весело заявила сестрица и чувство тревоги пропало. Холод, однако, не отпускал. Лишь немного уменьшился. – Я, кажется, впервые раньше тебя проснулась и не удержалась. Какая попка у тебя аппетитная, - просюсюкала сквозь зубы, как маленькому ребёнку, и шлёпнула ещё раз, уже одной рукой. – Хотя можешь ещё понежиться, я в душ, - заявила, потягиваясь, и удалилась.

А со мной принялось твориться чёрт знает что. Руки сами по себе опёрлись на матрас и выпрямились, отжимая меня от кровати; ноги согнулись в коленях и подняли зад, заставив меня стоять в позе пресловутого рака и больше я шевелиться не мог. Вернее, не получалось согнуть и оторвать с места конечности, которые будто прилипли к поверхности. Голова с шеей двигались полностью свободно, таз только в одном направлении – вниз и обратно, имитируя всем известные сексуальные па, точнее, я бы сказал, пародируя их – до конца, до касания покрывала, тело не доходило. Конечно, если бы подо мной лежала баба, то как раз бы хватало. Но и это ещё не всё! Прошло всего несколько десятков секунд, и мой член возбудился до состояния камня, а желание кого-либо оттрахать росло буквально в геометрической прогрессии. Скоро я готов был отыметь подушку, если б сумел до неё дотянуться. Эх, руками бы поелозить! Да хоть чем угодно или кем угодно, лишь бы кончить. Эта мысль перекрыла в голове всё.

- Катришка! – звал я сестрицу под шум включённого душа и подвывал, аки голодный волк на недоступную луну. Мне было плевать, что она – сестра. Да хоть мама родная! Хоть отец, плевать. Голова замутилась полностью.

Сестра вышла из ванной, спустя вечность, за которую я, как мне казалось, успел поседеть.

- Катриша! – завопил я, как только услышал открытие двери. – Зайди ко мне, пожалуйста, срочно! – орал и больше всего на свете боялся, что капризная сестрица зов специально проигнорирует или пройдёт мимо, не услышав, либо ещё что-нибудь случится и я останусь один. Тогда я умру мучительной смертью от вожделения.

- Ты чего орёшь как резанный? Тебя будто на-си-лу-ют, - последнее произнесла медленно, по инерции, удивлённо уставившись на мою нелепую позу и неловкие движения. – Ты прикалываешься, да?

- Катришечка, какие приколы, - сказал я, подвывая, чуть ли не плача. – Руки – ноги к кровати прилипли, и я не шучу! У-у-у… после твоих шлепков! У-у-у, пожалуйста, спаси меня, сестричка-а-а, - попросил униженно – лишь бы согласилась, остальное по барабану.

Сестрица вдруг охнула и, схватившись за сердце, сползла по стене на пол. Полотенце, намотанное на волосы, спало. Второе, зацепленное за грудь, скатилось с оной, открыв правую – красивую, налитую молодостью, упругую сисю всеобщему обозрению. Тёмно-шоколадный сосок в форме заострённой горошины, поникший, окружённый такого же цвета ореолом размером с пятирублёвку, сверкал, мне показалось, маняще-игривыми искрами. Запястья обеих рук украшали кожаные фенечки, напоминающие обыкновенные шнурки, завязанные на простой узел.

- Катришечка, миленькая, любимая моя сестричка, помоги мне, пожалуй-ста-а. Помоги снять напряжение, у меня член скоро лопнет, у-у-у… подрочи, пожалуйста… у-у-у, не могу больше… - я откровенно ныл и плакался и плевать мне было на все инцесты вместе взятые.