На самом деле, в этом не было потребности. После тренировок организм Авеля уже пришёл в норму: агент мог отлично контролировать и колеровать свои биотоки, клеточная регенерация превышала норму в шестьдесят раз, а гипоталамус был готов выдержать до двухсот аномалий единовременно. Всё-таки боевая подготовка агентов второго уровня, каким был Авель, подразумевала значительные физиологические изменения.

Авель провёл рукой в перчатке по зеленоватым вкраплениям в лежащем перед самым лицом камне. В принципе, риск был оправдан, и если есть кислород, то можно избавиться от стесняющего движения шлема. А ведь вполне могло оказаться, что современные деревья на Земле участвуют в преобразовании совсем других элементов, но благо, геодатчики скафандра уже показали оптимальное содержание необходимых для дыхания газов. Авель деактивировал гермошлем и стянул его.

Лёгкий ветерок, приятный и прохладный, коснулся его обгоревших щёк, лаская, как добрая мать ласкает блудного сына, вернувшегося домой из дальних странствий. Действительно, воздух был не чета тому, который наполнял, пусть и максимально уютные, но аскетически скупые казематы корабля. Авель уловил содержание щекотных эфирных масел хвои и диких соцветий, аромат богатого минеральными отложениями чернозёма, дождливой влаги и обжигающей гари, возникшей в результате падения громадины «Серафима».

Авель выполз из скафандра и обернулся на корабль. Тот уже успокоился, прочно окопавшись в глубинах проделанной траншеи. Щупы напряглись, притянув тело змея к земле, а ворохи пламени, выползающие временами из разорванного хвоста, гасились бурными всплесками противопожарной кислотной пены. Следом за кораблём тянулась целая кладка из выскользнувших из образовавшегося отверстия капсул. Они были похожи на яйца мухи, которые непостижимая сила разбросала по дну глубокого карьера – траншеи, вырытой павшим исполином.

Корабль надо было замаскировать. Нельзя допускать, чтобы на него набежали оказавшиеся поблизости аборигены с томагавками или кувалдами и разобрали на сувениры. И это ещё при самом радужном развитии событий. Делиться с земными институтами подобными технологиями, не разобравшись сперва, какая политическая и экономическая обстановка царит сейчас на планете, было бы крайне неосмотрительно и нецелесообразно.

Системы боевой маскировки на «Серафиме» были, но вот в том-то и проблема, что маскировка была боевой. Корабль мог лавировать между звёзд, уходя от неприятеля, прячась во фракталах космической пыли, мог даже принять какой-никакой бой – всё-таки транспортник – это не крейсер и не эсминец, хотя, судя по всплывшим в сознании Авеля воспоминаниям, первоначальная структура корабля была ориентирована на атаку целых планет-колоний, – но замаскироваться в пятнадцатикилометровой траншее полуторакилометровому змею было довольно проблематично.

Авель, пошатываясь от опьянения земным воздухом, поднялся на ноги и почувствовал, что он уже не один.

У кромки леса, у самого подножия исполинских деревьев, толпились с десяток бронированных тварей, похожих на крупных ящеров с тонкими извивающимися хвостами. Они не шевелились, уставившись на пришельца без особого интереса или эмоций. Просто стояли и смотрели, как смотрят сонные начальники на своих подчинённых, занятых рутиной.

Авель расправил плечи и внутренне подобрался.

Это могла оказаться агрессивно настроенная враждебная фауна, типа древних львов или медведей. А могла оказаться целая новая разумная цивилизация, способная посчитать какие-либо действия незваного гостя оскорбительными и даже возмутительными, о чём не замедлит известить всех своих представителей. Следовало быть предельно аккуратным.

Неторопливо и без суеты Авель опустился на землю и сел таким образом, чтобы уровень его взгляда был не ниже и не выше роста одного из местных представителей. Взгляд он опустил к земле, однако продолжал видеть обитателей леса верхним зрением.

Оставаясь в таком положении, он громко и отчётливо произнёс, насытив голос доброжелательностью и уверенностью: «Айо!»

При звуках его голоса несколько ящеров развернулись и ушли в лес, потеряв малейший интерес. Остался лишь один. Он подошёл к Авелю ближе, и Авель смог рассмотреть зверька детальнее.

Строение мордочки и ушей выдавало в существе семейство кошачьих, однако вместо шерсти по всему телу располагались с виду тяжёлые хитиновые пластины. Тугие лапки с четырьмя острыми когтями врезались в почву, оставляя в ней характерные отпечатки. Когда Ящер приблизился, выйдя на освещённую солнцем поверхность, цвет его пластин заметно сменился с мятно-леденцового на серо-бурый. Две широкие пластины, соединяющиеся в некое подобие маски, сквозь щели которой сверкали янтарные глаза с узкими зрачками, зашевелились, будто Ящер принюхивался к человеку. Быть может, он что-то сказал, однако Авель не услышал ни звука.

Авель осторожно протянул к существу открытую ладонь. Утешительной стала бы реакция, когда животное послушно утыкается в протянутую руку и позволяет себя погладить и почесать за ушком. Но Ящер уставился на руку так, будто это была самая невыразимо скучная и тошнотворная вещь на свете, способная вызвать только рвотные позывы. Вместо того чтобы изучать человека, Ящер прошёл чуть дальше, туда, где валялся сброшенный скафандр Авеля. На минуту он задержался возле скафандра, то ли изучая его, то ли идентифицируя на съедобность, а после двинулся в сторону корабля.

Всё было спокойно.

Авель поднялся на ноги и, усмехнувшись, принялся собирать скафандр в компактный куб с целью вернуть его на корабль. Занимательно, что никаких насекомых он пока ещё не встретил, хотя у них на Сэл-о в такой солнечный день вблизи лесов сложно было не влезть в рой каких-либо завезённых первыми поселенцами с Земли комаров или другого гнуса.

Ящер бродил возле корабля. По его виду можно было подумать, что он ведёт с «Серафимом» мысленный диалог, и что корабль даже ему отвечает. Авель тоже попробовал обратиться к Ящеру ментально, но видимо на таком расстоянии подобное не работало.

Зато в мозгу возникла прекрасная идея. У каждого челнока имелся парашют – широкая тончайшая простыня из полимеров, предназначенная не только для мягкой и безопасной посадки, но и для дальнейшей маскировки посадочного модуля. Мало ли какие ситуации могли поджидать резидентов на потенциально опасной планете или спутнике – так что забота о своём обратном билете, челноке, была основополагающим фактором выживаемости. На «Серафиме» количество челноков соответствовало численности экипажа за исключением одного человека – ровно один требовался, чтобы заблокировать или уничтожить корабль в случаях, предусмотренных военным регламентом Сэл-о. Сорок шесть челноков – это девяносто два парашюта, каждый по двести метров шириной. Такого количества бы хватило, чтобы укрыть от постороннего взгляда десять «Серафимов».

Но, прежде чем приняться за работу, Авель развернулся к лесу и торжественно произнёс:

– Земля! Прими в свои объятия сына, вернувшегося к тебе с надеждой и уважением. Клянусь, что не замышляю зла. Клянусь, что буду действовать только с твоего разрешения и одобрения. Клянусь, что не вмешаюсь ни в естественный ход событий, ни в те события, что будут естественны для твоих родных детей, проживающих в сегодняшнем дне! Прими же меня с добром и теплом, огради от своего гнева и презрения. Поверь, все мысли мои были о тебе, вся моя жизнь с самого детства принадлежала тебе. Так возлюби же меня, как я люблю тебя!

Сказав так, Авель поклонился, и ему показалось, что лес одобрительно зашумел в ответ. То были объятия с его мечтой, его прародителем и его любовью.

***

На маскировку корабля у него ушёл весь оставшийся день. Полотнища были туго натянуты, и их даже хватило на то, чтобы замаскировать большую часть образовавшейся траншеи так, что случайный свидетель мог обнаружить лишь достаточно обыденный и привычный для взгляда ландшафт: каменные курганы, будто вырванные из земли взбесившимся великаном, ручьи, обильно стекающие со склонов в мелкие озёрца с болотами, и полуголая равнина, местами облезшая проплешинами сорной травы или сплётшихся друг с другом кустов.