В такой ситуации Гору оставалось придумать, как удерживать от активных действий Стального царя.

Гор поскреб по всем погребам в поисках мало-мальски значимых плохих новостей. Заботы да хлопоты всякого разного рода, требующие участия владыки. Алай, впрочем, не считал, что, как минимум половина принесенных на следующий день новостей имеет к нему отношение. Все хозяйственные вопросы замка и столицы всегда решали женщины семьи Далхор, авторитетно заявил царь.

— Вот тут как раз неувязка, — скользко шепнул Змей.

И впрямь. Аман слишком мал, чтобы жениться. Кажется, пришел час свалить эти заботы на невестку — жену брата Тая, и дать ей в помощь пару бойких племянниц.

Змей пообещал все организовать и по-быстрому сбежал от царя, вполне расстроенный. Половина его напридуманных проблем решилась одним движением. Жаль, не стоило недооценивать Алая. Недаром ведь он царь.

Что ж, тогда стоит держаться подальше от бытовых проблем и взять что-то более масштабное.

В следующие недели Гор насобирал ото всех соседей целую кучу новостей. И пусть они были так себе, главное, гораздо больше претендовали на политику, чем подсчет забитой во дворце скотины или урожай винограда в царском саду. Он рассказывал о делах в Ваамоне, горной крепости, где теперь заведовала Ахиль, о состоянии её оскопленного супруга — запертого в монастыре бывшего царевича Халия, который явно спятил. С невиданным энтузиазмом вещал о причинах и доводах в пользу разных версий смерти аданийского царя Сарвата и о коронации дочери Алая Таниры. О трениях в их собственных землях между разными орсовскими лордами по всяким мелким вопросам и каких-то очередных требованиях церковников по всей стране. Гор даже с особенной кручинностью в лице поделился новостями, что у сына Алая родился сын от девчонки Салин, а вот у Джайи, как принесли весть, уродилась дочь и теперь явно поход на Ласбарн придется отложить до лучших времен.

— Будто раманы сами ввяжутся в бойню! — негодовал царь. Ясно же, что воевать будут таны, так что пусть бы и начинали вторжение в Ласбарн прямо сейчас. А его зять, ахрамад какой-то там пусть и дальше упражняется в попытках сделать мальчика.

Гор на это не отвечал, пожимая плечами — тут он никак не мог повлиять на ситуацию, и Алай принимал это как данность. Ему теперь становилось даже ясно, отчего советник в последние дни приходил докладывать ему о чем угодно, но только не о военных приготовлениях к ласбарнскому походу. Тем не менее, он велел подготовить и отправить в Гавань Теней письмо с поздравлениями и послание с вопросами и требованиями. Стоило бы напомнить этим заморским женолюбам, чего стоит настоящее мужское слово.

Змей снисходительно пообещал все сделать, показать по готовности и отослать сообщения.

— Что-нибудь еще? — спросил царь, и тогда Гор выдал совершенно невиданную фразу:

— Мой царь, в народе ходят толки, что ваше наследие от леди Джанийи постигли неминуемые несчастья или далекие браки, а раз так, вам следовало бы жениться снова. Мужчина в вашем возрасте без проблем может получить еще хоть дюжину детей, так что…

— Нет, — Алай отсек однозначно.

Гор безразлично кивнул, но тему не оставил, и каждый раз сообщая о какой-нибудь династии будто намерено менял интонацию. Мол, все династии пекутся о будущем, но не вы, мой царь. Алай в ответ делал бесстрастное лицо: его не интересовали Салины, хотя он и стал дедом одного из них. Его не интересовал Тройд Страбон, всеми силами восстанавливавший страну из разрухи и назначивший прибывшую в Кольдерт малютку-дочь преемницей на троне Иландара. Его даже не интересовал владыка Удгар.

Но когда Гор сообщил, что Агравейн Железногривый обзавелся новой королевой, которая по совместительству оказалась Второй среди жриц, и теперь готовился в очередной раз стать отцом, Алай сузил глаза.

— Большего баловня Этан не видывал, — пространно поведал царь, глядя куда-то мимо Змея и безотчетно потирая подбородок. — Но за тем, как настойчиво помирали его дети, какой-нибудь из Богов точно стоит. Будем надеяться, этот тоже сдохнет.

Гор, знавший Шиаду лично, никак не отреагировал. Сейчас увлекательнее и полезнее было наблюдать, как меняется лицо царя: никому и в голову не пришло бы называть его Стальным, хотя бы потому, что Гор без труда читал, насколько личные счеты Алай Далхор предъявлял к Железной Гриве.

Алай все больше стал присматриваться к Змею. После похода на Ласбарн и смерти Сарвата, к которой Змей оказался причастен, он как-то изменился. Алай не мог уловить перемену, но чувствовал совершенно точно. Он больше не был так заинтересован воспитанием внебрачной дочери, которую не так давно приволок откуда-то, в большей степени поручив девчонку женщинам во дворце и тем военным наставникам, к тренировкам которых прежде сам приложил руку. Стал проявлять внимание к мелочам, которые прежде вообще предпочел бы не заметить. Стал говорить много слов не по делу, но, когда заходил с решительно сжатой челюстью, то есть явно приходил с вопросом важным, его голос звучал суше, чем прежде.

Что, в сущности, Алай знал про этого человека? Ничего, кроме того, что ему нет равных и что он сын одного из небогатых дворян, с которым не хочет иметь ничего общего.

У Змея феноменальный, неподражаемо изощренный ум. Это Алай знал тоже, наверняка. Как он разыграл все эту партию, использовав собственные, безразмерно длинные и тяжелые в любом ударе руки, чтобы скрутить по рукам и ногам владык держав! Алай давно понял, что такой человек, как Змей, действует себе на уме, и теперь Стальной царь готов был даже верить в какого-нибудь из Богов просто для того, чтобы молиться ему из благодарности. Из благодарности, что чудовище вроде Змея для удовлетворения властолюбивых желаний, для выпуска своей разрушительной силы, выбрало именно его подданство, Алая Далхора. Чистой воды случай. Реши Змей иначе, и на месте Иландара, разваленного и едва выгребающего из руин, мог оказаться Орс.

Алай стал всерьез опасаться за верность Змея, но поймать его за руку было невозможно. Он вел переписку с Адани, для него шпионили в Иландаре, он был осведомлен в тончайших деталях о событиях в Багровом Храме, недавних пор в большей части Ласбарна, в Ясе и даже имел серьезные чувства к одной из тамошних танш. Прежде Алай думал, что это лишь его проклятье — так любить одну женщину, что даже всем шлюхам, когда становилось невмоготу, он подушками накрывал головы, чтобы не видеть.

Змей тоже умел любить так. Больше того, вряд ли Тиглат понимал сам, но Алай видел со стороны наверняка: Змей намеренно держался за это чувство, просто потому, что само по себе оно напоминало ему, что он, Тиглат, вообще способен любить. Как если бы он понимал, что неспособность любить делает человека несовершенным, звероподобным, ущербным, а Тиглат очень бы хотел быть нормальным. Он даже каким-то образом достал из Храма Даг какую-то странную одиночную серьгу с именем женщины, запавшей ему в сердце, и носил на груди, под одеждой. Пару раз, когда Алай видел Змея на тренировках в одних штанах, он примечал эту деталь.

Много размышлений приходило в царскую голову в последние месяцы. О Змее, о Джайе, о Ласбарне, о детях, плененных и потерянных среди аданийцев, и о судьбе, что наделила его властью над царством неожиданно и непрошено. Справился ли он со своей ношей хоть на сотую долю так, как должен был?

Алай не знал — и боялся узнать. Но неизменно, по несколько раз на неделе стал подниматься к парапету самого высокого дворцового этажа — здесь его редко находили и беспокоили по поводу тех дел, которые он хотел решать все меньше. Зато сомнения и страхи настигали именно тут. Алай не был бы Стальным Царем, если бы не привык за долгую жизнь бороться с ними, открыто глядя в глаза даже таким незримым врагам.

Вот и сейчас он стоял у парапета, поправляя, прокручивая вокруг запястий, многочисленные массивные золотые браслеты. Ветер задувал здесь сильнее, чем внизу, и, похоже, немного успокаивал уставшую душу.