– Спасибо, – ответил он, держа сигарету губами, а я невольно на них посмотрела и почему-то вспомнила, как мы стояли в Катькиной комнате друг напротив друга и эти губы были так близко от меня… Он закурил, а мне до боли хотелось вытащить у него изо рта сигарету и затянуться ей. Какое-то дикое, абсурдное желание, откуда оно взялось в моей голове, и почему вдруг стало так неуютно и тесно в этой машине, словно из нее весь воздух выкачали? Глубоко выдохнув, я отвернулась. Прошли считанные секунды, а кажется, будто вечность. Тима коснулся моей руки, резко повернувшись, я увидела, что он отдает зажигалку.

– Да ладно, – ответила, – твоя же.

– Это подарок, – усмехнулся он, я тоже, но взяла, чувствуя себя одновременно глупо и… радостно? В голове каша какая-то, пора с этим завязывать.

– Так что там с положением дел? – вернула себя на грешную землю.

Тима выдохнул в окно, думая. Потом повернулся ко мне.

– Сложно сказать, я же не все знаю. Он сам взял тебя в ресторан?

Поколебавшись, я кивнула, добавляя:

– Со знакомым заезжали к Давиду, мы немного поговорили, и он предложил мне работу.

Самохин посверлил меня взглядом, я смотрела по возможности честно. Ну приврала, но хоть часть рассказала, так что имею право на ответ.

– Просто Салагиадзе непростой человек в этом городе, – выдохнул Тима, а у меня на языке крутился вопрос: а что за человек ты, и откуда столько знаешь? – Ресторан рестораном, но он, скажем так, имеет теневой бизнес. Я просто хочу понять, каким боком тут ты. Одно дело, если бы ты с ним спала, тут все понятно, другое, как ты говоришь, случайность.

Ясно, ни на йоту мне не поверил, а вот про бизнес интересно. Только какой? И как это может быть со мной связано?

– А с Жильцовым ты когда успела познакомиться? – задал вопрос Тима, я не сразу поняла, о ком речь, увидев мой взгляд, он добавил. – Тот, что заценил твои ноги в коротких шортиках.

Я закатила глаза. Услышал и это.

– Он тогда с Давидом был, – ответила коротко. Тима, задумчиво кивая, смотрел в окно.

– Так и что у Давида за бизнес? – вернулась к начатому разговору. Об этом Жильцове тоже хотелось спросить, но я чувствовала, это заставит его насторожиться. Тима еще поглазел на меня. – Слушай, я все равно буду об этом думать, так что хуже не будет.

Усмехнувшись, он выбросил окурок в окно, подняв стекло, ответил:

– Иди домой, Вика, и не лезь во всякое дерьмо, его в твоей жизни и так хватает.

Я смотрела на него, не отрывая взгляда, сама не знаю, что пыталась высмотреть. Просто тон, которым были эти слова сказаны, мне не понравился. А еще в Самохине как будто что-то изменилось за эти две недели. По отношению ко мне. Я не видела привычной резкости, злости. И причин таких изменений тоже не видела. Неужели Катька на него так влияет? Тима, бросив взгляд, отвернулся, глазея перед собой, ожидая, пока я насмотрюсь. Весь его вид говорил о том, что больше я от него ни слова не услышу, даже если пытать начну. А на фига тогда начинал? Типа я тебя предупредил. А то, что я буду об этом думать постоянно и искать ответы на вопросы, об этом он подумал? Ладно, надо валить.

– Спасибо, что подвез, – сказала, вылезая из машины. Он не ответил, я потопала в сторону дома, вдыхая прохладный воздух и размышляя над разговором. Вышел он интересным. Тима сомневается, что я оказалась в ресторане просто так, вариант секса с боссом не подтвердился, и он считает, что это может быть связано с теневым бизнесом Давида. Бред какой-то. То есть при чем тут я? Использовать себя не дам, в противозаконные дела не полезу, так что слабо просвечиваются варианты воздействия. И почему именно я? Миллион девчонок вокруг, а Давид берет первую попавшуюся под руку практически в смысле этого слова. То, что я оказалась у Дронова и нас привезли в ресторан, вообще невозможно было предугадать. Так или иначе, я не вижу, как меня можно использовать, но это вовсе не значит, что этого сделать нельзя. Может, уволиться? Я устало потерла лицо руками. Мне надо отдохнуть, вот что, отдохнуть и обдумать все спокойно.

Катька была дома, выползла из своей комнаты в ночнушке, но, видно, еще не спала.

– Как рабочий день? – улыбнулась мне. – Есть хочешь?

– Чаю выпью, – ответила, проходя к себе и переодеваясь. Когда пришла на кухню, сестра уже заварила чай и все-таки сделала бутерброды.

Усевшись за стол, я спросила:

– Почему дома?

– Тима сегодня допоздна занят.

Я кивнула. Ага, занят. Вынюхивает, чем занимается твоя сестрица, Кать, и не вляпалась ли в очередную историю. И тут я подумала: а, может, он ее любит? Она же не просила его за мной присматривать и уж точно не давать лезть, куда не просят. А он это делает, и ей не рассказывает, бережет. Это было так странно, слишком странно. Вся их любовь казалась странной, непонятной. Но ведь это их любовь, напомнила я себе, а ты, Вика, просто забыла, каково это. Может, и забыла, но разве счастливые люди выглядят так? А как они выглядят? У всех счастье разное, из кого-то фонтаном бьет, у кого-то тихое, неприметное. Не стоит мне лезть в их тихое, неприметное со своими советами, меня там точно не ждут. Мы так и просидели молча, пока я пила чай. Катька, кажется, мучилась, хотела что-то сказать, но сдерживалась. Я ей не помогала, догадываясь, о чем пойдет речь. Она, конечно, помнила день, в который моя жизнь разлетелась вдребезги. А завтра… завтра его годовщина.

– У тебя выходные? – начала издалека. Я молча кивнула. Снова тишина и вопрос. – Что будешь делать?

Помимо воли захотелось улыбнуться. Такая забавная, реально считает, что я не понимаю, куда она клонит? Я решила, глупо ходить вокруг да около, потому сказала:

– Все будет хорошо, Кать, – взяла ее за руку, – я никуда не убегу и ничего не отмочу. И с балкона прыгать не буду.

Сестра неуверенно улыбнулась, сжав мою ладонь.

– Время лечит, Вика, – сказала мне. Лечит. Уже два года лечит, да вот пока никак не вылечит. – Тебе просто нужно отпустить прошлое. И перестать винить себя.

Ага, а нобелевскую премию получить не надо? Это куда проще, чем все перечисленное. Ладно, ирония – защитная реакция, и пусть она останется только в моих мыслях. Катька ведь реально помочь хочет. Как будто можно такое вылечить словами… Разговоры по душам мне точно сейчас ни к чему.

– Пойду спать, – я встала, – спасибо за бутерброды.

Сполоснув чашку, ушла к себе, пожелав сестре спокойной ночи. Катька осталась сидеть в кухне.

В кровать я ложилась с готовностью к длительной бессоннице, но неожиданно мне повезло. Видимо, усталость взяла свое. Поворочавшись минут тридцать, я уснула.

А ночью снился все тот же сон, яркие картинки, всплывающие одна за другой: руль, ощущение ветра на лице и в волосах, так бывает, когда быстро едешь с открытым окном. Дорога, резкий поворот, человек, и я несусь на него с сумасшедшей скоростью. Прямо в его небесные бездонные глаза. Врезаюсь в их глубину и оказываюсь в небе, здесь тихо, спокойно, будто замедленно все. Даже заторможено. Нет звуков, словно заложило уши. А я кричу, кричу до хрипа его имя, но из моего рта не вылетает ни одного звука. В голове нарастает звон, и чем он громче, тем больше похож на рев двигателя, и когда этот рев становится невыносимым, я просыпаюсь.

Раньше вскакивала в холодном поту, первые полгода этот сон мне снился часто, потом реже, но перед этим днем неизменно. А сейчас только сердце стучит немного быстрее обычного. Человек такая сволочь, что привыкает ко всему, даже к кошмарам, которые его преследуют.

Открыв глаза, я уставилась в потолок. В комнате светло, взяв телефон, посмотрела на часы: половина десятого. Значит, Катьки нет дома. И хорошо. Наверное, хорошо. Поднявшись, я сходила в душ, потом выпила чай, старательно отгоняя любые мысли. Странно это все: дата в календаре, дата, которая сегодня ничего не значит, которая кроме цифр ничего общего с тем днём не имеет. Все началось и кончилось тогда, но цифры, долбанные цифры в календаре, имеют свою власть. Имеют силу возвращать в тот день, проживать его, а мне хочется только бежать, бежать куда подальше. Но бежать некуда, потому что тот, кто меня преследует, живет в моей голове. Это он ненавидит май, ненавидит последний день весны, машины, высокие скорости и… меня.